И чуть ниже постскриптумом шла приписка:

«И объясни мне пожалуйста. Это. Что. Такое?»

К письму была прикреплена смонтированная гиф-анимация того самого момента, когда я преклонял колена, сдаваясь француженке. На необычайно четком изображении медленно и чувственно — так что во всех подробностях можно различить — было показано, как Адель прижимается ко мне и дарит мимолетный, но страстный поцелуй.

Тогда, во время битвы, это произошло столь быстро, что я практически не обратил внимания. Зато сейчас в замедленном воспроизведении картинка была очень, очень горячей — Адель девушка невероятно красивая, и сексапильность видна в каждом ее движении. Я словно вживую почувствовал памятью тела ощущение того, как она прижималась ко мне во время брифинга у Радагаста.

Меня самого очень сильно интересовал вопрос, что же это такое? И ответить на него, кроме Адель, конечно, мог один человек.

Цитадель еще не была восстановлена — но даже невооруженным взглядом видно, что работа проделана громадная — часть кладки заметно отличалось по цвету, строительных лесов стало гораздо меньше. На воротах стояли слуги цитадели без дежурной смены кадетов. Внутренний двор был пуст — и я едва уловил отдаленные крики, догадавшись, что воспитанники и мастера собрались в общем зале на пиру по поводу успешного выступления Клеопатры, которая стала одной из победительниц Королевской Битвы.

Не заходя в пиршественный зал, я направился на третий ярус и не ошибся. Ребекка находилась в своем кабинете, уткнувшись в многочисленные экраны с графиками, столбцами и сканами документов. Увидев меня, она одним жестом смахнула нагромождение информационного поля и, приблизившись, неожиданно тепло обняла.

— Привет, — шепнула графиня и посмотрела на меня с усталой улыбкой.

Немного осунувшаяся, бледная — так что ярко выделялся на щеках румянец — с красными от недосыпа глазами Ребекка была невероятно красива. Встретившись взглядами, она почувствовала эмоции и, спрятав глаза, прижалась ко мне еще сильнее.

— Спасибо, — вновь шепнула графиня через достаточно долгое время, которое мы просто простояли в центре комнаты, будто вновь привыкая друг к другу.

— За что? — негромко поинтересовался я.

— За все, — отпрянув, улыбнулась Ребекка. Домашняя теплота из ее взгляда пропала, она вновь была деловой и собранной.

— У меня есть несколько вопросов. Важных, — выделил я интонацией последнее слово.

— У нас сейчас все вопросы важные, — согласно кивнула Ребекка и жестом предложила мне присесть на гостевое кресло. Я устроился на уголке стола — так мне было привычней, а графиня, к удивлению, сама села на гостевой стул, протянув руку, накрывая мою ладонь.

— Расскажи мне про венчание, — произнес я негромко, внимательно глядя на Ребекку. — С Адель, — добавил я чуть погодя.

Брови графини взметнулись в удивлении. На некоторое время возникла пауза, после чего Ребекка спросила:

— Она сама тебе сказала?

— Да, — кивнул я и пояснил: — Быстро и на ходу, я не успел ничего узнать подробнее.

— Адель моя дочь.

Услышанное меня удивило. Даже несмотря на те чувства и эмоции, которые я ощущал от них обеих во время смертельной опасности, когда мы все едва не погибли в Вильнев-д’Аске, мне не приходило в голову мысли о том, что Ребекка может быть матерью Адель.

— Она об этом не знает, — глядя в сторону, произнесла Ребекка.

И снова она смогла меня удивить — зато теперь я уже понял, почему не догадался о столь близком родстве. Адель об этом просто не знала, а Ребекка умело скрывала свои чувства.

— Об этом практически никто не знает, — невесело улыбнулась графиня, невольно сильнее сжимая мою руку.

— И в каких границах могу узнать об этом я?

— В очень широких. Можно начать с того, что даже я не должна была знать о том, что Адель моя дочь.

В третий раз за последнюю минуту я сморгнул от неожиданности.

— Начни, пожалуй, сначала, — попросил я, пытаясь осмыслить услышанное.

По-прежнему глядя в сторону, графиня еще раз сжала мою руку и действительно начала сначала:

— Если сначала, то… Мы на пороге великой битвы. Очередной. На пороге новой эпохи. Очередной. Наш мир наконец живет в эпоху глобализации — и естественный результат происходящего — переход к новому, надгосударственному порядку. Подобный по масштабу переход уже случился однажды — когда от системы полисов человечество перешло к государственной системе.

Но глобализация даже во времена прекрасной эпохи еще не достигла того уровня, который позволяет править миром. Некоторые страны — как Франция и Британия, слишком рано взошли на Олимп — и если британцы смогли безболезненно оттуда уйти, то Франция два раза заплатила слишком большую цену.

— Во второй мировой Франция, как мне кажется… — начал было я, но меня прервал жест графини.

— Во второй мировой Франция едва не оказалась на Олимпе снова — из двух предыдущих поражений был извлечен серьезный урок. И для того чтобы не дать французам победить, британцы полвека назад приложили немало усилий — вполне на уровне того, что они делали для уничтожения Российской Империи в Первой мировой, когда король Георг даже бросил на смерть своего брата и его супругу — внучку королевы Виктории, между прочим. Слишком уж большие ставки были на кону — русские в шестнадцатом году были даже ближе к цели, чем после битвы пяти народов в Лейпциге, когда царь Александр взял Париж.

— Я не очень понимаю, как Франция могла вернуться на Олимп во время второй мировой войны, — попытался я поймать взгляд Ребекки.

— Россия участвовала во второй мировой войне и выиграла ее в статусе державы победительницы. Как результат, получила одно из пяти постоянных мест в совете безопасности ООН и восстановила контроль на Восточной Европой.

— Восстановила?

— Джесси, мне очень странно тебе об этом рассказывать, но русские владели Восточной Европой, выходя к границам Германии и повелевая Польшей в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Может быть это месть за то, что именно поляки единственные, кто смог когда-то пленить русского царя и увезти его из Москвы в клетке, не знаю. Поэтому да — восстановленный, и никто не удивился, когда они после поражения в Первой Мировой вернулись в Восточную Европу и в двадцатом веке — в этот раз еще и забрав часть Германии.

Франция, как и Россия, участвовала во второй мировой войне. Выиграла ее в статусе державы победительницы. Как результат, также получила постоянное в Совбезе ООН и сохраненный контроль над зоной франка — бывшими территориями Французской Империи. При этом Франция проиграла схватку за Олимп британцам.

— Но… — произнес я, пытаясь сформулировать вопрос.

— Но ты хочешь сказать о том, что на первый взгляд в войне больше всех выиграли Соединенные Штаты?

— И это тоже, — кивнул я.

— Третий Рейх, влезая в предназначенную для него схватку, имел армию и ресурсную базу меньше, чем Кайзеровская Германия перед вступлением в первую мировую. В разборках великих Империй «ставить на хор» немцев — как говорят у вас в России, становится уже традицией.

Ты знаешь, почему есть еще одна традиция — пропускать женщин вперед? — сменив тон, вновь коротко глянула на меня Ребекка, тут же отведя взгляд, но сильнее сжав руку: — Одно из объяснений гласит, что мужчины каменного века загоняли в пещеры первыми женщин для того, чтобы проверить, есть ли там опасные звери. Британцы, которые в открытую отдали свой статус Империи американцам — так же, как и Россия с Францией, сохранили контроль над большей частью своих имперских владений, при этом пропустив Соединенные Штаты вперед, встали рядом с ними в ранге младшего союзника. Русские при этом получили смертельного врага, которому проиграли холодную войну, а французы — разрушившего ее колониальную систему «союзника».

До начала первой мировой войны на планете было десять держав, которые могли участвовать в разделе мира как претенденты. После окончания второй мировой их осталось пять. После холодной войны на вершине мира остались Соединенные Штаты, но так как остальной мир в роли гегемона они не устраивают — слишком сильны цивилизационные различия, — сейчас началась третья мировая война. И, как и всегда, среди будущих победителей уже идет невидимая схватка — предтеча той, которая произойдет за право именоваться мировой столицей у Лондона, Парижа или, может быть, даже Москвы. Сейчас уже возможно все.