— Чего же не хватало тогда? — мучилась я, вспоминая.

Что-то было нереальным. Мешало мне полноценно воспринимать происходящее. Было несоответствие чего-то с чем-то.

— Вспомнила!!! — чуть не закричала я. — В квартире вообще не было вкусного запаха праздничного стола. Чего в принципе не может быть! Странно, почему же этого запаха не было?

— Ты раздевайся и проходи, — предложила Мария Мироновна, — а я пойду, поставлю чайник.

Я прошла. Когда направилась к дивану, в глаза мне бросился, висящий над ним на стене огромный портрет красивой женщины во весь рост. В прошлый раз я не обратила на него внимания. Остановившись, я стала рассматривать её.

— Да это же Мария Мироновна! — дошло до меня. — Я предполагала, что она была красивой в молодости, но что такой великолепной — не думала. Статная, изящная, изысканная, с шикарными тёмно-русыми волосами, собранными в причёску, с загадочным сияющим взглядом, она стояла на фоне распустившейся сакуры.

— Ты садись, — услышала я позади себя.

— Это вы, Мария Мироновна?

— Я. Один японский художник когда-то давно написал этот портрет.

— Вы были очень красивой.

— Ах, девонька, что такое красота? — небрежно произнесла она. — Это глупость, выдуманная теми, кто на понятии о красоте зарабатывает. С возрастом я поняла, что нельзя оценивать, красив человек или нет. Незачем его внешность примерять под какой-то шаблон. Она дана Богом каждому человеку индивидуально, чтобы отличаться от других людей. И это хорошо. Надо с достоинством носить её и гордиться ею.

Запищал свисток чайника. Мария Мироновна ушла в кухню. Немного погодя она принесла и поставила на стол в комнате две вазочки с мёдом, потом булочки, заварной чайник, чашки с чайными ложечками. Разлила чай и пригласила меня за стол.

— Так о чём мы говорили? Ах, да! В молодости я очень следила за своей внешностью. По роду деятельности мне приходилось перевоплощаться в разные образы. Вдруг она осеклась и замолчала.

— Вы были актрисой?

Она виновато отвела глаза в сторону, словно её поймали на каком-то преступлении, потом ответила:

— Можно сказать и так. Я часто нервничала, если хоть один волосок на моей голове лежал не так. Всегда держала осанку, определённую мимику лица, следила за своими манерами, часто была не довольна собой и не могла расслабиться. Однажды, когда мне было уже за сорок, я проходила мимо одного магазина. Навстречу мне неторопливо шла девушка лет двадцати пяти. Её шелковистые русые волосы были заплетены в косу. На ней было надето обычное ситцевое платье, на ногах дешёвые туфли на низком каблуке. На лице она не имела ни грамма косметики. Но глаза её были чистыми, светились счастьем, и чувствовала она себя совершенно свободной. Тогда я впервые подумала о том, какие мы женщины глупые. Зачем мы создаём себе искусственный вид? Тратим на это много денег и времени. Ведь мы сами приучили мужчин воспринимать нас такими неестественными. Натуральные мы им уже не интересны. На нашем искусственном образе зарабатывает целая индустрия, выпускающая косметику и парфюмерию. Это она диктует нам моду и опустошает наши кошельки. Пахнуть собой и чистотой мы тоже разучились. Надеюсь, что женщины когда-нибудь поймут, в какую кабалу они себя загнали, и научатся жить в своём естественном образе.

— У вас очень вкусный чай, — похвалила я. — Можно я налью ещё чашечку?

— Конечно, деточка, наливай. Знаешь, я была уже в возрасте, когда мне впервые приснился один странный сон, будто бы иду я абсолютно голая по городу к автобусной остановке, а от стыда даже сердце останавливается. Я прячусь за деревья, за угол дома, приседаю за скамейкой, когда в поле моего зрения попадают прохожие. И вот я прохожу мимо мусорных контейнеров. Подхожу, и начинаю в них копаться. Нахожу рваные босоножки и старое, расползшееся по швам платье. Натягиваю всё это на себя. У одного босоножка была оторвана подошва. Я подвязываю его к ноге найденной бечёвкой и радуюсь, что прикрыла всем этим свою наготу. Иду дальше к остановке и чувствую страшную жажду. Смотрю, напротив остановки через дорогу стоит колонка. Я подхожу к ней и с жадностью пью воду. И всё! Больше мне ничего не надо! Я успокаиваюсь. Меня не волнует то, что я одета в старьё и рваньё, главное — нагота прикрыта. Утром, когда я проснулась, то подумала:

— А ведь этот сон произвёл на меня очень сильное впечатление, словно чему-то хотел научить. Я сразу же прекратила пользоваться косметикой и перестала придавать значение тому, во что я одета. Лишь бы одежда была чистой, и в ней было тепло в холод и не жарко в зной. Ведь на самом деле человеку не много надо. Не стоит особенно выделяться из толпы. Это человека многому обязывает, настраивает против него большую часть общества и не делает его свободным. Он зацикливается на своей внешности, и это превращается в манию. Любая мания опасна для психического здоровья. Знаешь, я уже давно не покупаю себе никаких вещей, донашиваю до самой ветхости то, что у меня есть. Так я воспитываю себя и перед собой же самоутверждаюсь. Наказываю себя за свою бурную молодость и излишнюю любовь к изыскам.

— Так вот, почему она носит такую «древнюю» одежду! — наконец-то поняла я. — Это своего рода «самобичевание» или раскаяние в неумеренности своего прошлого бытия.

Я слушала свою собеседницу и понимала, что в ней живут два разных человека: один — мудрый, рассудительный, образованный; другой — странный и не всегда адекватный. Просто какое-то раздвоение личности.

Напившись чаю, я принялась рассматривать комнату. В углу стоял шкаф-витрина из тёмного дерева и стекла, а в нём были расставлены те самые блюда, которые я видела на столе в первый свой приход: осетрина в овальном блюде, красная и чёрная икра в вазочках, какая-то нарезка, фрукты, нарезанный арбуз. Я чуть не вскрикнула:

— Так это же муляжи!

Но сдержалась.

— Похоже, все эти пожилые люди действительно актёры, которые скучают по своей профессии и иногда играют свои спектакли дома и на людях, — подумала я. — А я-то испугалась их, глупая!

— Жанна, я что-то не вижу твою подругу, которая торговала вещами на рынке. А вот хозяин павильона опять появился. Его что отпустили? Он оказался ни в чём не виновным?

— Не совсем так, — сказала я и поведала ей всю историю об отравлении ребят, о причине, по которой их хотели отравить, о прошедших судах, ложном обвинении Веры и оправдании тех девиц-отравительниц и Дмитрия. Рассказала, что уже второй раз дело об отравлении Антона и Олега возвращают на доследование, каждый раз придумывая новые обвинения против беременной Веры, теперь уже жены Антона.

— Так ты говоришь, в каком городе всё это происходило? — задумчиво спросила бабуля.

Я сказала ей название города.

— Есть у меня хорошие знакомые, которые смогут пролить свет на эту историю. Ты только назови мне адрес той квартиры, в которой отравили ваших сотрудников, их фамилии, имена, отчества, фамилию и отчество Веры, а также известные тебе данные о руководителе вашей фирмы и его сыне.

Она встала, взяла тетрадку, ручку и записала всё под мою диктовку.

— Свою фамилию и отчество скажи тоже, и как с тобой можно будет связаться, если я что-нибудь узнаю по этому делу.

Я продиктовала ей номера домашнего и мобильного телефонов, своё отчество и фамилию.

Поблагодарив хозяйку за вкусный чай и интересный разговор, я отправилась домой. От общения с ней на душе у меня было хорошо, и я ничуть не пожалела, что пошла на ярмарку. В её способностях, что-либо узнать по нашему делу, я уже не сомневалась. Ведь она же правильно назвала причину, по которой арестовали на рынке Дмитрия Зверева. Но было не понятно, как этой старой женщине в таком неприглядном виде, кто-то что-то рассказывает, да и вообще общается с ней. Не секрет, что об её странном поведении многим известно. Потом, подумав, я рассудила:

— Но ведь меня же она смогла к себе расположить, хотя и привлекла внимание весьма «оригинальным» способом.