— Без междометий и отступлений, пожалуйста.

Он набрал полную грудь воды, прежде чем выпалить:

— Нам нужно было убрать тебя с дороги и завалить свадебный обряд, потому что суженой Люциуса была Олимпия! Но ничего не выходило! И я пошел на риск, из которого тоже ничего не должно было… выйти.

— И как вы пытались убрать меня с дороги?

— О… — Донато начал загибать пальцы, мысленно подсчитывая неудавшиеся попытки. И когда их количество перевалило за пятнадцать, я сняла амура с колен и отсела подальше. Захотелось плакать горько, долго, навзрыд. Приписала слезливость своему голоду и стиснула зубы.

Тут вода и так должна быть соленая, нечего ее разбавлять.

— Галочка… — позвал амур тихо. — Мне очень жаль. Но посуди сама, чтобы мы не сделали, тебе безудержно везло во всем! Ты осталась жива, цела и невредима, вернулась домой вопреки всему. Тебе даже сейчас везет: не посадили к вурвитам, время казни давно прошло, а я, как помощник в делах амурных, все еще рядом, несмотря на прошлые мои долги перед Ган Гаяши.

— Я призналась, что родом происхожу из четвертого мира, и мне тебя, такого маленького, жаль. Вот и отдали.

— Спасибо, я бесконечно благодарен. — Выражение «такого маленького» он видимо решил пропустить.

— Не за что. — Я постаралась думать о будущем, а не о прошлом. — Как думаешь, что они с зеленом и демоном сделали?

Амур поник головой и, сцепив маленькие ручки, тихо признался:

— Мы шли сюда, зная, что если будем пойманы…, то не вернемся.

— Ааааа как это? Визу для вас закрыли?

— Наше трио в прошлом в той или иной степени конфликтовало с Императором Океании Гарвиро. — Пролепетал амур.

— То есть меня послали с тремя взведенными боеголовками, чтобы я отсюда не выплыла. — Разозлилась я. — С вами меня послали на верную гибель.

— Не совсем так… мы единственные, кто в свое время посетил этот мир без приглашения, и знаем, как в него проникнуть и как покинуть.

— И вы единственные, за чьи головы этот, как его … Ган… готов заплатить, я правильно поняла?

— Ган Гаяши, — подсказал амур и, серьезно задумавшись, выдал, — я никогда не смотрел на наше задание с этой стороны…

Донато замолчал, сел рядом, вплотную ко мне и скопировал мое положение — ручками обхватил пухлые коленки. От безвыходности положения захотелось петь, что я и сделала. Почему-то вспомнился Josh Groban и его исполнение песни «Remember me». От первых слов амур вздрогнул, а потом обернулся и обнял меня, я сжала его в ответ и продолжила пение. То, что голос у меня особенный, я знала и раньше, это мне открыто заявляли во всех караоке-барах после первого же исполнения. А затем очень просили если и посещать их заведения, то не брать микрофона в руки, потому что собаки завывать начинают не только уличные, но и те, с которыми пришли красивые гостьи. А тут пою, и никто не пытается рот заткнуть, плюс шарообразная камера создает уникальные вибрации голоса и кажется в каждом уголке тюрьмы, что подпевает такая же фальшиво воющая заключенная.

В камере напротив странные синие создания с щупальцами стали лихорадочно дергаться, их соседи справа безудержно забились о прутья, и где-то в конце коридора что-то странно зазвенело и заскрипело, и я набрала силу голоса. На припеве:

Меня грубо оборвали:

— Эй ты! — решетка камеры открылась, и мои руки сковала какая-то белая липкая петля. Рыб с синим окрасом грубо дернул за лиану на себя, — заткнись и иди сюда!

— С чего вдруг путы? — кивнула на синих существ напротив, которые забились в крайний угол собственной клетки и вздрагивают. — Подумаешь, своим пением достала слегонца.

Имелось в виде — немножко надоела, но он понял превратно.

— Какого слегонца ты достала? — насторожился рыб, растопырив плавники. — Ты живородящая?

— С учетом того, что я млекопитающее, то да…отношусь к ним.

Тут в свет от двери выполз несчастный и слабо одетый Донато, рыб подскочил под потолок:

— Ну и уродец! — бросил на меня брезгливый взгляд и добавил, — ты не краше, но это…!

— Это, — заступилась я за честь амура, — почти наш младенец, еще пара дней без еды и будет вылитый херувим.

Амур моего заступничества не оценил, упер руки в живот и нахмурился:

— Я и есть херувим.

— Да, чрезмерно откормленный. — Согласилась я.

В это время рыб вытащил какую-то ракушку, и дважды дунув в нее, срывающимся голосом сообщил:

— И-им-императрица, эта Галя живородящая и она плодится…

— Угу, — поддержала недовольная я, продолжая сидеть в камере, — и плодится и множится. Скоро нашествие Галь будет у вас. И вообще, — тут я вспомнила анекдот и заявила серьезным тоном, — свет вырубайте, амуры из меня на свет лезут.

— Как из тебя? — вскинулся амур, — мы созданы из облаков и из…!

— Плевать, из чего ты сделан, но паразит тот еще! — заявила я, припомнив его раскаяние. — Что ж ты раньше о стрелах, посланных в меня и Нардо, рассказать не соизволил?

— Паразит?! — изумился рыб стоящий у двери. Перевел на меня взгляд ошарашенных круглых глаз, — ты тоже паразит?

— Ну, — ухмыльнулась я его замешательству и подняла на руки сердитого амура, — периодически меня дома зовут — паразиткой. Редко, но бывает.

— Тревога! — заорал рыб, вконец сбитый с толка.

— Что, лицензии на отстрел и уничтожение паразитов нет? — с этими словами мы с амуром выбралась в коридор. Охранник уплыл прочь, позабыв ракушку и плеть, связывающую мои руки. Его ор: «тревога!» слышался все еще четко и ясно, но уже где-то очень далеко.

— Что будем делать? — отпустив амура, подняла плеть и ракушку.

— Не двигаться. — Ответил Донато. И вокруг нас из стен начали пробиваться странные рыжие игольчатые листики с красными крапинками.

— Какая… Какая прелесть!

— Какая-какая… — пробубнил он, все еще сердясь, — ядовитая. Если коснемся, можно сказать, покойники.

— И ты намерен стоять, пока они не дорастут до нас? — прищурилась я, просчитывая длину коридора и скорость роста ядовитой прелести.

— Ну…

— Бежим! — команда была дана скорее мне, так как Донато, ввиду малоподвижности, мог только отставать и путаться под ногами. Пришлось взять на руки и, не теряя более ни секунды, сорваться с места. Желтая травка с красной росой по пути нашего следования начала расти с удвоенной скоростью.

И бежим мы. На моем лице решимость вырваться из заточения и выжить, а на лице Донато чельдовски довольная улыбка. На хмурое: «чего улыбаешься?», он ответил, просияв:

— Меня так мама обнимала и на руках носила, когда маленьким был.

— Может когда худеньким был? — прошипела, заворачивая за первый поворот.

— Нет, маленьким.

— Жаль, ты сейчас не такой… худей и начинай летать… — еще один поворот. Я и раньше бегала медленно, а сейчас с грузом на руках бег получился медленнее возможного, а тут еще и пухлик заявляет, что он не толстый.

Ага, сама пушинка.

— Ты не понимаешь. У меня кость толстая… — возмутился амур.

— Понимаю… ты не хочешь.

— Хочу, но не могу!

— А в гетто толстых не было… — выдвинула я услышанный где-то аргумент. Можно было развернуть полемику по этому вопросу, но я и так окончательно сбила дыхание. И чуть не выронила Донато с рук, когда увидела, что ядовитая травка, прорастая на стенках следующего туннеля, успела сомкнуть свои стебельки. Амур, подтянув набедренную повязку, подскочил к пяти разноцветным трубам пробивающих пол серого туннеля и, указав на желтый лаз в полу, скомандовал: «прыгай!»

— Вот еще, я туда не пролезу!

— Пролезешь.

— Нет!

— Да. — Нахмурился амур.

— Расчлененной может быть, а целиком вряд ли… другие варианты есть?

Пухлик задумался, а за нашими спинами раздалось насмешливое предложение:

— Я могу сзади подтолкнуть. Но, попав в коллектор, вы не успеете по достоинству оценить всю санитарную систему тюрьмы.

— Дражайший мой, — ответил первому голосу второй, — желтый трубопровод ведет на кухню. Донато всегда следует за зовом желудка, и правильно делает.

— Правильно или нет, я все равно туда не пролезу, — с этими словами я обернулась к двум незнакомцам. А Донато грациозно им поклонился, произнеся:

— Долгих лет и процветания, император Ган Гаяши, Повелитель мира Гарвиро. — И склонившись еще ниже, добавил, — ни лавы Вам, ни льда, императрица Глициния.