Глава одиннадцатая

Вступительные аккорды песни «20th Century Boy» группы T-Rex ударили ему в уши, когда Джек Харкнесс шёл по Карнаби-стрит летним утром 1967 года.

Какое значение имеет то, что эта песня будет записана только через шесть лет, или то, что прибор, на котором он её слушал — «С-Fish X20» — будет изобретён только спустя шесть десятилетий. Анахронизмы не были важны для Джека, а наушники были практически незаметными, так что вряд ли кто-либо мог их увидеть. Значение имело лишь то, что песня казалась подходящей.

«C-Fish», портативный музыкальный плеер, был вместе с остальным содержимым его сумки взят из камеры хранения на вокзале Кингз Кросс самим Джеком много лет и много жизней назад, в те дни, когда во времени не было преград. Он думал, что и то, и другое сможет когда-нибудь понадобиться, и был прав.

Оглядываясь по сторонам, на разных модов[48] и хиппи — девушек в флуоресцентных мини-юбках, жилетках с рисунком в виде британского флага и кепках-гаврош; мужчин в джинсах-клёш и пёстрых марлевых рубашках — Джек внезапно понял, что бессмертие скорее делает жизнь не предсказуемой, а даже более удивительной. Жизнь, которая тянется больше века, заставила изменения, которые для обычного наблюдателя происходили постепенно, казаться неожиданными и революционными.

Всего несколько лет назад, во время его последнего визита, он видел эту улицу заполненной людьми в строгих костюмах и вычурно одетыми джазовыми музыкантами. Теперь здесь был взрыв кричащих, психоделических цветов, и музыка лилась из открытых дверей почти каждого магазина.

Хотя он пришёл сюда не просто как турист и даже не как наблюдатель. Этим утром у Джека была цель. У него были вопросы, которые требовали ответов. Кто-то в Лондоне спрашивал о Джеке Харкнессе, и Джек собирался выяснить, кто это был.

Он был в городе чуть больше трёх часов, но уже почувствовал, что за ним следят. Почти всю дорогу за ним ехала машина, чёрный «Ровер Р6», за рулём которого сидел мужчина в серой кепке. Любители, подумал Джек. Кем бы они ни были, путешествия инкогнито определённо не являлись их сильной стороной. Но теперь он был вне подозрений. Улицы Сохо хорошо подходили для того, чтобы затеряться и оторваться от преследователей; запутанная сеть связанных между собой проездов и переулков, окружённых оживлёнными, перегруженными транспортом артериями Шафтсбери-авеню, Оксфорд-стрит и Черинг-Кросс-роуд. Это была деревня в черте города; хаотичное, неритмично бьющееся сердце в самом центре столицы.

Он направлялся в ресторан под названием «Хоутонз» на Голден-сквер. В ярком, шумном калейдоскопе Сохо это был оазис джентльменского спокойствия, возврат к прошлому. И ещё это было место, где Джек мог встретить Хьюго.

Хьюго Фолкнер был третьим сыном барона Фолкнера из Даррингтона, и каждой своей клеткой он был третьим сыном пэра. В то время как его старшие братья наслаждались славой военных и теперь были большими людьми в Сити, Хьюго выглядел скорее белой вороной; декадент, известный своими бурными вечеринками и почти богемным образом жизни. Он торговал антиквариатом и предметами искусства — уважаемая профессия для любого семейства, кроме Фолкнеров, для которых ценность человека измерялась количеством медалей.

Сам ресторан словно переносил посетителей в Эдвардианскую эпоху: бордовый бархат и настоящие абажуры от Тиффани; облака сигарного дыма под потолком, и всё это в сопровождении звона столовых приборов и грубых голосов. Это казалось странным Джеку, который ел в таких местах, когда они были скорее нормой, нежели исключением — у него было ощущение, словно он ненароком попал в собственное прошлое. Когда он пришёл в ресторан, мэтр проводил его к столику в дальнем углу, где его уже ждал Хьюго.

Джека удивила его внешность. Зная о репутации этого человека, он думал, что тот окажется менее щеголеватым. Джек ожидал увидеть длинные волосы, возможно, бороду и этническую одежду, но вместо этого его поприветствовал очень высокий светловолосый молодой человек, одетый в полосатый костюм и розовый галстук.

— Мистер Фолкнер? — спросил Джек.

Хьюго встал и протянул руку.

— Хьюго, пожалуйста. Вы, должно быть, мистер Уильямсон?

— Тим.

— Тим… приятно с вами познакомиться, — он слабо пожал руку Джека и снова сел. — Не желаете ли чаю? Или кофе? Может быть, чего-нибудь покрепче? У них есть великолепная колейта[49] 1948 года, если вы пьёте портвейн.

— Всё в порядке, — сказал Джек. Он уже открывал сумку, которую пронёс с собой через весь Сохо, и доставал оттуда маленький деревянный ящичек.

Глаза Хьюго загорелись, и у него перехватило дыхание от удовольствия.

— Это оно?

Джек кивнул.

— Это оно, — подтвердил он, кладя ящичек на стол и аккуратно открывая его. Внутри, завёрнутая в кусок льна, лежала толстая, пожелтевшая от времени рукопись с загнувшимися уголками страниц. На титульном листе красовалась надпись:

Карденио — Испанская комедия,

написанная мистером Уильямом Шекспиром и мистером Джоном Флетчером

— Господи… — произнёс Хьюго, протягивая обе руки к книге.

— Полегче, тигр, — сказал Джек. — Ей больше трёхсот пятидесяти лет. Вот, я принёс перчатки.

Джек протянул ему пару белых хлопчатобумажных перчаток. Хьюго надел их и начал осторожно перелистывать страницы.

— Да, да, — сказал он. — Почерк точно как у Шекспира. Кое-где… например, здесь… определённо работа Флетчера, но это… это Шекспир.

— Впечатляет? — поинтересовался Джек.

— Да, я весьма впечатлён. Если это не слишком вульгарно с моей стороны, могу ли я перейти к вопросу о вознаграждении? Сколько вы хотите? За рукопись?

— Три тысячи, — прямо сказал Джек. — Это не слишком много?

Хьюго засмеялся.

— О, не думаю, — сказал он. — Я никогда не понимал, почему некоторые люди так борются за деньги, если вокруг есть столько других вещей. В большинстве случаев просто нужно знать, как поймать их. Это как коллекционирование бабочек. Вы не против, если я выпишу вам чек? Я стараюсь не носить с собой много наличных денег. Деньги — это самая грязная вещь на свете. Все эти руки, все эти микробы. Только подумаешь об этом — в дрожь бросает.

— Я согласен на чек, — сказал Джек.

— Хорошо, — Хьюго вытащил чековую книжку банка «Куттс» и перьевую авторучку. — На чьё имя выписывать чек? Тимоти Уильямсон?

— Да, — подтвердил Джек, продолжая натянуто улыбаться.

— Или, может быть, на имя Джека Харкнесса? — сказал Хьюго, и улыбка Джека увяла.

— Что вы сказали? — спросил он.

— На самом деле, — продолжал Хьюго, как будто Джек ничего не сказал, — это замечательная находка. Учёные спорили о «Карденио» в течение многих столетий, и мы достаточно уверенно предполгали, что эта пьеса потеряна навеки. Как эта довольно малоизвестная работа пережила столько наводнений, пожаров и бомбёжек? Почему, если это не такая знаменитая пьеса, потомки должны были сохранить её? И всё же она здесь. Это замечательно.

— Что вы сказали? — повторил Джек, на сей раз настойчивее.

— Я сказал, что это замечательно — то, что пьеса сохранилась. Хотя особенно мне это любопытно потому, что я знаю, что в Лондоне существовала сохранившаяся копия «Карденио» не далее чем в 1765 году, но она была похищена из дома Томаса Шеридана человеком, который, как ни забавно, называл себя агентом времени. Человеком по имени Джек Харкнесс.

Джек медлил. Не были ли его предосторожности преждевременными? Было ли это идеей Хьюго — в шутку назвать его этим именем?

— Забавно! — сказал Хьюго. — Агент времени. Из всего этого… Конечно, слова Шеридана остались в частной переписке, но несколько лет назад мне повезло наткнуться на его корреспонденцию. Тайный аукцион в Блумсбери. Шеридан думал, что этот парень, Харкнесс, был негодяем и лгуном, поэтому он не поверил ни одному его слову, но факт остаётся фактом — рукопись была украдена.

— Понятно, — произнёс Джек. — Ладно, я ничего об этом не знаю. Я купил это у своего друга. Точнее, скорее даже у знакомого.

— Ясно, — сказал Хьюго. — Хотя самое странное заключается в том, что, согласно описанию Шеридана, его посетитель был удивительно похож на вас. Описание довольно точное, вплоть до акцента. Конечно, он назвал его «колониальным», а не «американским», как мы говорим сегодня.