Глава первая, в которой Лисичка оценивает явные и скрытые преимущества

Маленькая белая кошечка лежала у меня на коленях и снисходительно урчала. Тихо и ненавязчиво. Я с восторгом гладила шелковистую шерсть и боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть прекрасное создание. Кошечка сонно жмурилась, нехотя принимая благоговейные поглаживания, а потом вдруг повернула голову, посмотрела на меня разноцветными глазами, запустила коготки мне в ноги и недовольно произнесла: 'Тамар-р-ра!'

— А? Что? — я оторвала голову от подушки, пытаясь сообразить, что происходит. Волосы мешали обзору, открывая для видимости только пару тапок в виде очень хмурых и подозрительных собачьих морд.

— Слушай, сколько можно тебя будить? Откуда у такого тщедушного тела богатырский сон? Вставай, Тома. Универ!

Я страдальчески простонала и снова упала в подушку, чтобы прямо из нее отмахнуться от назойливого будильника:

— Мне ко второй.

— К какой второй, сонное царство?! — повысила голос самоназванная совесть. — Ты уже на третью опаздываешь!

Третьей парой была философия. На философию опаздывать никак было нельзя, потому что философия не терпит несерьезного отношения. Вернее, преподаватель философии не терпит несерьезного отношения к своей дисциплине, а зачет дифференцированный!

Я стрельнула взглядом в часы и с криком 'Тоня, я проспала!' вскочила с кровати и побежала в ванную. Привести в порядок зубы, лицо, выпутать волосы из цепочки, дать себе затрещину за то, что опять забыла заплести гриву в косу перед сном. На душ времени нет. Не задерживаясь надолго у раковины, с той же скоростью вернулась в комнату и стала быстро одеваться.

Тоня кинула на кровать одеяло, которое ринулось в ванную вслед за мной, но не добежало, фыркнула и пошла к двери.

— На столе чай и бутер. Только попробуй не съесть.

— Тоня, я опаздываю! — пискнула я, продираясь сквозь горловину свитера.

— Я все сказала! — припечатала Антонина и удалилась, судя по всему, на кухню.

Быстро натянув колготки и юбку и покидав в сумку тетради-ручки, заскочила на кухню. Слух не подвел. Тоня сидела на табурете, покачивая ногой и в тапке с недоверчивой собачьей мордой, и маленькими глотками пила горячий чай, грея ладони о кружку.

Долив в свою холодной воды, залпом выпила, схватила бутерброд и унеслась в коридор обуваться.

— Сё, Онь, а угеаа! — крикнула я, держа бутер в зубах

— Беги аккуратней!

На пару таки удалось успеть заблаговременно. Опоздания считались признаком несерьезного отношения к царице наук, поэтому опоздавшие на пару не допускались и на зачете им светила суровая расплата. Только упав на стул, я почувствовала, что могу выдохнуть. Успела. Еще одна пара без угрозы диф. зачету. Теперь осталось только тихо сидеть и записывать.

После учебы мы всей толпой шли к остановке. Олежек, единственный парень группы и по совместительству староста, как всегда, балагурил. Девчонки, как всегда, заливисто хохотали над его шутками. Основная часть нашей группы загрузилась в первый же автобус и укатила по самому наезженному кольцевому маршруту, оставив нас с Олежеком дожидаться своих железных повозок.

— Ну что, Томка, чего тебя на английском не было?

— Сам 'Томка', - привычно огрызнулась я, — да проспала.

— Что-то ты подозрительно часто просыпаешь. И каждый раз английский, — хмыкнул парень и хитро улыбнулся, — никак личная жизнь не дает выспаться?

— Нет. Просто непереносимость английского. Организм сам отказывается просыпаться, — улыбнулась в ответ.

— Какой у тебя, однако, организм прокачанный, — хохотнул сокурсник.

— Сама растила, — с нарочитой гордостью задрала нос.

На светофоре показалась моя 'карета'.

— Слушай, Томка, и как тебе без шапки не холодно? — в который раз поинтересовался парень, тоже заметив подходящий автобус.

— А меня любовь греет, — подмигнула я и махнула рукой на прощание.

— Таки греет! И чего было на организм сваливать? — донеслось веселое от Олежека в уже закрывающуюся дверь.

Шапка. Сколько себя помню, всю жизнь меня преследовал этот вопрос, задаваемый совершенно разными людьми: знакомыми и просто сердобольными прохожими. Некоторые особенно жалостливые старушки предлагали мне 'ну хоть платочком обмотаться'. И ведь не объяснишь, что не мерзнут у меня уши. Те, которые настоящие, а не те, которые видят люди вокруг. Тоне, вон, хорошо. У нее с шапкой мир, дружба, мелкопузырчатое обожание. Хотя на такую шапку я бы тоже слюни лила: экомех под хаски с очаровательными стоячими 'хаскиными' ушками и лапками-варежками, в которые можно спрятать озябшие конечности. Ну и ладно. Зато у меня свои, родные. И краше всякого текстиля. С темно-рыженькой опушкой, защищающей от холода так, что никакие морозы не страшны. И прическа не портится. Со всех сторон сплошные плюсы.

С Тоней мы вместе живем уже второй год. Снимаем двушку в спальном районе. Поначалу снимали втроем. Первые полгода с нами жила моя мама и Тонина двоюродная тетя. Но потом командировка закончилась, и она уехала обратно в родной город, который был в двух часах езды от вокзала до вокзала. Тоня старше меня на два года, и всю эту разницу уже работает фельдшером на скорой, так что на полтора суток из четырех выпадает из жизни, зато остальное время бодра, полна сил и энергии.

Дома, пообедав под бдительным оком сестры, следившей, чтобы 'растущий организм' питался хотя бы сносно, если уж не согласно ВОЗовским рекомендациям, я на три часа пропала в задании по английскому. Посещения пар давали пятнадцать баллов из ста, так что время от времени пропускать я себе позволить могла. А вот не сдавать промежуточные тесты, домашнее чтение, грамматические упражнения и еще много всякой всячины, задаваемой увлеченной — хотя у некоторых мелькало подозрение, что одержимой — собственной дисциплиной преподавательницей было бы катастрофической ошибкой, ведущей к неуду.

— Все-о-о! — протянула я с облегчением, закрыв тетрадь, учебник, сборник рассказов и грамматический материал.

Впереди маячила пара выходных, так что я с чистой совестью разрешила себе ограничиться уже сделанным. Отложив ручку, потянулась и отправилась в комнату к троюродной сестре. Антонина полулежала на диване, вчитываясь в очередную книжку.

— Тонь? — позвала ее, усаживаясь рядом?

— М?

— То-о-оня-а-а.

Оттащить сестру от книги было делом непростым, а порой и травмоопасным.

— Тстнь! — буркнула она, пытаясь лягнуть раздражитель.

Но я уже была тертый калач и увернулась вовремя.

— Ну, То-о-онечка, — снова протянула я, щекоча кончиком хвоста ее голые пятки.

— Тамар-р-ра, что мне сделать, чтобы ты прекратила завывать?

Тоня со вздохом положила открытую книгу себе на живот и ожидающе посмотрела на меня. На груди у нее лежал серебряный подвешенный на цепочку охран с изображением ястребиной совы.

— Пойдем со мной завтра на собрание общины, а?

Сестра-подружка вздернула бровь. Не девушка — воплощение скепсиса. Я невольно улыбнулась. Невысокая, ладно сложенная, с короткими, задорно торчащими темными волосами, выкрашенными по кончикам в алый цвет — красавица она у меня все-таки. Одни огромные, по-птичьи круглые янтарные глазищи чего стоят.

— И что я там забыла?

— Меня ты там забыла.

Посещения общины дуалов были для меня сложным, всегда немного неловким действом. В родном городе я знала всех членов диаспоры и бегала в дом общины по два-три раза в неделю. Я выросла в нем. При доме общины был детсад, в который ходили дети членов. Там были мои друзья и друзья семьи. С поступлением в универ и переездом все поменялось. Здешних дуалов я знала плохо. Скучала по родному городу и приятелям. Мне казалось, что здесь все не так и все не то. К тому же, сама община была больше и, как водится, чем больше народу, тем меньше внимания. И не то чтобы меня это задевало, но сложно наладить общение с уже раскучкованными ребятами, каждый из которых доволен своим окружением. Ко всему прочему, я терпеть не могла навязываться. Поэтому, вот уже второй год, как посещения дома общины стало походить для меня на каторгу. Я бы и не ходила совсем, наверное, но мама настаивала, чтобы минимум раз в месяц я там появлялась, чтобы не отрывалась от коллектива и была в курсе всех новостей. Так себе обоснование, на самом деле, потому что все новости я узнавала именно от нее.