Глава 45. Если глаза — зеркало души, то скорбь — дверь, ведущая внутрь

Ледяной ветер трепал скорбные, темно-фиолетовые стяги. Полотнища государственных флагов были приспущены не только на главной площади или в столице государства, траур был повсеместным. Весь Ориум скорбел сегодня. Особенным указом Его Величества Цесса Себастьяна Виверна отныне и до скончания времен в этот календарный день, будет Днём поминовения всех усопших героев Ориума; тех, кто отдал свои жизни на полях сражения, на тайной или явной службе Отечеству; со внешними или внутренними врагами; в открытом бою или тайном противостоянии: всех, кто когда-либо сложил голову за Родину, за Отчизну, за Цесса. Это был день битвы в Израиловом ущелье.

Площадь, на которой еще несколько унов назад проходила грандиозная ярмарка, которая была полна яркими цветами, громкой музыкой, толпой праздного люда — сегодня тоже была заполнена. Темные скорбные одежды, зажжённые магические свечи, тишина от края и до края.

Десятки…

Сотни…

Тысячи граждан пришедших на церемонию…

Открытие поминального монумента с этого мгновения именуемого Столбом Памяти проходило под хоровые песни прощания. Его Величество сам зажег огонь на навершии гранитного памятника и яркое пламя скорби осветило толпу.

Теперь оно негасимое будет гореть вечность.

Я стояла недалеко от помоста, на котором расположилась монаршая чета, Тристан стоял рядом, переплетя свои пальца с моими. Его лицо, впрочем, как и лица многих окружающих нас людей выражали искреннюю скорбь, светлая печаль окутала толпу, словно бледно-фиолетовым туман. Виверн произнес проникновенную речь о чести, долге, горе, расплате, и цене, которую порой приходится платить за амбиции, нечистоплотность, гордость и самомнение. Многие из пришедших оставили у основания Столба скорбные розы*. Анастатика всегда была поминальным цветком, но никогда еще я не видела это растение в таком количестве.

За ужином царила печальная атмосфера, но печаль эта была светлая, словно то, что до сих пор держало любимого в напряжении, растворилось вместе с лиловой дымкой на опустевшей площади. Свеча горела всю ночь, и лежа в кровати, я крепко обнимала любимого, и не представляла, как же я раньше жила без него, а тот в ответ с благодарностью принимал мои целомудренные объятия и шептал мне слова любви и обожания.

Добродетельная ночь сменилась жарким, грешным утром. Я металась в полусне от горячего напряжение свившегося змейкой у меня пониже живота, мне снились совершенно невообразимые, наполненные откровенными ласками сны, которые дарил мне любимый, доводя моё желание до безумия. В то мгновение, когда накал восторга достиг края и выплеснулся наружу, приводя мое тело в состояние эйфории я распахнула глаза и увидела, как Тристан, смотрит на меня. Его голова покоилась между моих коленей, а язык, губы, зубы и пальцы творили что-то невообразимое с моим плавящимся телом. Я стенала, кричала и хрипела, требуя ещё. Я сгорала в пламени страсти. Внутренняя сторона бедер стала невероятно чувствительна, любое прикосновение к моим влажным лепесткам вызывало агонию жажды, мне хотелось еще, больше, мне хотелось его в себя, о чем я тут же заявила, требуя и прося одновременно.

Руки Тристана давно царапали когтями, синие глаза полыхали сапфировым огнем безумной страсти, вылизывая плоть, он урчал и вибрировал, не дожидаясь, когда я приду в себя от ослепительного оргазма, который в полусне был ярче и ослепительнее, он вошел в меня, пронзая горячей, твердой величиной. Я тихо закричала, поддаваясь ему на встречу, готовая принять его сейчас сильнее, чем мгновением ранее, еще…Он пронзал меня, входя и выходя, танцуя древний танец страсти, снося все преграды, заботы, осуществляя мечты. Я обняла его за плечи, царапая спину острыми ноготками, зарывалась пальцами в медный шёлк его волос, кусала ключицы, целовала губы, а поймав в плен язык уже не отпустила его. Восхитительное напряжение нарастало с большей силой, мне хотелось, чтобы состояние перед эйфорией не заканчивалось, тянулось как можно дольше, отсрочивая момент кульминации. Тристан протиснул руку между нашими слившимися телами, нашел горячую, мокрую жемчужинку и нежная круговая ласка, нажим и я парю и содрогаюсь. Пару раз он вторгается еще глубже и отчаянней и присоединяется к моим стонам, громко рыча: «МОЯ».

Я проваливаюсь в полный неги сон, бережные объятия размыкаются и мне слышится что-то про дела и обед, но я не в силах открыть глаза и мычу что-то невразумительное. Просыпаюсь я уже когда солнце упрямо пробивается сквозь неплотно задернутые шторы, они оставляют маленький зазор для жёлтого лучика, и тот беспрепятственно проникает в мой сон, щекоча щеки теплой лаской. Я сладко потягиваюсь и с удивлением обнаруживаю, что еще очень рано, и во сколько же тогда ушел маркиз?

Вызываю Каро и вместе с завтраком она приносит мне корреспонденцию, не разобранную со вчерашнего уна. Горький запах парящий от джезвы бодрит, а сладкие, пышущие жаром булочки, так и просят меня побыстрее надкусить их сдобный бок. Вили попрошаечно скулит под столом, выпрашивая полосочки хрустящего бекона и пирожное со сливочным кремом. Мне пришлось объяснить Каро, почему ей то и дело приходится поднимать с пола обслюнявленные кусочки, бывшие ранее моей едой. Она рассмеялась и предложила завести миску для пса, подальше от бежевого Шантильского ковра. И теперь бедняге перепадали вкусняшки только в строго отведенном месте или на улице. Я с мычанием вонзаюсь в слоенную корзиночку со сливовым джемом, и совсем невоспитанно слизываю кисло-сладкие капли варенья с пальцев. Я привычным движением забеляю тай сливками и с наслаждением делаю глоток. Вчера на ужине у меня совсем не было аппетита, я едва притронулась к вайну и фаршированным перепелиным яйцам, хотя стол в малой столовой Его Величества был уставлен вкусностями и деликатесами, от которых у Вилли текла не прекращаясь слюна, оставляя за прозрачным чудовищем след, как будто по коврам дворца ползает гигантская садовая улитка.

Церемония открытия монумента выбила меня из колеи, я, как и немногие, присутствующие на церемонии спириты ощутила силу. Нет, не так, СИЛУ. Полчища духов посетили траурное мероприятие, их прозрачные сущности несли в себе только покой и благодарность. Мне показалось, что в толпе уходящих душ я видела Агнес и Николаса, держась за руки, они шли по направлению Столба и вдруг она обернулась и улыбнулась мне. Все это длилось какие-то десятые доли мгновения, и наверняка утверждать это я бы не стала.

Я просматриваю приглашения, карточки и записки и вдруг подпрыгиваю, едва не опрокинув на себя густой, горячий тай. Трясущимися от радостного предвкушения руками я никак не могу вскрыть письмо, и наблюдающая некоторое время за мной горничная, осторожно вытягивает у меня крафтовый квадратик и поддевает его ножом для бумаги. Вытащив короткое послание, она отдает его мне. Просмотрев пару строчек, написанных забористым, деловым почерком я срываюсь в ванную комнату, и прошу служанку приготовить мне одежду на выход.

Скорбная роза* — реально существующий цветок. Иерихо́нская ро́за (лат. Anastatica hierochuńtica) — вид небольших однолетних травянистых растений.