Глава тридцать восьмая

Всё это растягивалось по склепу, как гигантская паутина, целый комплекс из проводов и трубочек, отходящих от гроба в центре и исчезающих в темноте.

В центре комнаты было что-то вроде контейнера, сделанного в виде гроба, но больше похожего на аквариум. Стекло было заляпано и поросло водорослями, будто внутри когда-то хранилось что-то органическое и разлагающиеся.

Но с того времени контейнер успели переделать, расширить и поместить внутрь то, что сейчас лежало там.

Существо внутри было бесспорно мертво. Движения, которые Гвен заметила раньше, были не чем иным, как отражением света от фонаря на грязном стекле. Сначала она увидела только тело — сморщенная посеревшая грудная клетка, испещрённая тёмными язвами. Кровь была настолько старой, что превратилась в чёрную корку вокруг повреждённых участков. Голова, скорее даже луковицеобразный череп, была покрыта кожей, настолько дряблой, что уже почти срослась с костями, а то, что когда-то было губами сейчас выходило прямо из двух рядов неровных серых зубов. Нос исчез, съеденный паразитами, осталась только оборванная дыра под глазными впадинами, где морщинистые и давно мёртвые веки прикрывали впалые глаза.

Ну вот, просто ещё один труп — древний, давно позабытый, просто кожаное чучело неизвестного человека.

Но кто-то или что-то поработало над телом. И тело и голова удерживались на месте большим количеством штырей и стержней, всаженных в тело, чтобы прикрутить его к нужному месту. Металл был тусклым и проржавевшим, а плоть разложилась там, где штыри входили в неё.

Рук и ног не было. Туловище заканчивалось на животе, в котором были ссохшиеся органы, свисавшие, как начинка, с ошмётков оборванной кожи. Нижняя часть позвоночника тоже была видна у основания, обнажая сломанные, потемневшие от старости позвонки, которые умудрялись слегка отдавать белизной в свете фонаря Гвен. Внутри высохших останков кишок были старые резиновые провода, как те, что можно найти в лабораториях. Они потрескались, прогнили, но всё ещё извивались к разным бутылочкам и ёмкостям под гробом. Также там были провода, отделённые от изолирующего материала, но на местах, как заметила Гвен, где они входили в сухую и сморщенную плоть.

Гвен уставилась на это месиво, хмурясь, пытаясь разобраться, что могло происходить здесь, но ей это не удавалось. Всё было похоже на остатки чудовищного Викторианского эксперимента, и эта мысль заставила её вздрогнуть от отвращения.

Но ещё больший эффект произвело то, что было сделано с головой.

Верхушка черепа была отрезана и удалена, как у варённого яйца. Гвен заставила себя посветить внутрь черепа, где иссохший мозг, похожий на гигантский грецкий орех, расположился на паутине из разложившейся плоти. Провода были воткнуты в него через складки на поверхности. Они торчали из черепа, как парик у чучела, поднимаясь вверх и уходя в тени. Некоторые были толщиной со шнур, другие были тонкими, но собранными вместе и переплетёнными, как спагетти.

Гвен была напугана и встревожена, но не могла прекратить поиски причины или подсказки, чтобы понять, кто или что сделал это и почему. Она прищурилась. Гвен направила луч фонаря внутрь черепа, изучая серое содержимое. Её живот скрутило, когда она убедилась, что крошечные твари шевелились внутри плоти, маленькие белые личинки поедали старое мясо, их тела запульсировали от внезапного резкого света. Гвен поняла, что вот-вот стошнит и отступила назад, отводя фонарь в сторону, возвращая приватность полуночному пиру существ.

Гвен сделала передышку, чтобы собраться с мыслями. Что здесь произошло? Кто это сделал? Почему могильщики защищали старый омерзительный труп? Вопросы заполняли её голову, но ответов на них не было.

Что-то щёлкнуло внутри гроба.

Замерев, Гвен направила фонарик на череп. Он оставался на месте и не шевелился. Мёртвый, если не брать во внимание личинок внутри. Гвен с отвращением наблюдала, как многоножка вылезла из сухой впадины рта. Она пробежала по подбородку, как убегающий кусок пищи, и исчезла в тонких сморщенных останках шеи.

Гвен увидела достаточно. Пришло время уходить. Что бы там ни делали могильщики в катакомбах позади неё, лучше уж было попытать удачу с ними, чем оставаться ещё хоть секунду в компании неудавшегося и позабытого эксперимента.

— Хех…

Это было даже тише, чем вздох, дыхание. Единственное сложившееся слово в трясущихся останках горла. Но Гвен знала, что это было именно слово, потому что увидела, как выпирающее адамово яблоко зашевелилось, а слой пыли исчез во впадинах на шее. Зубы слегка приоткрылись, когда подбородок задрожал в попытках заработать снова.

— Привет…? — повторяло существо медленно и с сухим скрипом. — Кто это? Кто здесь?

Рот, потрескивая, раскрылся шире, появился тошнотворный лоскут почерневшего языка и ещё больше многоножек.

— Я знаю, что здесь кто-то есть, — сказало оно. — Я знаю!