Глава 5

«И ноги имеются, и руки, но своя голова на плечах тоже ништяк!»

фраза, нацарапанная на стене тюремной камеры

Готовые к поединку, они стояли по разные стороны поля. Зойт с усмешкой разглядывал ту гору металла, что собиралась двинуться на него с минуты на минуту. Он хорошо знал свое дело, как, впрочем, и каратель, потому понимал, что не стоит полагаться на дистанцию. В конце концов, большинство противников рыцаря явно недооценивали ту прыть, с которой мог перемещаться латник, знающий о своей неуязвимости для магии.

Протрубил рог.

Каратель с яростным ревом кинулся вперед. Даэран смотрел на надвигающуюся опасность широко раскрытыми глазами, с усилием сводя раскинутые в стороны руки. Лицо ларонийца исказила безумная гримаса — он собирал «нити». Белоснежные волосы взвились столбом. Мощный поток, набирающий силу в его пальцах, преображался из бесцветной массы энергии в нечто, что мог с толком использовать чародей. Кисти рук встретились, ознаменовав это событие гулким хлопком. Истончившись в горизонтальной плоскости гулким эхом, энергия ударила в стороны от Зойта, отбросив нескольких друидов.

— Так-то лучше! — рявкнул Даэран и стал заплетать пальцами в тонких перчатках замысловатый узор сложного заклятия.

Особенности ларонийской школы чародейства состояли в том, что адептов с детства брал под свою опеку наставник, который учил их владению обеими руками и в особенности пальцами. Со временем пластика движений доходила до абсурда на взгляд простого непосвященного. Белый эльф совершенно спокойно мог на одной и той же руке сплетать «нити» двух разных заклятий, независимо друг от друга, используя все пять, или только два, если те были не слишком сложными. Зойт будто в припадке рухнул на колени, снова раскинув руки. Он закрыл глаза и впал в некое подобие транса. Тело эльфа извивалось, а пальцы все убыстряли и убыстряли движения, то складываясь вместе, то разлетаясь в стороны и выкручиваясь сочетаниями новых форм. Для него это была музыка. Он творил то, что окружающие вокруг него могли воспринимать лишь в убогом, слишком урезанном, ощущении, которое способны были передать основные чувства, дарованные любому живому существу. От этого непосвященные не могли понять и осмыслить всей подлинной красоты магии. Слух, обоняние, зрение… Что, в сущности, они доносили из того каскада красок, всплесков и звучания, которые испытывал эльф? Нагнетание воздуха, головокружение, галлюцинации — как это все было ничтожно по сравнению с тем творением, которое осуществлял беловолосый колдун сейчас, впадая в экстаз? Он перебирал пальцами тысячи струн с их неповторимым звучанием, которое ушам простого смертного никогда не дано услышать!

Каратель с изумлением таращился на противника. Тот бился на земле, как припадочный, оглашая поминутно поле гулким, изламывающимся, каким-то нереальным смехом психопата, торжествующего по одному ему известному поводу. Рыцарь прибавил шаг, собираясь поскорее с этим закончить. Он был объят страхом этого непонятного, разрастающегося, словно пелена тумана вокруг, безумия. Даже молодые друиды, казалось бы, куда более искушенные в делах ворожбы, падали один за другим, хватаясь за головы.

— Почему они не отойдут от него?! — недоумевал рыцарь.

Он не знал, что друиды рады бы отойти, и сильно жалели, что так неосмотрительно приблизились к колдуну, но ничего не могли поделать. Плетение нитей сковывало их не столько общей силой, сколько количеством действующих независимо различных сил.

Ларониец торжествовал. Переплетая, казалось, несовместимое, он взращивал цветок сложного заклятия. Одновременно ответвлял от него еще один, новый, так как собирался использовать весь букет разом. Незачем было бормотать себе под нос какие-то формулы. Их использовали при построении очень долгих и объемных заклятий, словно каркас, на который после накладываешь нужную «нить», а потом прибавится возни с тем, чтобы, в конце, извлечь голосовую составляющую, которая тоже имеет пусть бледную, но энергетическую окраску. Колдун неплохо владел импровизацией. Ведь в ней заключалась половина могущества ларонийских магов, которые, благодаря своим навыкам, могли спутать такой клубок «нитей», что последствия возрастали эффективностью либо сразу, либо с течением времени, в зависимости от нужной мощности, а та, благодаря такому варианту построения, могла достигать любых высот, ограниченная лишь способностями самого чародея.

Зойт шел от сложного к простому, так как опасался не успеть, поэтому первое боевое заклятие связки, как только было закончено, тут же выставлялось на защиту. С этого момента каратель, которому, не хватало еще тридцати футов до того, чтобы, спутать колдуну карты своими зачарованными доспехами, был обречен. Защитная аура лат могла разрушать вязь некоторых элементов заклинаний, но только на небольшом расстоянии.

Колдун встал и, выпрямившись во весь рост, встретил налетевшего на него рыцаря.

— Умри!!! — вскричал каратель. Взметнувшаяся невидимая волна подкинула его, словно щепку, высоко вверх. Даэран повернулся лицом — веки сомкнуты, пот тек со лба, преодолевая белые, тонкие брови — в ушах рыцаря ураганом разнесся неприятный хохот ларонийца, хотя внешне лицо эльфа было спокойным и даже безмятежным. Каратель услышал потрескивание возле самого уха и непонятное ощущение того, как его руки и ноги, закованные в латы, будто лишились обычной подвижности. Он медленно опускался вниз и попытался перехватить полуторный меч двумя руками, однако, едва соединил их на груди, как треск повторился, а ремни, скрепляющие старую кирасу, просто взяли и раскололись, просыпавшись глиняной крошкой. Следом за первой магической волной прошла вторая, вспоров ауру доспехов и сорвав кирасу с груди. Простейший переход материи из одного состояние в другое, вплетенный ларонийцем в самую сутьатаки, вкрался в принцип действия магической защиты карателя, чьи доспехи были хороши, но лет двадцать назад.

Резко мотнув головой, Зойт откинулся назад, согнув одну ногу и почти отворачиваясь от летевшего на него противника. Белые волосы захлестнули лицо. Узор был закончен!

Яростный крик карателя прервала выкинутая рука с тонкими, растопыренными пальцами, почти коснувшись незащищенной более груди. Крик рыцаря надрывным эхом отозвался в ушах скорчившихся от страха зрителей, и бездыханное тело рыцаря рухнуло на траву ярдах в двадцати от колдуна с проломленной и развороченной в пух и прах грудной клеткой, откуда топорщились обломки ребер и пузырились легкие.

Карнаж висел над Покинутым Морем, умудрившись зацепиться рукой за корень. Полукровка успел осыпать нежданного спасителя сотней благодарностей, так как не ожидал, что прыжок выйдет столь неудачным. Однако, что сделано, то сделано, не висеть же теперь, сокрушаясь весь день? Нужно было успеть до полудня, то есть до того времени, как солнце разбудит горгулий. Те поджидали неосторожного авантюриста в обители Хроноса, наверняка устроившись где-нибудь на балконе одной из центральных башен.

— Черт бы побрал этих чародеев с их фокусами! — Феникс, цепляясь за корень второй рукой и подтягиваясь.

Стоило, тем не менее, отдать должное изобретательности, с которой были выполнены отдельные элементы в защите Странствующей Башни. Кому еще взбредет в голову перелопатить пару десятков книг по демонологии и древним проклятиям, составленным по причудливым правилам эпохи Сокрушения Идолов, чтобы переориентировать старинные каноны, предписанные горгульям в их довольно сложном существовании? И все это ради смертельного сюрприза храбрецу, который рискнет сунуться в башню до полуночи, когда, в принципе, и должны оживать крылатые чудища. Своеобразное чувство юмора явно не изменило Хроносу с тех пор, как Карнаж последний раз бывал у него по довольно заурядному вопросу. А именно касательно местонахождения одной старой как мир реликвии, имевшей значение, возможно, только для заказчика.

Карнаж немало удивился, когда прямо перед его носом из ссохшейся земли вырвался стальной и острый шип толщиной в два пальца.

— Банально, — усмехнулся сам себе полукровка, выждав немного для верности, — они даже не уходят назад и не двигаются в разнобой. Если архимаг ещё способен стареть, то, похоже, это с ним и происходит.