40. Откуда берутся Адонисы
Сколь бы ни был увлекателен вынос богами непочтительных смертных, все же когда сцеплялись сами боги, в особенности – богини, это еще интереснее. Интриги, пакости и изобретательные подставы лились рекой – куда там мексиканским сериалам!
История Адониса, кстати сказать, началась вполне в традициях этого самого сериала. Некая царевна Смирна внезапно зазналась и объявила, что дочь ее красивее самой Афродиты. Гремучий коктейль «имбецильность + неумение держать язык за зубами» дал привычные результаты: Афродита обиделась (ТАК на нее батон еще ни разу не крошили!) и послала к строптивой царевне Эрота с приказом влюбить ее во что-нибудь чудовищное. Пока божок любви перебирал в уме названия монстров, ему случайно на глаза попался отец Смирны… «Уй, ну и рожа! – содрогнулся посланец Афродиты. – Ну, хоть далеко ходить не надо», – и извлек из колчана соответствующую стрелу.
Смирна оказалась девушкой решительной. Влюбившись в папу, она возжелала быть поближе к объекту страсти, а потому спаивала оный двенадцать дней и, соответственно, двенадцать дней по ночам достигала желаемого. На тринадцатый день спиртное впрок не пошло, печень царя воспротивилась насилью и в приступе острой «белочки» он схватился за меч.
Афродита, конечно, не могла пропустить веселья. Смирна, объятая страстной любовью к отцу, и сам отец, объятый не менее страстным желанием прибить блудницу на месте, бегали по дворцу, визжали дуэтом, пугали слуг и вообще, всячески радовали тонкую натуру богини любви. Правда, со временем становилось все очевиднее, что царь, желающий оборонять от дочери честь и печень, бежит все-таки быстрее.
«Сейчас прольется чья-то кровь, сейчаааас…» – поняла Афродита. Дурную царевну срочно надо было спасать: в планах у богини не было мочилова, да и кишки на полу дворца смотрятся жуть как неэстетично.
Привычный вариант напросился сам собой: Смирна сходу стала деревом. Подбежавший папа, не разобравшись, рубанул по стволу – и из ствола внезапно вывалился младенец.
Деморализованный царь с пронзительным воплем «Глюки!!!» ускакал искать снадобье для печени и головы, а Афродита посмотрела на младенчика и внезапно прониклась: «Ути, до чего хорошенький! Ути, какой перспективненький! Себе бы оставить!»
Себе оставлять дитяти Афродита все же не решилась (муж, любовник, общая атмосфера Олимпа, нафиг-нафиг). А потому упаковала ребенка в ларец и передала менее занятой Персефоне – с обещанием заплатить за передержку ценной вещи. Наив Афродиты, думавшей, что Персефона в ларец не будет заглядывать, был более чем удивителен…
Супружница подземного Владыки распотрошила шкатулочку, тоже оценила перспективность ребеночка, отнесла его в свой дворец, да и вырастила там. А вырастив, использовала по назначению: в качестве любовника.
Афродите, явившейся за своим, был явлен изящный шиш и «ну уж нет, я растила – я и пользоваться буду».
Между олимпийской и подземной красавицами тихо назревал божественный конфликт.
Из непроверенных источников
Особо зловредные аэды задавались вопросом: а как сам Аид относился к тому, что жена внезапно решила разнообразить досуг со смертным? Утверждалось, что относился как истинный подкаблучник – пофигично. Если же кто-то пытался на Персефону настучать – подземный Владыка напоминал, что Адонис – смертный и что «ну, чо, помрет, потом и перетрем, как мужик с мужиком…» И глумливо ржал.