Глава сороковая

Чем дальше, тем яснее становилось, насколько мало значит официальный нейтралитет Ганимеда. В доках и на орбите появлялось всё больше кораблей Вольного флота и всё меньше остальных. Всё чаще на станциях экспресса, рынках, общественных холлах и коридорах встречались солдаты в комбинезонах Вольного флота. Сначала они ходили поодиночке с нарочитой расслабленностью гражданских, потом группами побольше, и манеры стали более агрессивными. А потом на них появились бронежилеты, позволявшие безопасно подстрелить кого захочется.

Джуна теперь не разрешала ему смотреть новости за завтраком по выходным. Слишком много рассказов о найденных в плачевном состоянии телах. Слишком много пропавших людей, обвинений в шпионаже, напоминаний от пока еще официального подразделения безопасности, что «Пинкуотер» является независимой корпорацией без политической окраски, заботящейся лишь о безопасности и благополучии граждан Ганимеда.

Пракса больше беспокоили не официальные новости и вооруженные солдаты. Он замечал разные мелочи. Как девочки перестали возмущаться комендантским часом. Задумчивые разговоры Джуны о том, чтобы найти работу где-нибудь еще и эмигрировать с Ганимеда, которые ничем не заканчивались. Мелочи значили много. Да, диссидентские кружки уничтожили. Да, люди исчезали. Но кроме Карвонидес, это были незнакомые люди. А изменения на станции меняли его семью. И его самого.

Пракс продолжал работать, потому что больше делать было нечего. Лежанием в кровати ничего не исправить, а видимость нормальности порой не хуже, чем реальность. Поэтому утром он ходил на совещания, а днем работал с растениями. Некоторые исследования пришлось сократить — приоритетом сейчас было производство продовольствия для военных кораблей, а не развитие. Пракс считал, что это недальновидно. Такие прорывы говорили в пользу расширения исследований, особенно тех радиопла́стов, на которые подали заявку Хана и Брайс. Он даже задал вопрос, нет ли в Вольном флоте человека, с кем лаборатория могла бы поговорить об этом. Но никто не выразил энтузиазма, его тоже уничтожила оккупация.

Подо всем этим всегда таился страх из-за того, что он совершил, отправив данные на Землю. Когда служба безопасности наконец появилась, он даже ощутил некоторое облегчение.

В полдень он находился в гидропонных лабораториях. К свету ламп тянулись ряды растений с черными листьями. Пробившиеся сквозь насыщенный водой гель корни были белыми как снег. Надев голубые резиновые перчатки, Пракс шел от растения к растению, бережно осматривая каждый лист в поисках оранжевых и желтых пятен на месте мертвых радиопла́стов. День шел довольно неплохо, пока он не услышал свое имя.

— Доктор Менг?

Четверо мужчин, на двоих простые комбинезоны с логотипом «Пинкуотера» на груди и плече. Двое других из Вольного флота. Пракс почувствовал, как от адреналина забилось сердце, но постарался выглядеть лишь слегка обеспокоенным. Каждый станет волноваться, если за ним придет Вольный флот, даже невиновный. Он так считал.

— Чем могу помочь?

— Вы должны пойти с нами, — сказал тот, что повыше, из Вольного флота.

— Я не могу, – Пракс обвел руками растения, которые не успел осмотреть. Как будто это что-нибудь объясняло.

Они подошли ближе, окружая его. У всех оружие, наручники, паралитический спрей.

— Вы должны пойти с нами, — повторил высокий.

— Мне... мне нужен представитель профсоюза? — спросил Пракс, но не особо удивился, когда второй человек из Вольного флота подтолкнул его в поясницу.

«Я могу побежать, — подумал он. — Это не поможет, но я могу».

Его провели через административный офис. Попавшаяся навстречу Брайс отвернулась, сделав вид, что не заметила. Приемная оказалась пуста, всем срочно потребовалось в туалет или захотелось кофе. Никто из сослуживцев не видел, как его уводят. Вот так власть может заставить человека исчезнуть. Выходя в последний раз из дверей лаборатории, он ощутил прозрение. Просматривая новости, он удивлялся, как столько людей могли пропасть на станции, полной народу и камер видеонаблюдения. Теперь он понимал.

Нужно всего лишь сделать так, чтобы смотреть стало слишком опасно.

Его запихнули в кар, повезли по главному коридору к южному съезду и дальше в хорошо освещенный бетонный туннель. Пракса внезапно накрыло воспоминание: он ждал здесь, когда рухнули зеркала и вопрос о выживании станции Ганимед оставался открытым. Он ждал прямо здесь, пытаясь найти Мэй. А теперь она будет гадать, что с ним произошло. Симметрия.

В офисе «Пинкуотера» его отвели в маленькую холодную комнату. Зеленые стены. Зеленый пол. Все пропахло промышленным чистящим средством. Тем, что используют, чтобы смыть слюну и кровь. Биологически опасное. Перед дешевым пластиковым столом к полу привинчен стул. Черные точки на стене следят за ним, как паучьи глаза. Не камеры, а многочастотные системы, такие же, как он использовал в лаборатории. Достаточно чувствительные, чтобы уловить пульс по изменениям кожи и отследить температуру всех частей его тела. Он много работал с ними во время прошлогодних экспериментов с соевыми бобами, и видеть их здесь казалось предательством.

Вошел высокий человек из Вольного флота и с ним темнокожая женщина в форме «Пинкуотера». Пракс поднял взгляд. Он так часто бессонными ночами представлял себе этот момент, что сейчас почти ощущал любопытство, насколько всё будет похоже. Будут ли его бить? Грозить пытками? Угрожать Мэй, Джуне и Наталье? Он слышал, что иногда заключенных подсаживали на наркотики, а потом обещали устроить ломку.

— Доктор Менг, — сказал Высокий, усаживаясь напротив.

Принимают ли они фокусирующие препараты? Пракс слышал о таких, но не знал, как они работают.

— Вы были руководителем Кианы Карвонидес? В отчете сказано, что вы опознали ее тело.

— Да, — ответил Пракс.

Можно ли как-то выпутаться? Поверят ли они, если он станет всё отрицать? Или так он выдаст себя? Черные механические глаза неотрывно следили за ним, так же как светло-карие глаза Высокого. Только сотрудница «Пинкуотера» смотрела в свой терминал.

— Да, это так. У Карвонидес, кажется, не было родственников на станции. Хотя точно не знаю. Что-то случилось?

– Она работала над дрожжевыми грибами, верно?

— Это один из наших проектов, — кивнул Пракс.

Он слишком нервничает. Они заметят.

— Над ними работала именно она?

У Пракса пересохло во рту, холод комнаты пробирался по ногам к позвоночнику. Что он наделал? Зачем поднял голову? Но нет, это неправильно. У него были причины. И он знал, что есть риски. Оказаться в этой комнате — хотя он и не знал заранее, в какой конкретно комнате это будет — один из рисков. Интересно, наблюдают ли за ним сейчас живые люди, или паучьи глаза передают данные в какую-то программу, которая анализирует их и выдает ответы?

— Доктор Менг?

— Да, простите. Да, она работала над культурой дрожжей. Это такой организм, который поглощает широкий спектр электромагнитного излучения, как растение поглощает свет. Мы сконструировали его на основе данных протомолекулы. Дрожжи вырабатывают собственные сахара из радиопла́стов, а потом, э-э-э... их системы могут преобразовать их в более сложные питательные вещества.

Двое тюремщиков обменялись взглядами. Пракс не понял, что это означает. Как Мэй будет жить без него? Она стала старше, почти девушка. Скоро она и так начнет отделяться от семьи. Может, сейчас не так страшно его потерять. Бросят ли его тело в утилизатор? Вряд ли. Еще не сейчас.

— Что вы можете рассказать о гибриде 18-10? — спросила женщина, и Праксу показалось, будто она видит его насквозь. Видит его кости, кровеносные сосуды. Он никогда не чувствовал себя настолько обнаженным. Он попытался откинуться на стуле, покачаться на нем, но болты только заскрипели. На стенах были выбоины и царапины, которых он раньше не заметил. Закрашенные, но тем не менее. Ему не хотелось думать о том, откуда они взялись.

— Это десятая вариация по протоколу восемнадцать, — ответил он. — Я не имею права говорить об этом, простите.

— Зачем вы перенесли данные об этом гибриде из файлов Карвонидес?

Вот оно, им все известно. Он вдохнул и ощутил, как дрожит горло. Им не нужны фокусирующие препараты или компьютеры, его и так можно читать как открытую книгу. Зря он мечтал избежать худшего, теперь оставалось лишь смотреть, как разыгрывается этот спектакль. Он чувствовал крошечную, безрассудную надежду. Должен быть какой-то способ. Он должен вернуться домой, иначе кто же будет печь девочкам блины?