Изменить стиль страницы

Глава 24. Будет ли все хорошо

Мамонт открыл глаза, чувствуя, как сложно было сделать это, ведь веки так сильно отяжелели, что отказывались слушаться. Он постарался встать, но плечо резким выстрелом напомнило о боли. Огляделся вокруг себя и понял, что находится в палате. Посмотрел снова направо, решив проверить, что зрение не обмануло его, и заметил Аню на кровати рядом с собой. Она глядела на него перепуганными глазенками. Левая рука была загипсована, а на лице небольшой зеленоватый синяк и несколько царапин. Больно стало оттого, что его девочка оказалась вовлеченной в разборки столетней давности.

У Мамонта в голове даже не укладывалось, как можно воспринять эти записки школьные, как что-то серьезное…

Как?

Видимо, психическое расстройство у Нади давно было. Возможно, с раннего детства, а активировалось, когда она стала чувствовать себя никому не интересной.

- Ты как? - спросил Мамонт, осознавая, как сильно ослаб.

- Все нормально. Все хорошо будет… Ты не волнуйся. Ты крови много потерял. Врачи сказали, что тебе лежать нужно.

- Я пока и не пытался встать, а вот ты волнуешься! Сколько уже времени? Мы… Нас сюда давно привезли?

Аня как-то грустно посмотрела на него, взгляд чуть в сторону отвела и прошептала:

- Второй день. Вчера тебе операцию делали. Пуля застряла в плече и раздробила кость… Много крови было потеряно.

- А как же Миша?

Мамонт подскочил резко и снова упал на подушки, потому что перед глазами потемнело от боли, которая резанула плечо, словно очередная пуля туда попала.

- Миша с твоими родителями. Ты не волнуйся. Паша вчера отвез его в деревню… И Нину высвободил из заточения, как рыцарь принцессу. Знаешь, мне кажется, что они даже подружились…

- А ты… Как?

- Паша приходил утром. Цветы вот принес… Фрукты…

Мамонт с ревностью покосилась на тумбочку, на которой стоял букет желтых хризантем. Он Ане всего один раз цветы подарил и хотел срочно исправить это. Задарить ее цветами, сделать жизнь на сказку похожей.

- Миша испугался, наверное, - поджал губы Мамонт. - Я ведь ему тортик обещал принести. И тебя домой… Живую и невредимую.

- Прежде чем увезти его, Паша его сюда завозил. Я ему все объяснила. Миша ждет нас. Сегодня вот по телефону с ним разговаривали… Ты позвони ему… И он, и родители твои переживают за тебя.

Мамонт поджал губы, понимая, что действительно виноват перед своими близкими. Он от родителей отдалился сразу, как только те начали против его брака с Верой выступать. Даже не пытался поговорить и понять, почему они так сильно против. Он ведь деньгами откупаться пытался, а на самом деле должен был внимание свое и заботу проявлять. Снова так мерзко на душе стало…

- Что с Надей?

- Полиция приехала следом за Павлом. Твое заявление и признание Егора чистосердечное вынудили их примчаться. Ее увезли, а куда там дальше определят, я не знаю. Пока полицейские не приходили, чтобы допрашивать…

У Ани взгляд такой потерянный был, что до боли в кончиках пальцев захотелось прикоснуться к ней, обнять и пообещать, что теперь все хорошо будет. Потому что Мамонт все для себя решил - они продадут к черту все квартиры после свадьбы и уедут, в доме ремонт сделают… И Мамонт, наконец, воплотит мечту своего юношества - откроет базу отдыха в деревне, а отца управляющим сделает, и матери непременно придумает должность, чтобы были они заняты делом и не скучали там. Он постарался встать, опираясь на здоровую руку, но показалось, что рана снова начала кровоточить.

- Петь, тебе вставать нельзя. Давай, я лучше к тебе пересяду? - предложила Аня и поднялась на ноги.

- А тебе вставать можно?

- Я более-менее себя чувствую… Мне кровь прочистили от вредных веществ, которые в том наркотике содержались. Перелом небольшой загипсовали. В целом я в порядке. Правда, мне назначили курс общения с психиатром, не знаю зачем.

Аня выглядела потерянной, и у Мамонта сердце сжималось, так хотелось отмотать время назад и предотвратить весь этот кошмар. Она подошла, села рядом и как-то спокойнее стало. Сжав ее руку, он понял, что нельзя откладывать с признанием. Ведь когда ее украли, точно осознал, что любит всем сердцем. И она должна знать.

- Петь, ты поговорить хотел… Ну, перед тем как все это случилось, - напомнила Аня.

И внутри такой водоворот противоречий возник. С одной стороны, хотел поговорить. Не видел смысла умалчивать о причастности его матери… Но с другой стороны, он уже собирался признаться в любви, а тут такое…

И тут идея в голове появилась о том, что для признания в любви нужна другая обстановка… Что-то романтичное. Не место тут признаваться в своих чувствах.

- Хотел…

Мамонт поджал губы. Он рассказал Ане все, что узнал от своей матери о причастности той к увольнению из детского сада, о судьбоносном знакомстве с приемной матерью Ани… И посмотрел в глаза, пытаясь понять, не сделал ли хуже своей откровенностью. Аня все слушала, не перебивая, а потом сделала глубокий вдох и пожала плечами.

- Что сделано, то сделано. Я не вправе судить твою маму. Она ради тебя и Миши старалась. До меня ей дела не было, когда она с сада постаралась меня уволить…

- Ань, не говори так, она же хотела уже тогда, чтобы ты частью нашей семьи стала. Конечно, все могло прогореть, но она мудрая женщина, знала, что ты мне обязательно понравишься…

Аня вдруг как-то странно посмотрела, казалось, даже в душу заглянуть умудрилась в эту секунду.

- Я действительно нравлюсь тебе? - задала такой прямолинейный вопрос, что внутренности все стальным кулаком сжало.

И что можно было ответить ей? Она же не просто нравилась. Она уже давно частью его самого стала. В ином случае разве кинулся бы он к похитителям вот так, один? Стал бы рисковать собой, зная, что может ребенка без отца оставить? Вот только признаваться в любви тут… не хотелось уже. Мамонт выдавил улыбку.

- Думаешь, стал бы я рисковать жизнью, если это было по-другому? - спросил он, вскинув бровь. - Кроме того, ты задержалась в нашем доме после секса и вот-вот станешь моей женой… Так что все очевидно.

Аня поджала губы и вытащила руку так, словно что-то не так в эту секунду сделал. Она кивнула и поднялась на ноги. Подошла к окну и устремила взгляд на улицу.

- Как у нее оказался пистолет? - сухо спросила, скорее, чтобы просто поддержать разговор. - Надежда не угрожала мне оружием… и у Егора ничего, кроме тряпки с хлороформом и шприцем той дряни, не было…

- Это все моя вина. Я когда тебя на бетоне этом увидел, бледную, то сердце остановилось. Думать я тогда не мог, плохо соображал, вообще. Когда узнал, что Залесского нет больше, подумал, что и угрозы нет. Надька психопатка, но оружие вряд ли осмелилась бы в руки взять… Так я на тот момент думал. А может и не в этом дело… Если честно, на подсознательном уровне мелькнуло, что она оружие взять все-таки может и выстрелит себе в голову, мол начнет угрожать, что если не соглашусь на ее условия, то она убьет себя… Поэтому я пистолет на покрышки бросил… Недооценил ее. Думал, что в меня не выстрелит точно, а она смогла… Руки тряслись, куда попадет она точно не знала. Моя вина, что ствол с предохранителя снял и оставил так. Если бы психопатка чуть промахнулась… Но в тот момент, когда пуля летела, я знал, что Мишку ты не бросишь, станешь ему прекрасной матерью. Я не жалею, что тебя прикрывал. О своей дурости совсем немного только беспокоюсь, по-пацански себя повел, понадеявшись на авось.

Аня всхлипнула, а Мамонт не смог сдерживать себя и все же пересилил боль, поднимаясь на ноги и приближаясь к ней. Уткнулся носом в ее волосы, а здоровой рукой обнял, размещая ладонь на животе.

- Я от тебя детей хочу, Анют… Миша будет рад братику или сестренке. Как думаешь?

Она снова всхлипнула, ничего не отвечая, а Мамонт глаза прикрыл, стараясь надышаться ее ароматом, убедиться, что его девочка жива. С ней все в порядке. И больше никогда ничто плохое не приключится.

***

Аня слушала Петра и не понимала, ну почему все внутри дрожит, почему нахлынуло сейчас, ведь теперь все в порядке. Она понимала, что если бы что-то случилось с ним… Ей дальше трудно жилось бы. Она бы потеряла источник живой воды… Не смогла бы уже по-прежнему смотреть на жизнь, дышать воздухом, которым больше не дышит он. И сейчас осознавала это в полной мере, хоть он и не говорил, что она точно так же дорога ему, как и он ей.