Глава 25

Джессика примчалась к Эльве ранним поездом. Брат снова приходил ночью. Джессика торопила старуху отправляться на охоту за Розалин, но та остановила её.

— Погоди. Розалин не зря провоцирует тебя. Не поддавайся её чарам. Готовься. Ты только начала изучать лес и должна уметь читать и слышать. Я сама скажу, когда придёт время. Сегодня я расскажу тебе легенду об Урдорхе и его проклятом отце Тлакток-Тцеталь-Окркагхе.

Она подкинула полено в камин и начала свой рассказ:

— Много веков назад жестокая междоусобная война загнала в эти края племя Краснобровых. Когда-то это было сильное, могущественное племя. Стычки с соплеменниками, голод, болезни превратили его в жалкую горстку отчаянных храбрецов, на руках которых остались старики, раненые и дети. Воины племени прекрасно владели длинными ножами, метко стреляли из луков, но что могут поделать несколько дюжин воинов против полчищ обезумевших от голода, кровожадных орд.

Этот край издревле считался проклятым среди всех племён от эскимосов и инуитов [1]на севере до мапучей[2] на юге. Вождь знал о Таинственном Лесе, чарах и магии, которые здесь таились в каждом листочке, камне и жёлуде. Слышал он и о страшном чудовище, имя которому Урдорх. Урдорх был сыном Тлакток-Тцеталь-Окркагха — вождя, пожирающего миры. Пророчество гласило: «Когда воскреснет Тцеталь, мир погрузится в пучину боли и хаоса и погибнет, не встретив новую луну».

Урдорх бродил по лесам и разрывал на куски лучших храбрецов. Так он питал своего мёртвого отца и ждал его воскрешения. Вожди племён запрещали приближаться к Таинственному Лесу. Они говорили: «Айяк а Урдорх о таэхо то вахара. Корехолиа аки тона ка вакаэха мутунгэ о те ао». Это значило: «Не дай Урдорху похитить твою душу. Он отнесёт её отцу и приблизит конец мироздания». За посещение Таинственного Леса было лишь одно наказание — смерть. Племя Краснобровых, решившее переждать лютые времена в этом диковинном, заповедном месте, шло на огромный риск. У него не было выбора. В годину Великих Лишений племя повсюду ждала смерть, а в Таинственный Лес враги вряд ли сунутся. Мы не вправе осуждать их выбор. Нам не понять людей, обезумевших от страха и голода.

В сам Лес племя идти побоялось. Расселились в лощине у самой границы. Охоты в округе почти не было, но в реках встречались набитые икрой лососи, рубиновые нерки и сочащиеся жиром горбуши. В прозрачных ручьях можно было добыть раков. Краснобровые не ели раков. Но что поделаешь, голод, порою, заставлял их пожирать промерзшие туши палых животных. К зиме реки замерзли, рыба пропала.

Вождь запрещал охоту в Таинственном Лесу. Смельчаки на свой страх и риск охотились в других местах. Многие из них не вернулись. Однажды молодому Квеалакху посчастливилось ранить кабанчика. Мяса в нём было на зубок, но если сварить потроха, кости и сало, смешав с крупой и кореньями — еды хватило бы надолго. Квеалакх, конечно же, преувеличил про крупу и коренья. Кореньев оставалось на один ужин, а крупы они не видели с прошлой зимы. Но Квеалакху так хотелось горячей наваристой похлёбки, что он позволил себе помечтать. Свинёнок не хотел так просто сдаваться, раненый в спину он заковылял глубже в Лес. Квеалакх остановился, он помнил предостережение Вождя. Но кабанчик вот-вот издохнет, а дома младшие братишки и сестрёнка едва ли увидят новый закат.

Наложив на тетиву ещё одну стрелу Квеалакх погнался за своей жертвой. Если промахнётся — голодные малыши скорее всего умрут. Он дал себе слово, что если застрелит кабана, то непременно накормит остатками похлёбки кого-то из голодающих соплеменников. Звонко лязгнула тетива и кабанчик полетел кубарем, разрезая визгом морозный воздух. Квеалакх закричал от радости. Он сбросил мешок из оленьей шкуры и быстро завернул в него добычу. Что-то зашуршало в кустах. Квеалакх достал нож. Не хватало ещё встречи с волками. И как не грустно было осознавать, Квеалакх понял, что всё-таки нарушил границу Таинственного Леса. Нужно уносить отсюда ноги. Беда, если охотники найдут его следы.

Квеалакх долго бродил, понимая, что заблудился. Он чувствовал что-то жуткое, следящее за ним из тёмной чащи, но не видел врага. Наконец он вышел на небольшую поляну. Ярко светившая луна пропала за тучами. Густой туман окутывал поляну со всех сторон. Стало холодно. Мокрая спина вмиг обледенела. Внезапно что-то зашуршало в кустах, к нему медленно подбирался безобразный ком из окровавленных тел, лап и копыт. Внутри кома в ужасных гримасах застыли лица погибших охотников. В ужасе Квеалакх рванул вглубь чащи не разбирая дороги. Нечто страшное, тяжёлое бросилось за ним. Со свинёнком не уйти. Он сбросил поклажу, продолжая бежать вперёд. Преследователь накинулся на мешок и разорвал его в клочья. Квеалакх не оглядываясь, мчался к обрыву, зная, что дальше дороги нет. Он зажмурился и поскользнувшись покатился с горки на ледяную гладь лесного озера. Ужасный ком из окровавленных кусков человечины, звериной шерсти и ликов пропавших охотников прыгал на пяти медвежьих лапах. Не рассчитав своих сил ком перелетел через Квеалакха и с хрустом провалился под лёд. Он бился, разбрызгивая в лунном свете ледяную воду, хрипел от ярости, но только ускорял свою гибель.

Квеалакх бросился прочь от страшного места. На другом берегу он увидел, как что-то бьётся в чёрной студёной воде, ломая лёд. Вначале Квеалакх подумал, что чудовище добралось и сюда, но потом услышал стон и крики:

— Человек. Человек! Помоги. Умоляю спаси. Вытащи меня — не пожалеешь.

Квеалакх не знал как поступить. Там, на другом берегу только что утонуло самое ужасное существо, какое он мог видеть. А что, если оно ещё не издохло? Нужно уносить ноги из проклятого леса. Но ведь его просят о помощи. У тонущего были длинные волосы, приятные черты лица и очень легкая для лютой зимы куртка. Оставить или спасти? Пока он сомневался, вдали завыли волки и туман совсем заполонил пространство между деревьями. У Квеалакха было доброе и храброе сердце настоящего Краснобрового. Как поступил бы отец? И Квеалакх знал ответ. Отец никогда бы не оставил человека в беде. А теперь он там, среди звёзд, смотрит на него и стыдится своего трусливого сына. Квеалакх осторожно лёг на лёд и протянул утопающему лук.

Вытащив воина, он помог тому снять промокшую одежду и даже отдал свою шапку.

— А теперь иди. Убирайся отсюда, покуда живой.

Злобный тон спасшегося воина обидел Квеалакха. Он рисковал жизнью, а вместо благодарности услышал слова, которыми прогоняют от миски назойливых мух. Он шёл по лесу пока не заметил, что жуткое чудовище, роняя куски кровавой плоти вновь следит за ним. Квеалакх от ужаса бросился прочь, не разбирая дороги. Сердце бешено колотилось, бедняга знал, что ещё немного и он умрёт, но страх не давал ему остановиться. Ветви секли его по лицу, одна чуть не вырвала левый глаз. Сердце колотилось всё сильнее, а потом сжалось, словно превратилось в маковое зёрнышко. К горлу подкатила тяжёлая липкая пустота. Лоб, несмотря на холод, покрылся потом. Тело обмякло и Квеалакх повалился в холодный снег, хватая воздух ртом будто рыба, выброшенная на берег. Очнулся он лишь под утро. Сердце ныло, его знобило, но Квеалакх не зря был сыном смелого воина, он оседлал свой страх, заставив тело подчиниться.

Эльва внимательно посмотрела на Джессику.

— Эй, ты спишь? Не хочешь узнать, что было дальше?

Джессика совсем не спала и слушала очень внимательно. Она хотела сказать об этом, но Эльва уже продолжила свой рассказ:

— Квеалакх, вернувшись в стойбище, знал, что ему несдобровать. Возле типи мать в котле варила выводок мышат, который ей удалось найти под снегом. Малышам было совсем худо, матери некогда было бранить сына, пропадавшего где-то ночью. Мальчишка рассказал всё как было. Мать горько заплакала, прижав его к себе.

— Что же ты наделал, Квеалакх? Что ты наделал, сын мой.

С этого дня мать боялась выпускать Квеалакха из типи, да и сама никуда не ходила, ждала, когда за ними придут.

— Мать, послушай, может всё обойдётся. Ведь никто ничего не знает.

— Эх сынок. Ты навлёк беду на нас. Ты навлёк беду на племя.

От печалей и болезней мать совсем слегла, слегли и братишки с сестрёнкой. Квеалакх был смелым мальчишкой, со временем он станет настоящим воином, да и в семье теперь он главный добытчик. Конечно он уважал и боялся Вождя. Ещё больше он боялся Шамана, но разве есть страх, что хуже голода родных ему людей. Он оделся и пошёл к костру, за которым собирался Совет Сильнейших. Вытащив острый каменный нож, вложил его в руку Вождя и высоко подняв голову вверх, подставил ему своё горло.