Глава 10. Вызнать правду
Не всегда бывает красиво и правдиво.
Фотограф… Кто бы мог подумать, что мы найдем его в тепловой станции. Вышло спонтанно. Бежали от логова, кишащего монстрами, наткнулись на железную ограду, а там… Убежище бандитов, где пытали пленника.
Он дышит тяжело. Крепко ему досталось. Видно, что унарники не знали пощады. Но тот говорит, что репутация практически исчерпана, а для полной регенерации тела не хватит. Слишком много незаживающих ран. На теле виднеются следы жестоких побоев. Ножевая рана тянется от плеча до груди, и она заживается плохо. У нас нашлись бинты. Перебинтовали, но сквозь белой марли сочится кровь.
Фотограф скрипит зубами, терпя эти боли. Его аккуратно уложили на картонке, подложив под голову мой рюкзак. Пусть немного отдохнет. Не время, что-то у него спрашивать. Главное, что живой. Завтра может спросим и двинемся в путь обратно. В бункер. Дикань, наверное, дождаться не может.
За окнами царит глубокая ночь. Ясно, что в такое время суток бродяжничать — плохая затея. Бандиты не дремлют, монстры качают свои права, шастают везде.
Андрей Егерь убирает фонарь. Дело не только в экономии батареек, но и лишнее внимание тоже привлекать не хочется. Тем более после случившегося, где нам пришлось схлестнуться и с бандитами, и с монструозными жуками, а также пережить смерть одного из товарищей нашей команды.
Небольшой перекус. Галеты и банки с тушенкой выужены из рюкзака. Это дары бункера, со складов, где они и сохранились.
— А ты уверен, что он знает код? — тихо спрашивает Оксиген. Он смотрит сначала на Фотографа — тот уже спит, его грудь тяжело вздымается. Потом переводит взор на спящего унарника.
— Да, уверен. Его здесь держали не за красивые глазенки, — ворчит Никитос. — Надеюсь, Дикань говорит правду.
Распределяем время для дежурства. Не считая Фотографа и унарника нас пятеро. До утра примерно пять-шесть часов. Значит все сходится. Каждому выделяется час для дежурства. На том и порешили.
Я только прикрываю глаза, и кажется, проходит мгновение, как кто-то тычет мне в бок.
— Твой черед, Туман, — тихо говорит Тектоник, боясь разбудить остальных.
Мне остается только вздыхать. Я поднимаюсь начинаю взирать в окна. На улице темно, ни одного включенного света. Фонарные столбы, как черные колья, зловеще возвышаются над пустынными дорогами. Слышится собачий лай. Кто-то кричит, просит помощи.
И все эти звуки мне становятся чересчур обыденными. Сколько времени прошло с того дня, когда началась такая бурда? Одно скажу: много. Много утекло воды. А есть шансы все исправить? Наверно. Вся надежда на Фотографа. Надеюсь, что он оклемается к утру, и все расскажет.
В голове снова вертится мыслишка о безумной идее. Это связано с призраком. Я вспоминаю, как выглядел нулевой. Да, черты его расплывчатые, не имеет плоти и крови. Он питается фантомами, вызывает свой гипноз, и под его влиянием люди впадают в транс. Идея безумная, но почему бы не повторить. Особенно то, что касается человеческих страхов. Ведь нулевой не прочь полакомиться. Правда, его еще найти нужно. А это еще одна задача, еще одна проблема. Но попытаться стоит.
Час дежурства… Время идет бесконечно. Всего час, но эта та самая монотонность просто убивает. От одного окна перемещаешься к другому, а там еще и стекла битые, и откосы отвалившиеся. Лишнего шума можно наделать запросто. Но для меня привычно. В одиночку навык выработался.
Смотрю на наручные часы Никитоса. Тот говорил, что нашел их в бардачке одной заброшенной машины, которая замерла в вечной пробке на дорожной развязке.
И вот кончается дежурство. Не было никаких поводов для беспокойства. Все прошло тихо и гладко. Иду будить Егеря, тот меня должен заменить.
Лесник недовольно фыркает, но без лишних слов берется за дежурство.
Брезжит рассвет. Утро начинается неспешно. Все наше внимание переключается на Фотографа. Тот продирает глаза, видит, что ему ничего не грозит, тихонько встает с картонного лежака. Но дышит тяжело. Рана пока заживается плохо.
— Совсем скверно? — вкрадчиво начинает Никитос.
Тот качает головой, а потом издает голос.
— Если пойду с вами, то рана снова раскроется. Лишний раз тревожить не стоит. А переждать тут бессмысленно. Время поджимает. Карандаш или ручка найдется? Если вы и правда от Диканя.
— Да, от него. Но мы не можем оставить тебя здесь. Дикань сказал, чтобы вернули тебя в бункер. А то все будет зря. Столько километров протопали, столько крови пролили. Товарища потеряли. И ты нас тут же обламываешь! — не унимается командир. — Это хуже предательства!
Фотограф хмыкает, чешет голову. Крепко так призадумался. Видно, что не ловко. Но потом снова повторяет свой вопрос:
— Карандаш найдется? Ручка? Мне написать нужно, — смотрит на унарника, понижает голос. — Код напишу.
— Вот дойдем до бункера, там карты свои раскроешь, — рычит Егерь. Он дает мне фонарь, я убираю светильник в свой рюкзак.
— Страховка не помешает, — Фотограф морщится от боли, осторожно трогает грудь, где виднеется внушительная полоска бинта.
— Есть только гвоздь. Можешь на картоне начеркать, — предлагает Никитос. Он вытаскивает гвоздь из широкого кармана, кладет в протянутую руку Фотографа.
— Благодарю, — тот начинает быстро царапать по картону, ловко орудуя ржавой железкой. Получается довольный длинный код, и буквы расположены хаотично, не по порядку. Какие-то цифры и знаки. Он заканчивает и передает картон Никитосу.
— Это что, код такой? — недоумевает командир.
— Да. Я его написал под шифровальным ключом. Расшифровать его может только Дикань. Мы с ним работали в одно время в военном городке. Там все асы вызнали, — выдает Фотограф, тяжело дыша.
Никитос передает картон мне, я снова бросаю в рюкзак.
— Смотри, не потеряй, — настороженно подмечает Фотограф.
— Не потеряю, — говорю ему в ответ.
Все готово, чтобы наконец покинуть тепловую станцию. Фотограф отказался от поддержки, сказав, что обойдется без помощи товарищей. Оксиген снова завладел пленником, оставив унарника висеть в воздухе. Потом понял, что так привлечет к отряду больше внимания, бросил затею. Поэтому бандит еле плелся за ними. Никитос освободил его ноги от железной проволоки, оставив связанными его руки. Сделали кляп из моток грязных тряпок. Командир не доверял ему, и решил подстраховаться, чтобы тот не смог проорать по всей округе. Впереди открытый мир, и там слишком много соблазнов для зова помощи.
Спускаемся на первый этаж, обходим поле вчерашнего боя. Я поправляю лямки рюкзака, иду следом за Фотографом. Тот идет с гордо поднятой головой, походка твердая… Но ближе к выходу он резко падает на пол.
— Что с ним?! — Никитос подбегает к нему. Мы все в ужасе, тоже приближаемся. Командир подхватывает человека, его лицо перекашивает от ужаса. — НЕТ! НЕТ! У нас еще столько незаконченных дел!
Тут мы все понимаем, что Фотограф перестал дышать. Ужасная рана раскрывается, кровь обильно сочится и бинт превращается в багровую полоску. Ножевая рана оказывается смертельной. Его репутация не справляется. Регенерация тела не произойдет — слишком мало набранных очков. Израсходованных становится еще больше. Фотограф с остекленевшими глазами и кровью на губах испаряется белой аурой.
Никитос беспомощно смотрит на нас. По его взгляду можно прочесть, что тот возненавидел весь мир. Он до хруста сжимает кулаки.
— Похоже он знал, что не дойдет до бункера, — тяжело вздыхает Егерь.
Нам ничего не остается как последовать дальше. Время поджимает, становится меньше и меньше. ИНС делает свои делишки. Покидаем станцию, солнце слепит глаза, привыкшие к темноте. Идем другим путем, делаем обходняк. Нам не хочется лишний раз сталкиваться с зомбаками, где те встречались у ограждения. Запасной выход есть. Железная дверь, замурованная в бетонную стену. Тектоник принимается за дело. Как и в прошлый раз, он магичит и начинает разрушать стену. После пару земных сдвигов дверь выпячивается прямо на нас. Никитос подхватывает ее, и своей способностью вырывает ее вместе с мясом. Тяжелая дверь глухо стукается, и земля содрогается на миг.
Мы покидаем периметр. Никитос будто идет сам по себе, молча и задумчиво. Все же смерть Фотографа нас подкашивает, и что придется нам сказать Диканю? Человека не вернуть — это уже провал миссии. Но тот успел написать код, который сможет исправить нынешние положения дел.