— Ты избранный или герой? — поинтересовался у меня вольный барон, полыхнув раздражением. Видимо, в моем приветствии он не услышал должного уважения.

— Я не местный, — вновь пожал я плечами, думая, как разговаривать с бароном.

— Бессмертный, что ли? — небрежно бросила вдруг полуобнаженная чародейка. Спросила с интонацией, больше подходящей обитателям темных подворотен городских окраин. И даже не подозревала, насколько права — не сдержался я, едва улыбаясь.

— Ты что лыбишься, животное? — уже полностью разрушая обаятельный образ, поинтересовалась чародейка. И, как и все вокруг, отвлеклась на возникшую суету в другом конце площади. Воспользовавшись растерянностью присутствующих, я еще раз скользнул во времени и пространстве — трое рядом стоящих ящера что-то почувствовали, надо было пресекать.

Вновь возвращаясь в привычное течение времени, я удивился, что все четверо моих стражей до сих пор остались недвижимо стоять. На площади очень кстати не было ни дуновения ветерка — несмотря на то, что тяжелая мгла туманного мира словно поднялась над деревней, избегая… белоснежных развалин?

На другом конце площади в этот момент все громче раздавались отголоски эха борьбы и сдавленных женских криков, хорошо различаемых в момент остановившегося времени. Присмотревшись, я увидел, как к трону идет белолицый колдун. На мгновение внутри мазнуло холодом узнавания, но почти сразу понял, что это не пленивший меня в Помпеях чернокнижник. Этот был гораздо моложе, неопытнее — но более дерзкий и яркий.

Двигаясь вперед — словно не замечая отшатывающихся жителей поселка, он прошел прямо передо мной. На кулак колдуна были намотаны длинные, густые черные локоны невероятно красивой девушки — крича от боли, она волочилась за мучителем, стараясь схватиться за держащую ее руку, изгибаясь от боли. Из одежды на пленнице была только искусно выделанная под платье леопардовая шкура — сейчас сбитая на сторону. Белоснежная кожа была в кровоподтеках и полосах копоти и пыли — чернокнижник тащил девушку, не заботясь о сохранности пленницы и выбираемом пути.

— Эстер, смотри кого нашел! — чуть дернул за волосы жертву, кидая ее вперед, словно хлыст кнута. — Смотри какие у нее… глаза! — не скрывая радости, произнес чернокнижник, рывком заставляя вскрикнувшую от боли пленницу подняться на колени, выгибаясь назад. Платье из шкуры сползло на пояс, открывая упругую грудь — но чернокнижник не шутил и в самом деле имел в виду глаза — понял я, когда чернобородый поднялся с трона и всмотрелся пленнице в лицо.

— Давно о такой мечтал! Можно себе заберу? — лучась радостью от неожиданной и приятной находки, спросил колдун у барона.

Эстер с нескрываемым интересом на несколько секунд опустил взгляд, оценивая грудь пленницы, а после взял ее за подбородок, вновь рассматривая глаза.

— Вы же не против, если мы ее заберем с собой? — обратился он к сгрудившейся поодаль кучке из трех жителей. Судя по более богатой, чем на других одежде — правителей деревни.

— Они не против, — опережая смиренные кивки, обернулся барон к чернокнижнику. Девушка в захвате вдруг дернулась — не от боли, а от сознания того, что от нее отказались соплеменники или даже родные.

Совсем недавно — хотя кажется вечность назад, когда Макленин нарезал на лоскуты Майю во время вступительного экзамена, я уже промолчал. И теперь мне с этим жить — а увеличивать подобный груз на плечах совершенно не хотелось.

— Против, — негромко произнес я, возвращая прерванное появлением чернокнижника всеобщее внимание.

Хотел ведь договориться — не нужно мне сейчас эхо огненных заклинаний на всю преисподнюю. Но не удалось.

В тот момент, когда взгляды присутствующих сосредоточились на мне, я сделал быстрый шаг назад и взял из лапы ближайшего ящера копье. Рука прямоходящей рептилии вдруг рассыпалась, и вся фигура ящера превратилась в хлопья пепла. Это был самый первый сопровождающий, взявший меня за руку. Технику изъятия энергии из живого существа — так, чтобы оставалась только одна оболочка, — я выучил после Битвы Вызова, впечатлившись тем, как это сделала сначала Сакура с Софьей, а потом Клеопатра с самой японкой.

При воспоминании об убившей меня «влюбленной девушке» внутри колыхнулась незамутненная злость — сжав зубы, я едва взмахнул копьем — так что три остальных стража рядом со мной превратились в прах. Энергию из всех я вытянул во второй раз, когда входил в скольжение — пользуясь появлением чернокнижника, отвлекшим от меня внимание.

— Давайте так. Я просто забираю девушку и ухожу — все остаются живы, никто не страдает, — скрывая накатившую злость произнес я, наполняя доспех духа холодной силой, полученной от рептилий.

Барон — не очень понимая, как реагировать, смотрел на меня немигающим взглядом. Видимо за последнее время от совершенно отвык от того, что ему кто-то смел противоречить. Телохранительница орка между тем уже стояла перед его плечом, держа в руке сочащийся ядовитым сиянием кинжал, а чародейка сформировала небольшой файербол, ожидая лишь команды.

Чернокнижник тоже обернулся ко мне — совершенно не озаботившись комфортом удерживаемой за шикарные волосы пленницы. Которая — пронзительно закричав от резкой вспышки боли — вдруг упруго изогнулась. Белоснежная кожа ее потемнела, словно наполняясь изнутри густыми чернилами; тело, быстро удлиняясь, начало истончаться и вдруг свернулось кольцами огромной анаконды вокруг не ожидавшего подобного колдуна. Взмахнув руками, пытаясь сотворить заклинание, он распахнул рот, но огромная змея сжимала его так, что глаза подернулись багровой пеленой, а с губ вместо крика брызнула пена крови.

В тот момент, когда змея противоестественно огромной, усеянной зубами пастью оторвала чернокнижнику голову, я уже стелился прямиком к огненной чародейке, преодолевая тягучую пелену остановившегося времени. И видел, как медленно-медленно в тело убивающей колдуна змеи выткались стрелы и копья опомнившихся ящеров, бежали в нашу сторону баронские разбойники в кожаной броне.

Оказавшись рядом с огненной волшебницей, ударил ей кулаком в грудь. Доспеха духа на ней не было — зато ярко полыхнул, сгорая, защитный амулет. Потянув в себя силу огненной стихии, заключенную в теле чародейки — служившей проводником могущественным артефактным накопителям, — я испытал ни с чем не сравнимое блаженство. Девушка же на миг сверкнула, словно вольфрамовая нить в лампе накаливания, а после в воздухе на миг зависли обугленные щитки поножей и крылатые наплечники.

В тот момент, когда покрытые копотью доспехи чародейки упали на землю, умер барон — он даже обернуться не успел — а я достать его меч из ножен, который стоял бесхозным у трона. Лишь в тот момент, когда взмахнул клинком, вспомнил об этом. Добавил немного силы — и две дымящиеся половинки барона, располовиненные объятым пламенем клинком в ножнах, рухнули на землю. А я почувствовал холод опасности — едва успев уклониться от атакующей орки.

Горящие ядом клинки ударили пугающе резко — один полоснул по шее, второй вонзился в бок. Мог бы вонзиться, если бы не доспех духа — орка, ни разу не сталкивающаяся с подобной степенью защиты, на мгновенье замешкалась — а я возвратным движением клинка снял ее верхнюю половину тела. И только после потянул клинок из ножен — по-прежнему объятых пламенем, швырнув их в набегавшую троицу баронских разбойников. Один из бандитов вспыхнул факелом, двое других зачем-то остановились. От испуга и неожиданности, наверное — и это было замечательно, потому что бегать за ними не пришлось. На несколько мгновений я даже позволил себе порадоваться — так приятно сражаться с обычными противниками — не владыками новых миров и не молодыми богами.

Закончив с двумя разбойниками одним ударом — добавив ко взмаху меча огненную плетку, сорвавшуюся с клинка, обернулся. Ящеры и разбойники барона, лишившись предводителя и защиты страшных воительниц, бежали прочь — я успел заметить лишь нескольких последних.

Остальные — жители деревни — по-прежнему оставались на площади, все так же покорно клонив головы. Под трупом колдуна растекалась густая лужа крови — его изломанное тело напоминало сжатый сильной рукой банан. Несколько кроваво-красных частей лежало поодаль от основной массы, удерживаемой в целости одеждой. Контрастируя багровой пеленой с оставшимися не забрызганными кровью участками, вызывающе белела кожа мертвого колдуна.