— Это любовь? — спрашивала вслух Соня и поворачивалась к стене.
Весь следующий день Соня была сама не своя. С утра пошел было дождь. Диктуя ребятам какой-то отрывок, Соня с испугом смотрела в окна на мокрых кур и лужи. Но дождь прошел, небо очистилось, и к вечеру проезжающие мимо школы автомашины оставляли уже за собой хвосты пыли.
После работы Соня села писать подруге. Она писала о том, что вчера один парень провожал ее, сегодня назначил свидание, писала и сама не верила тому, что пишет. Письмо получилось большим и немного грустным. Окончив его, Соня почему-то решила, что влюблена в Николая. Она отнесла письмо на почту, пришла и легла, повернувшись к стене.
Она думала, придет Николай или нет, а если придет, то как будет держать себя и что говорить. Еще со страхом думала она, что ей делать, если он опять станет целовать ее. Эти мысли так расстроили ее, что у нее тряслись руки, когда она стала одеваться.
Она надела вчерашнее темно-синее платье, завила немножко волосы и надушилась. Ладони ее потели.
Когда она шла по деревне, ей казалось, что изо всех окон на нее смотрят и что все знают, куда и зачем она идет. Ей было стыдно, она хотела прибавить шагу и не могла.
Только в поле она вздохнула свободнее. Было тепло, дорога слегка пылила, солнце опускалось в багровую дымку. На меже, близ дороги, стоял трактор. Замасленный тракторист ковырялся в моторе. Увидев Соню, он разогнулся, вытер о штаны руки, закурил и задумчиво посмотрел ей вслед.
Сойдя в ложок, на дне которого никогда не высыхала исслеженная коровами грязь, Соня вдруг испугалась, что Николай может прийти раньше и уйти, не дождавшись ее. Она прибавила шагу, потом побежала.
Она остановилась, когда вдали показалась рига. Никого не было возле риги, и Соня обрадовалась. Она немного передохнула, потом сняла и вытерла травой запыленные туфли. Ей показалось неудобным сидеть со стороны дороги, и она перешла на другую сторону. Там было тепло, от нагревшейся за день стены шел жар.
Пришел мальчишка с удочками, стал рыть червей. Соня, покраснев, опять вышла к дороге. По дороге ехали на-телегах из города, посматривали в ее сторону, а мальчишка, как назло, долго не уходил. Соне стало жарко. Наконец мальчишка, накопав червей, ушел. Несколько раз он насмешливо оглянулся. «Он догадался! — со стылом думала Соня. — Хорошо, что он не из моей школы!»
Она опять спряталась за ригу, сорвала ромашку. Лепестки у ромашки были опущены, она была похожа на ракету. Соня стала отрывать лепестки: «придет» — «не придет…» Вышло «не придет». Хуже всего было, что Соня не знала, откуда придет Николай. Она вставала, выходила из-за риги, оглядывалась, снова пряталась. Она совсем измучилась, когда показался Николай. Он шел низом от реки, засунув руки в карманы, в накинутом на плечи пиджаке. Подходя, он с напряженным вниманием разглядывал Соню, как человек что-то забывший и силившийся вспомнить. Лицо его делалось все скучней. Подойдя, он отвел глаза и вяло протянул руку:
— Привет…
— Здравствуйте, — ответила Соня, подавая дрожащую руку и не смея поднять глаз.
— Давно ждете?
— Нет…
— Гм… Ну, зайдемте в холодок.
Они обошли ригу и присели на ворохе соломы лицом к дороге. Солнце заходило, все меркло, тень от риги протянулась через все поле.
— Вы благополучно вчера дошли? — спросила Соня, быстро взглядывая на Николая и сочувственно, понимающе улыбаясь.
— Нормально… — Николай зевнул и снял пиджак. — Не выспался только.
— Вы вчера были нехороший, — мягко сказала Соня.
— А чего? Бил что ли вас? — Николай равнодушно обнял Соню, притянул, хотел поцеловать, но раздумал, подышал только за ворот.
— Скоро стемнеет, — заметила Соня, покорно приникая к Николаю и слыша гулкие удары его сердца.
— Как попозднеет, пойдем в горох, а? — Николай мотнул головой куда-то вправо. — Теперь там гороху нет, шалаш один стоит. Пойдешь? В шалаше полежим…
— Не надо об этом, Коля, — тихо попросила Соня и вздохнула.
— Эх! — воскликнул вдруг Николай. — Спать охота! Ну-ка, дай прилягу…
Он отодвинулся и лег, разбросав ноги в сапогах, положив голову Соне на колени. Полежав немного с закрытыми глазами, он закинул руки и пощупал у Сони ребра.
— Чего это ты худая такая?
Соня перестала на минуту дышать.
— Конституция такая, — насильно улыбаясь, сказала, наконец, она.
— Ну — конституция! Глисты, наверно… Или больная чем-нибудь. Это как скотина: заболела — как ни корми, все одни мослаки.
Соне вдруг стало все безразлично, сердце подошло к горлу, и она несколько раз сглатывала, чтобы избавиться от противного ощущения тошноты.
— Что это вы ругались вчера? — спросила она после долгого молчания.
— Так… — Николай нахмурился. — У меня с ним свои счеты. Он, гад, Зойку у меня отбил, женился. Видала вчера невесту? Гулял я с ней…
— Вас, наверное, многие девушки любят? — тоскливо сказала Соня.
— Ну их к черту! — Николай сморщился. — Знаю я ихнюю любовь!
— Зачем вы так, Коля? — быстро сказала Соня. — Нужно верить людям! Вы посмотрите, какие чудесные у нас люди! Нужно прежде всего хорошее в них искать…
Николай поднял голову и сплюнул.
— Вы не верите в это? — упавшим голосом спросила Соня.
— В чего это?
— В чистоту человека.
Николай засмеялся.
— Ох, и любят же бабы воду мутить! Чистота… — он поворочался, зевнул и закрыл глаза. От его большой ленивой фигуры, крепкой шеи, неподвижного, жесткого в наступающих сумерках, красивого лица веяло такой пресыщенностью, что Соня оробела. И на минуту ей показалось, что все ее представления о любви и дружбе, и о жизни ничего не стоят, что все это выдумано литературой, а настоящая жизнь совсем иная: грубее, проще, страшнее — и нужно подчиниться ей.
Соня робко дотронулась до лица Николая, стала перебирать его волосы, жадно глядела на него, все еще стыдясь и краснея.
— Коля… Хочешь я поцелую тебя? — спросила она шепотом.
— Обожди! — он поднял голову и прислушался. Потом сел, опираясь рукой о ее колени. По дороге, тихо разговаривая, шли двое.
— Эй! — крикнул Николай.
Шедшие остановились.
— Куда это?
— На гулянку. А кто это? Никак Николай?
— Он самый. Где гулянка-то?
— В Сосновке…
На дороге закурили и, посвечивая огоньками, пошли: дальше. Николай посмотрел им вслед, потом взглянул на Соню, и лицо его изобразило тоску.
— Обождите! — крикнул он вдруг. — И я с вами!
Он торопливо встал, встряхнул пиджак, накинул наплети. Потом, кашлянув, протянул руку Соне:
— Ну, пока! Еще когда повидаемся… — Отвернулся и, придерживая пиджак, рысцой стал нагонять тех, на до-роге.
Совсем стемнело. Сбоку вылупился тонкий месяц, от реки по лугам пополз прозрачный туман. Звуки умирали, один раз только за ригой что-то пробежало: топ-топ-топ…
Соня сидела, привалясь спиной к стене, подняв кверху лицо. Ее трясло. Она стягивала рукой ворот у горла, думала полегчает, но не легчало. Она попробовала заплакать, но звук, вырвавшийся из груди, был так низок и страшен, что она испугалась, сидела окаменев.
Наконец она встала, держась за стену, постояла немного и пошла домой. Едва отошла она от реки, стало сухо и тепло. Опять шла она мягкой дорогой, но теперь ей светили звезды. Нежно пахло сеном и придорожной пылью. От сияния млечного пути тьмы полной не было, по сторонам виднелись то стога сена, то копешки льна, то светлело неубранное поле ржи…
— Негодяй! — говорила Соня с болью. — Ах, какой негодяй!
Больше она не могла ничего сказать и ни о чем подумать. Опять спустилась она в сырой ложок, поднялась наверх. Трактор, что давеча чинился у дороги, теперь пахал далеко в поле. Чуть видна была звездочка его фары, слышен был слабый стрекот мотора.
Скоро показалась темная деревня. Все уже спали, в редких избах горел огонь. Из-под ворот вылезла крупная белая собака. Увидев Соню, собака молча забежала сзади, стала нюхать. «Пусть кусает!» — с яростью думала Соня. Но собака не укусила, только дунула два раза на ноги, остановилась, подумала и пошла куда-то в темноту.
А Соне было мерзко, гадко, ей казалось, что какая-то чистота безвозвратно ушла от нее и никогда теперь не избавиться ей от постыдных воспоминаний.
«Какой негодяй! — все думала Соня. — Как стыдно! Боже мой, какая я дура! Какая несчастная, жалкая дура! Поверила в какую-то любовь, мечтала, мучилась, думала о чистоте… Ах, как стыдно!»