— Хорошо ли вы соображаете, что говорите? Знаете ли вы, что я могу вас немедленно задержать, посадить в тюрьму и занять ваше место здесь?

— Я знаю, что вы, маршал, властны меня погубить… Но я думаю, что сражение окончено!

— Наконец, отказываете ли вы мне, мне проникнуть в этот дом?

— Отказываю.

Эксельман сделал шаг вперед и тихо сказал одно слово своему начальнику, который тотчас произнес, обращаясь к Родеку:

— Вот этот офицер говорит, что в тот самый момент, как я подъезжал к деревне, вы приглашали его войти к себе. Так, значит, вы исключаете специально меня?

Родек, не говоря ни слова, склонил голову.

— Гром и молния! — сказал Мюрат.

В своем негодовании он повернулся, как бы приглашая офицеров быть свидетелями нанесенного ему оскорбления и, очевидно, дозволяя им отомстить. Но он с удивлением заметил, что все удалились. Ланн дал открыто приказания Удино, начальнику гренадер, сформировать и отправить колонны пленных. Адъютанты и ординарцы того и другого маршала не охраняли более двери, где начальник, узнанный отрядом, разговаривал со знакомым… Даже Эксельман удалился на несколько шагов от него.

С этих пор его тщеславие было спасено, но не его гордость. Он перевел глаза на Родека и сказал ему тоном царствующей особы:

— Не правда ли, это шутка, и вы сейчас же перестанете шутить?..

В ответ вандеец распростер обе руки в ширину двери.

Но его обращение вдруг изменилось, и Мюрат видел странную вещь. Ганс, до сих пор молча созерцавший обоих противников, внезапно сказал:

— Не с ума ли ты сошел, Франц? Что ты делаешь?..

Его глаза устремились на глаза старика с такой выразительностью и печальным порицанием, что его взгляд стоил длинной речи. Впечатление было поразительно. Как будто приказ с того света достиг его ушей, обе руки упали, и Родек отошел к стене.

Без сомнения, ребенок думал выразить только свое удивление при виде того, как обращаются с человеком, к которому еще накануне он бегал искать помощи. Но старый слуга его отца совершенно иначе думал. По его мнению, это было верховное решение повелителя, заявленное одним словом, одним жестом. Это было отречение от всех злопамятств, забвение всех обид; это был приказ предложить гостеприимство, хотя бы даже этому человеку! Родек сказал себе: такова воля того, которому он дал обет всегда повиноваться и который мертвый имел еще глаза, чтобы смотреть на него, и голос, чтобы говорить с ним.

Родек неподвижно стоял у стены, смотря с беспокойным и нежным повиновением на маленькое существо, в котором с этих пор жила душа его предков. Мюрат живо успокоился и, насмехаясь, приписал недавним волнениям осажденных умственное замешательство, свидетелем которого он был. Мюрат переступил порог. Он прошел мимо хозяина, который даже не видел его.

Наконец принц очутился в присутствии Берты.

Молодая женщина стояла перед ним с опущенными глазами, держа в своих руках руку Лизбеты.

— Так вы не хотели, сударыня, снова видеть меня? — спросил Мюрат тихо.

— Да, — ответила она с твердостью. — Да, господин маршал, я не хотела вас снова видеть. Честный друг, который находится у двери, не посоветовался со мной, прежде чем отказал впустить вас в этот дом; он не прав, но если бы я знала, что вы должны придти, я не осталась бы здесь.

Она подняла глаза и, не волнуясь, выдержала его взгляд, которым он обнимал ее, как бы лаская.

— Очевидно, говоря со мною таким образом, вы имеете важные упреки? — сказал ей великий победитель с ненарушимой уверенностью в себе самом.

— Простите меня, принц, — ответила Берта; — но я озабочена единственно судьбой тех, кого люблю: моего мужа и моих детей. Остальное на свете не существует для меня.

— Я знаю… Я знаю… Вы уже говорили мне об этом, и я никогда не позволял себе сомневаться в этом. Поэтому я был печально удивлен, когда, возвратившись вечером в жилище, где я оставил вас накануне, я не нашел вас более. Ваше неожиданное отсутствие дало мне мысль, что ваше сердце немного изменилось.

— Напротив, — воскликнула живо Берта, — оттого я и удалилась, что оно не изменилось!..

Как только она так заговорила, краска покрыла ее щеки; она отвела глаза, но тотчас же снова произнесла с печальной улыбкой:

— И я имела успех, господин маршал! Несколько дней, проведенных с этими детьми, было достаточно, чтобы рассеять навсегда смятение, от которого мне пришлось бы краснеть, если бы оно продолжалось более. Но оно не оставило во мне даже угрызения, так как произвело впечатление только неожиданности.

— По крайней мере, вы откровенны, — сказал Мюрат с нарождающейся досадой.

— А вы, принц, разве вы тоже не были откровенны?..

Он увидел в этом вопросе, невинно заданном, причину, может быть, надежды. Но в присутствии маленькой девочки, которую Берта держала за руку, было невозможно сказать какие-нибудь любезности или заговорить о любви… Как красноречиво защищая свое дело в двух шагах от этого мальчика и подозрительного старика, который, не слыша его слов, мог наблюдать за его жестами? Его затруднение было так заметно, что невольная веселость проснулась в уме молодой женщины. Она отразилась на ее лице, и в звуке ее голоса был сдержанный смех, когда она добавила:

— Полноте, не мечтайте более, принц! Не мечтайте более никогда! Уверяю вас, в моих глазах испортилось бы высокое мнение, какое надо иметь о человеке вашего положения, если бы он сказал мне, что серьезно думает, хотя бы одну минуту, убедить меня в своем уважении, дав доказательство своего презрения. Посмотрите мне прямо в глаза… Не правда ли, вы видите, что очарование нарушено? Клянусь вам, что оно не возродится. Ваша роль — предводительствовать солдатами: берегите ее! Моя — любить мужа и воспитывать этих двоих детей: я ее сохраню!

Она глубоким поклоном приветствовала наместника Наполеона и сделала вид, что удаляется.

— Знаете ли, император поручил мне спасти жизнь вашего мужа?.. — сказал Мюрат в ту минуту, когда она хотела исчезнуть.

— Вам?.. Ему?.. Где же он?

— Разве вы не знаете?.. Я думал, что ваш маленький мальчик вам сказал!

Все обернулись к ребенку, лицо которого было искажено ужасным волнением. Ганс молча подошел к своей приемной матери, делая усилия удержать готовые брызнуть слезы.

— Прости меня, мама Берта! — сказал он наконец. — Я не рассказал тебе, что видел папу Карла сегодня ночью, когда бежал. Я боялся огорчить тебя, рассказав о том. Кроме того, не правда ли, это ни к чему не ведет, так как император послал солдат, чтобы его освободить! Он был арестован, когда я видел его там, у реки… Я прикинулся, будто не знаю его, в ту минуту, когда меня привели к нему, так как он дал мне понять, что с ним жестоко поступят, если я узнаю его…

— Так он с тобой говорил? — спросила Берта сдавленным от слез голосом.

— В конце он говорил со мною! Но сначала он на меня смотрел… И если бы ты знала, мама Берта, какие у него были добрые глаза!.. Он был совершенно успокоен. У него было очень веселое лицо. О! Он совсем не боялся… Только, когда я видел императора Наполеона после того, — потому что господин принц Мюрат проводил меня в дом, где он был, — тогда я попросил, чтобы все-таки помешали австрийцам удерживать отца. Не правда ли, досадно, что он с ними, а не с нами? И император мне обещал, потрепав меня по плечу.

Берта сдавливала рыдания, чтобы до конца дослушать рассказ Ганса. Когда он окончил, она страстно прижала его к себе и, посмотрев на Мюрата, сказала:

— Так как же? От вас зависит, маршал, вернуть его мне, что же вы сделали для исполнения приказа императора?

— Я исполнил свой долг, сударыня, весь свой долг. Клянусь честью солдата и…

— Так вы знаете, где мой отец? — прервал его голос Ганса.

Другой на месте Мюрата был бы в затруднении от такого точного вопроса. Он же нисколько не смутился.

— Подождите! — сказал он.

Повернув к двери, он позвал:

— Командир Эксельман! Войдите, пожалуйста, и скажите, ничего от нас не скрывая, что вы узнали сегодня относительно узника, относительно тайного агента императора по имени Шульмейстер, которого я поручил вам разыскать… Вы знаете? Увы, я опасаюсь, что немного вы скажете нам о нем.

— Простите меня, маршал, — ответил Эксельман. — Я узнал, что этот агент был отправлен в Гогенрейхен и заперт в этом селении под хорошим надзором. Между нашими пленными есть люди, которые смотрят на него, как на дьявола во плоти, так как он нашел возможность убежать от них сегодня утром, чуть свет, сняв с одного из них мундир. С этих пор невозможно знать, что стало с ним.