— Гастон, — обратился к нему Росс, — я безмерно благодарен, что вас волнует мой покой и благополучие. Но не подвергайте опасности самого себя из-за моих проблем. Со мной приключилось беда, но к вам это не имеет никакого отношения. Поэтому оставьте все, как есть, в должное время меня освободят.

— Само собой, освободят. Но я ваш друг, пусть даже наши страны на ножах, и сделаю все от меня зависящее. За меня не беспокойтесь. Франции нужны военные, особенно артиллеристы, и вряд ли глава полиции мне что-то сделает, — Руже улыбался и прихлебывал коньяк. — Кажется, я напугал охрану, когда попросил принести коньяк генерала Вириона.

Они молча выпили.

— Вас допрашивали? — вдруг спросил Руже.

— О да. Дважды. Шесть часов подряд.

— С вами обращались дурно?

— Нет.

— Ох уж эти жандармы. Нельзя всецело им доверять. О чем вас спрашивали?

— В Париже я подружился с мадемуазель де ла Блаш. Впервые я познакомился с ней много лет назад, в Англии.

— О да, я ее знаю. Бывшая баронесса Эттмайер. Какое-то время была любовницей маршала Нея.

Росс удивленно вскинул брови.

— Я не знал.

— Два или три года. Всякий раз, когда он приезжал в Париж, их видели вместе.

— Ее считают шпионкой Бурбонов. Она уехала из Парижа как раз перед прибытием Наполеона.

— В таком случае я ее не виню! Фуше моментально набросился бы на нее, как только у него появились полномочия.

— Судя по всему, моя жена с детьми и мадемуазель де ла Блаш покинули Париж вместе. Это и породило подозрения, что я так или иначе причастен к ее деятельности.

— Ох уж эти жандармы, — повторил Руже. — У них изощренный ум. Если уж вобьют себе в голову, их не разубедишь. Я должен как-то сообщить императору...

— Я видел, как он прибыл в Париж.

— Видели? Правда? Наверное, незабываемая минута, — Руже пригладил волосы. — И все же Европа против него. Даже некоторые районы Франции ропщут и проявляют недовольство. Но если дойдет до войны, Бонапарт одержит верх.

— Надеюсь, до такого не дойдет.

— Я тоже! Да все мы на это уповаем! Никто так не ратует за мир, как обычный француз. Но все против нас.

— Против Бонапарта.

— Да, но он высадился на южный берег Франции с парой сотен человек и через три недели вновь завладел страной без единого выстрела! Если это не ваша демократия, то тогда не знаю, как это называется! Такова воля подавляющего большинства людей! И теперь он тоже желает мира. Наверняка вы слышали, что императора лишили возможности воссоединиться с сыном, королем Римским. Это стало для него большим ударом. Теперь он покинул Тюильри, появляется там только в особых случаях, ведет тихую жизнь в Елисейском дворце в окружении родственников, друзей и личных советников.

— А Фуше? — спросил Росс.

— Нет, Фуше там нет. Он не выходит из кабинета и плетет сеть интриг. Знаете, говорят даже, что когда вечером двадцатого числа прибыл император и назначил встречу, Фуше появился уже в два часа ночи. Ваша мадемуазель де ла Блаш успела как раз вовремя! Уф, на ее месте я бы не стал ему доверять. Он с той же легкостью предаст императора, как предал короля. Его следовало казнить на гильотине еще много лет назад!

Чудесное весеннее утро омрачилось плывущим облачком. Это напомнило Россу погоду в Корнуолле, солнечную и переменчивую. Интересно, как там сегодня в Нампаре. Прибой лазурного моря все так же шумит, накатываясь на песок? Его дом, дым из трубы по ветру, шепот травы, ржание лошади в конюшне, крестьяне в поле. А шахта? Как там две его шахты? Почему он так глупо покинул дом и отправился на это нелепое задание, которое не послужило благой цели и закончилось провалом? Честолюбие? Вряд ли. Чувство долга? Но кому и чем он обязан? Или все дело в его извращенной натуре, жажде нового и приключений?

Но ведь все шло так хорошо, в самом деле хорошо. Росс знал, что его необычная хорошенькая жена-корнуоллка со всей своей житейской мудростью и чувствительностью наслаждалась первыми неделями пребывания в Париже. Это ее воодушевило и возродило. Развлечения и восторг опьяняли, она вновь расцвела.

Если бы не поездка в Осер...

Руже не сводил с него глаз.

— Вы где-то далеко, друг мой.

— Да.

— Я собирался сказать... Хотя, может, это неважно. Лучше промолчать.

— Прошу, расскажите.

— Хочу вам сообщить отнюдь не радостные вести: заводы и фабрики Франции работают в усиленном режиме, по всей стране призвали оружейников, а также национальную гвардию, забрали тысячи дополнительных лошадей; из-за Рейна поступает оружие, его провозят контрабандой на баржах и малых судах, императорская гвардия полностью укомплектована. Нет нужды объяснять, что эта подготовка не ради мирных целей, но до военных действий дойдет, только если Германия с Англией выступят против нас в Бельгии.

— Почему в Бельгии?

— Она долго принадлежала нам. Мы почти один народ.

Подумав, Росс ответил:

— Мне не кажется, что Англия станет сражаться ради реставрации Людовика. Но многие хотят независимости Бельгии, даже виги, которые благоволят Наполеону.

— Очень жаль, — высказался Руже, похрустев пальцами. — Но должен сообщить, что совсем скоро в армии на севере у нас будет сто пятьдесят тысяч человек. У Веллингтона не останется ни единого шанса со смешанной и ненадежной армией, которую он теперь возглавляет... Хотя есть вероятность заключения соглашения, компромисса. Молю об этом Бога.

— Аминь. Но если придется воевать, как вы поступите?

— О... Сейчас мы собираемся неподалеку от Филиппвиля и Бомонта. Но большего не имею права рассказывать. Да и не могу, поскольку не знаю планов императора.

Росс заметил, что наполовину заполненная бутылка коньяка уже опустела.

— А еще в этом участвует, — заговорил он, — человек по имени Тальен. Впервые я встретил его на приеме в посольстве. Фуше, как вы помните, тоже там присутствовал.

— Ах да, Тальен. Шакал Фуше.

— Меня арестовал Тальен с жандармами. Наверняка он и есть причина моего задержания. Однажды я повздорил с ним, потому что он обхаживал мою жену.

— И что с того? Мерзкий и мелочный развратник. По сравнению с Фуше он ничто. Но Фуше его защищает. Раньше было все наоборот. В те безумные девяностые Тальен был председателем Конвента. Я слышал, что Тальен защитил и спас Фуше от гильотины. Говорят, Фуше никогда не забывает о помощи и об оскорблении.

— Я так и понял.

— Трудно поверить, что Тальен старше меня всего лет на восемь-девять, но в то время я был совсем юнцом. Что ж... — Руже вытянул ноги. — Может, поговорим о более приятном, как вам? Ваша супруга в добром здравии? А дети? Это хорошо. Уже что-то... Надо вызволить вас из западни, друг мой. Наберитесь терпения, мы вас вытащим.