— Я здесь, пап. — Огромный ком стоит у него в горле, потому что отец не может услышать его слов.

— Он здесь, мистер Винтерс.

Отец Риса поднимает голову — все еще сгорбленный, все еще плачущий — и его печальные глаза наполняются надеждой.

— Он здесь.

Мистер Винтерс кивает и отдает мне диктофон. Его взгляд блуждает по комнате, выискивая сына, но он никогда не сможет видеть его так, как я.

— Мне тоже очень жаль. — Ему требуется минута, чтобы взять себя в руки, после чего он добавляет: — Я люблю тебя, сынок.

Мы сидим в тишине, пока мистер Винтерс пытается прийти в себя. Хлопнув ладонями себя по бедрам, он встает и спрашивает:

— Хочешь увидеть комнату Риса?

На лице Риса возникает выражение шока, и я улыбаюсь.

— С удовольствием, — и с озорной ухмылкой смотрю на Риса. Он качает головой, но на его губах играет улыбка.

— Скорее всего, он не хотел бы, чтобы я кому-то показывал ее, но она ему больше не нужна.

Я следую за отцом Риса по коридору до закрытой двери. Он открывает ее — комната, словно жилая. Ни один предмет не поменял своего места, ничего не выброшено. Потерять сына — это одно. И совсем другое — потеря каждой части его жизни, всего того, кем он был. Я не упрекаю их за то, что они не хотят расставаться с его вещами. На самом деле, у меня голова идет кругом — они сохранили комнату точно в том виде, в каком ее оставил Рис.

Я вхожу. Провожу пальцами по комоду, останавливаясь на запечатанной пачке сигарет.

— Добро пожаловать к этому парню и его вредным привычкам. — Отец Риса смеется, но в глазах его по-прежнему стоят слезы. А потом добавляет дрожащим голосом: — Не стесняйся, бери, что захочешь. Я не знаю, как еще отблагодарить тебя за то, что принесла мне его последнее прощание. Настоящее прощание. Боже, та ночь была худшей в моей жизни. — Его голос срывается под натиском новой волны слез. — Извини меня. — Мистер Винтерс уходит, чтобы в очередной раз попытаться взять себя в руки, а я продолжаю осматривать комнату Риса.

— Значит, вот каким ты был?

Стены в комнате глубокого синего цвета, постельное белье подобрано в тон. Увидев небольшую тумбочку, я открываю ее и тут же хочу захлопнуть, но поднимаю руку, держа упаковку презервативов, и вопросительно гляжу на Риса.

— Хм, — бормочет он, его глаза округляются. — Да, но она запечатанная.

Верно. Не говоря ни слова, я бросаю презервативы в тумбочку. Не желаю представлять его с кем-то другим. Проклятье, что со мной происходит? В конце концов, он мертв, но почему-то в моей груди вспыхивает ревность. Подхожу к шкафу и натыкаюсь на большую черную толстовку с надписью на спине «Иди или умри». Я натягиваю ее через голову и встряхиваю волосами. Она длинная — мне до середины бедра и полностью закрывает шорты. Взглянув на Риса, я замечаю, что его глаза из шоколадных превратились в почти черные.

— Она чертовски здорово смотрится на тебе. — Голос Риса хриплый, и от этого мое лицо вспыхивает, а ноги холодеют. Я отворачиваюсь, собираясь уходить, но останавливаюсь у комода и хватаю пачку сигарет и зажигалку.

Мистер Винтерс ждет в гостиной.

— Спасибо, — говорю я, указывая на толстовку.

— Конечно. — Он провожает меня и снова благодарит. Я уже прохожу половину подъездной дорожки, когда он окликает меня. Подняв вверх указательный палец, он бежит внутрь, и через мгновение открываются гаражные ворота. Оттуда появляется мистер Винтерс и вывозит черный мотоцикл. — Может, ты захочешь взять его?

— Что? — У меня перехватывает дыхание. Он серьезно дарит мне мотоцикл?

— Это мотоцикл Риса, и я думаю, он тебе подойдет. — Он останавливается и пожимает плечами, прежде чем продолжить: — Он бы хотел, чтобы ты взяла его.

Встав рядом со мной, Рис говорит:

— Я хочу, чтобы он стал твоим.

— Не знаю, что сказать. — Я киваю и, подойдя к мотоциклу, сжимаю руль.

— Нет, Джайдин. Спасибо тебе. — Отец Риса вкладывает ключи мне в руку, крепко сжимает ее и, слегка встряхнув в знак благодарности, отпускает. Затем он возвращается в дом, и минуту спустя ворота гаража закрываются.

Я запрыгиваю на мотоцикл и завожу его. Сняв шлем с руля, надеваю его и спрашиваю Риса:

— Ты со мной?

Он с улыбкой медленно подходит ко мне и садится сзади. Руками сжимает мои бедра и старается придвинуться ко мне как можно ближе, заставляя наши тела соприкасаться.

— С тобой хоть на край света. — Он обнимает меня за талию, и мы выезжаем на дорогу.

Мы добираемся до кладбища, когда солнце начинает садиться. Я оставляю мотоцикл на гравийной дорожке прямо у ворот. Мы проходим мимо Джорджа, Беверли, Райана и Эммы, через холм, дальше на другую сторону и вниз — к одинокой надгробной плите Риса-без отчества-Винтерса. Вечерний летний воздух по-прежнему теплый, и в толстовке становится жарко, поэтому я тяну ее вверх за подол и снимаю через голову.

Тяжесть в кармане напоминает мне о пачке сигарет и зажигалке. Идея увидеть Риса таким, каким он был при жизни, пробуждает во мне какой-то голод. И чудовище во мне охотно готово его утолить. Я вытаскиваю сигареты, зажигалку и готовлюсь впервые в жизни закурить. Молниеносным движением Рис выхватывает пачку из моих рук и распечатывает ее. Когда наши взгляды встречаются, уголки его губ приподнимаются в улыбке, и мое сердце подпрыгивает. Мы оба чувствуем себя невероятно здорово. Он успокоился относительно своей семьи, а мне спокойно с ним.

Мы ложимся на траву лицом к лицу, наши головы почти соприкасаются. Он протягивает мне сигарету из пачки. Я беру ее, прикуриваю и делаю первую затяжку в своей жизни, уверенно вдыхая дым. Глядя на меня, он приподнимает брови.

— Что?

— Большинство людей в первый раз обычно кашляют.

Рис выхватывает сигарету из моих пальцев, затягивается и плавно выдыхает дым вверх. На его лице внезапно появляется выражение потери, и он возвращает сигарету мне.

Теперь моя очередь спросить.

— Что?

— Я не могу почувствовать вкус.

— Наверное, они слишком старые, — я бросаю окурок и топаю по нему, закапывая ногой в землю, но Рис по-прежнему молчит.

— Я не чувствую, — шепчет он отстраненно. Он не поворачивается ко мне, слишком погрузившись в другую жизнь. Ту, в которой меня никогда не было.

— Рис, — говорю я, пытаясь вернуть его обратно. Дотянувшись, я провожу пальцами по его волосам. Он ведь может это почувствовать, правда? Раньше чувствовал. Прошлой ночью. Этим утром. Почему же не может чувствовать сейчас?

Вернись ко мне.

— Мне просто хочется иметь возможность снова чувствовать. — На этот раз, когда он смотрит на меня, его взгляд твердый и решительный. — Я хочу чувствовать твои руки на своих волосах. Я знаю, что они там, — говорит он и тянется, чтобы взять меня за руку, — но ощущения исчезли. Я хочу быть в состоянии ощутить вкус. — Он опускает взгляд на мои губы, разливая тепло по моему телу. Я слегка поворачиваю лицо и медленно тянусь губами к его губам. Рис замечает мое движение, но не смотрит мне в глаза. Он по-прежнему внимательно смотрит на мой рот, и когда я слегка высовываю язык, его глаза темнеют. — Ты не должна целовать меня.

— Почему нет? — На этот раз я набираюсь смелости спросить. Сейчас я хочу знать, почему он боится, потому что в этот раз мне не страшно.

— Я ненастоящий, — раздраженно говорит он и поднимается на ноги, оставляя меня лежать на земле. Тяжелая правда его слов давит на меня, и я не могу сдвинуться с места. Не могу дышать. Он думает, что ненастоящий, и, возможно, для большинства людей так и есть. Разве он ненастоящий, если я могу его видеть? Разве он ненастоящий, если я могу с ним разговаривать? Разве он ненастоящий, если я могу прикасаться к нему? Даже если он больше не может этого ощущать. Пусть он не может больше чувствовать меня, но я могу чувствовать его. Я сажусь, собираясь задать ему эти вопросы, когда вижу, что Рис копается в моем телефоне. — Что ты…— Я не успеваю закончить свой вопрос. Он прерывает меня, нажимая на кнопку. Начинает звучать медленная музыка, и я знаю эту песню. Она старая.

— «Как прекрасен этот мир»? — спрашиваю я.

Рис выпрямляется и, протянув мне руку, тихо спрашивает:

— Могу я потанцевать с тобой?

Положив мою руку на свое плечо, он притягивает меня к себе. Я обнимаю его за плечи и перебираю пальцами короткие волосы у него на затылке. Он обнимает меня за талию, и мы медленно танцуем под нежную музыку.