Но нельзя было отрицать, что я превратился в грустного ублюдка. Я едва мог говорить связно. Я не знал, когда последний раз тренировался или ел что-то не из пластиковой упаковки. Я пил каждый день. Не брился две недели. Ходить в душ было неизбежной обязанностью.

— Это может быть он? — спросил Дэниел.

Я убрал флягу в карман и проследил за его взглядом. Из чёрной машины выходил молодой парень, и это мог быть он, да. Прошли годы, но я помнил эти тёмные вьющиеся волосы, которыми он никогда не трудился заниматься. Его тонкий галстук был скривлён, пиджак костюма был перекинут через плечо.

Одна сумка.

— Да, — я повернулся к ещё нескольким запоздавшим и вежливо кивнул. — Спасибо, что пришли.

Пожилая дама похлопала меня по руке.

— Я очень сожалею о твоей потере, дорогой.

Натянутая улыбка.

Джулиан поспешил подойти ближе, его одежда была помятой, а взгляд, возможно, был таким же загнанным, как у меня. Он выглядел дерьмово. Как скорбящий ребёнок.

Я ему сочувствовал.

— Прости, что опоздал, — он дёргал ремешок своей спортивной сумки, останавливаясь всего на мгновение. Затем зашёл дальше в церковь.

«Ну хорошо».

— Ты уверен, что вы родственники? — Дэниел криво улыбнулся.

Я пожал плечами и потёр шею.

— Давно не виделись.

Кроме того, зачем говорить со мной, когда Джулиан мог пойти к своим бабушке и дедушке со стороны Джеймса? В любом случае, мы никогда не были близки.

— Идём, я хочу с этим покончить, — пробормотал я.

Скамейки на первом ряду были заняты мной, родителями Джеймса, несколькими моими тётями и дядями с их супругами, и Джулианом. Я никогда не был религиозным, так что иметь позади себя друзей было облегчением, когда священник всё болтал о том, что Бог добавляет людей в свой отряд ангелов. Может быть, он выразился не так, но плевать.

Время от времени были перерывы, и тогда близкие семьи делились историями и произносили речи.

Папин брат расклеился на подиуме, что откололо чуть больше и моего самообладания. Я не думал, что это возможно. Но видеть этих мужчин — это поколение — такими эмоциональными было неслыханно.

— Боже, этой сучке нужно успокоиться, — услышал я шёпот Софи.

Я нахмурился и посмотрел через плечо, а она извиняющимся взглядом смотрела на тех, кто её услышал.

— Простите, — она была в ужасе, а затем посмотрела на меня и закатила глаза. Подняв телефон, она показала мне пропущенный звонок от Эммы.

Я покачал головой и снова повернулся вперёд. Софи была права. Эмме нужно было успокоиться, чёрт возьми. Она пыталась дозвониться до всех нас с тех пор, как разошлись новости о том, что Ноа Коллинз потерял семью, но она была последним человеком, с кем я сейчас собирался разговаривать. У меня были более важные дела.

Джеральд, отец Джеймса, говорил о своём сыне с гордостью. Что-то о его успешной карьере, но в основном о судьбе того, что он нашёл мою сестру. Он продолжил говорить о моих племяннице и племяннике, задыхаясь, и Дэниел постучал мне по плечу, давая знать, что я следующий.

От этого я чувствовал тошноту. Я не чувствовал себя на сорок. Я хотел, чтобы мне снова было семь. Хотел спрятаться к чёртовой матери. Или напиться до состояния комы и никогда не просыпаться.

Казалось, не прошло никакого времени, и я оказался на подиуме. На секунду я побледнел, видя всех этих людей, на которых не было лица. Может быть, действовать без сценария было плохим вариантом, но у меня никогда хорошо не получались написанные речи.

Я поправил галстук и прочистил горло. Здесь было жарко, или, возможно, дело было просто во мне.

Оглянувшись назад, я увидел фотографии, которые мы увеличили и поставили в рамки. Мама, папа, Миа, Джеймс, Джей Джей, Линда. Их улыбающиеся лица.

«Какого чёрта мне говорить?»

Ничего не осталось.

Так что я оттолкнулся от этого.

— Говорят, жизнь продолжается, — сказал я, слегка поднимая микрофон. — Просто в этот момент я не вижу, каким образом. Моя семья всегда была рядом со мной, даже когда нас разделяли океаны. Каждый из них играл огромную роль в моей жизни, так что у меня нет любимого воспоминания. У меня их сотни, — я сделал паузу, невидящим взглядом глядя на речь, которую кто-то передо мной забыл. — Они должны быть здесь. И… — мне пришлось снова прочистить горло. — И теперь, когда их нет, цель вроде как исчезла.

Мне всегда так чертовски нравилось делиться чем-нибудь со своей семьёй. Мои страсти были только моими, но они поддерживали меня. Раньше. Раньше, раньше, раньше. С их гибелью я понятия не имел, как сохранять мотивацию.

— Наверное, это эгоистично, что я нуждаюсь в них ради себя, — я почесал голову. — Но всё так, как есть. Я буду скучать по мелочам. Как Джей Джей и Линда звонили мне по Скайпу, чтобы рассказать о футболе и об уроках танцев, как я ругался на свою сестру из-за всего, как смотрел игры с папой… — я с тоской улыбнулся и провёл рукой по лицу. — Они делали всё стоящим, и я буду скучать по ним больше, чем могу сказать.

Я выдохнул и вернулся на своё место, игнорируя всех, кто пытался поймать мой взгляд. Мне надоело внимание. Надоел этот костюм и галстук, который меня душил. Надоела ответственность.

Просто всё надоело.

Священник прочитал что-то из библии, и я закрыл глаза и наклонился вперёд, поставив локти на колени. Если бы мне разрешили вставить беруши, я бы их попросил. Мне нужно было, чтобы этот день закончился.

Слава богу, после этого мы расходились. В доме родителей будет ужин для ближайшего круга, но ничего такого большого.

— А теперь, пожалуйста, сцена твоя, Джулиан, — сказал священник, что привело меня в чертовское замешательство.

Я посмотрел через плечо на Дэниела, приподняв бровь.

— Я тебе не говорил? — прошептал он.

Нет, уж точно не говорил. Очевидно, я не был против. Если Джулиан хотел сказать что-то о нашей семье, отлично — молодец. Я просто думал, что это не в его стиле.

Это был ребёнок, который последние две недели громил их дом в Берлине, если верить словам помощника Джеймса. Он не отвечал ни на какие звонки; ему было плевать.

Но Джулиан не пошёл на подиум, как остальные из нас. Он направился к пианино, которое стояло в стороне.

Я выпрямился на сидении и скрестил руки на груди.

Я вспомнил, что Миа говорила мне, что у него две специальности. Может, музыка была одной из них.

Джулиан ничего не сказал. Он закатал рукава своей белой рубашки, и как только его пальцы мягко коснулись клавиш, я услышал, что это за песня. «Mad World». Если он сыграет её хорошо, он меня разрушит.

Он пел тихо, с намёком на британский акцент. Если я не ошибался, я дразнил его из-за того, что его акцент изменился, когда они переехали в Германию. Сейчас его голос был просто ударом под дых. Тихий и мягкий, но ясный и грубый. Я не ожидал ничего из этого.

Такие песни… они провоцировали воспоминания и эмоции, и я уже был близок к переломной точке. Я не хотел быть в окружении людей, когда переступлю эту грань, что было неизбежно.

Он продолжал, немного задыхаясь, пел об утоплении своих печалей и об отсутствии завтрашнего дня, и это заставило меня задуматься, переступил ли он тоже ту грань. Потому что первое, что приходило на ум, было разрушительными вещами.

Для относительно короткой песни, казалось, будто Джулиан играет вечность. Я всхлипнул и потёр глаза. Ему нужно было прекратить, чёрт возьми. Он не только хорошо сыграл; он был чертовски талантливым. Его пальцы безупречно танцевали по клавишам, и его голос… Господи.

Этому парню было больно.

Я проходил через чистилище, но… чёрт возьми. Несмотря на то, как близок я был с нашей семьёй, он видел большинство из них каждый день. Он был молодым и потерял своих маму, папу и младших брата и сестру. Плюс, бабушку и дедушку.

Взглянув на родителей Джеймса, я задумался, могут ли они поддержать Джулиана. Они были не в себе, скорбя по своему сыну, невестке и двум младшим внукам. Куда Джулиан поедет после этого? Обратно в Берлин?

Я был уверен, что у него там друзья, но как же семья?

Не важно, как он вёл себя сегодня раньше, моим долгом по отношению к себе и к моей сестре было поговорить с ним.