Потерев пульсирующие виски, я провела рукой по лицу. Я что-то упускала. Кто-то лгал мне.
Я схватила телефон, чтобы позвонить Эмме. Она была моей лучшей подругой, и кто, если не она, должен знать правду. Похоже, она знала Адама, должно быть, я доверилась ей. Звонок пошел прямо на голосовую почту, и, взглянув на часы, я поняла, что уже два часа ночи. Конечно, Эмма спит и, как всегда, выключила свой мобильный на ночь. Я сбросила звонок, не желая оставлять сообщение на эту тему, и снова легла, пытаясь успокоить свой разум, но так и не смогла.
Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох.
Изображения – возможно, обрывки снов – мелькали в моем сознании.
«Я лежу на удобной кровати в окружении мягких простыней и сильных рук. В комнате темно, а за большими окнами бушует гроза…»
«Нежные губы целуют. Тихий шепот на ухо. Утешительные, успокаивающие слова любви. Обещания, что я в безопасности и больше не одна. Ощущение безграничной любви, которой не будет конца…»
«Вижу небольшую открытую поляну, одеяло на траве. Это пикник. Длинные пальцы держат клубнику, которая касается моих губ…»
«Я сижу в глубоком кресле, теплый плед накинут на мои ноги. Нежные губы целуют мои волосы, сильные руки ставят чашку кофе рядом со мной…»
«Ванная комната. Твердое тело, прижимающее меня к холодной плитке, горячие эротичные проклятия, заполняющие воздух, когда я взрываюсь в экстазе и выкрикиваю освобождение в сильную крепкую шею…»
Я открыла глаза, и изображения исчезли. Я не имела ни малейшего представления, настоящие ли они, но глаза жгли слезы, и я чувствовала, будто потеряла что-то очень дорогое.
Это были сны? Или то, что я испытала на самом деле? Окна напомнили мне те, что я видела в мансарде Адама... Неужели я была там с ним?
Я замерзла, тело била мелкая дрожь, и мне нужно было согреться. Встав, я открыла ящик комода, пытаясь найти теплые носки, но там были только тонкие, которые не предлагали никакого комфорта.
Мой взгляд упал на ящик, стоящий на полу в углу комнаты. По большей части мои вещи уже отправили в Калгари, но этот ящик мама пропустила, и я планировала забрать его с собой при переезде. На крышке было написано «Одежда», и я подумала, что возможно внутри найду пару более толстых носков. Решив, что терять мне нечего, я села на пол, открыла крышку и моментально была вознаграждена грудой ярко окрашенной шерсти. Натянув носки на ноги, я пошевелила пальцами в благодарность за немедленное тепло, и чтобы хоть как-то занять голову и руки, решила перебрать содержимое ящика, высыпав все, что в нем было на пол.
Еще несколько пар носков, пижамы, пара свитеров, различные безделушки и книги, завернутые в бумагу. Затем я обнаружила две футболки и, нахмурившись, вытащила их. Они были огромными. Возможно, они принадлежали Брэдли, и он забыл их, когда оставался на ночь, наверное, в таком случае это имело бы смысл. Я потерла пальцами материал серой футболки, которая от частых стирок стала очень мягкой, швы на ней были изношены, а ворот растянут.
Отзвук любящего игривого голоса раздался в моей голове.
«Ты когда-нибудь отдашь мне эту футболку, Алли? Может быть, я сам хочу носить ее…»
Я покачала головой.
Брэдли никогда не называл меня Алли.
Только Адам.
Должно быть, я снова путаю вещи в голове. В последнее время это часто происходит. Невролог, которого я посещала в Калгари, сказал, что путаться время от времени нормально. Куски и обрывки воспоминаний иногда могут смешиваться, и мне придется поработать над их разделением. Доктор сообщил, что мне нужно продолжать пытаться восстанавливать недостающие месяцы, но была вероятность, что я никогда их не вспомню.
- Нельзя знать наверняка, – сказал он мне с небольшой улыбкой. – Человеческий мозг – тайна, которую мы еще не до конца разгадали.
Я поднесла футболку к носу и вдохнула. Аромат был слабым, но я почувствовала что-то знакомое. Теплый запах, напомнивший мне о свежескошенной траве и солнце, от которого сердце сжалось, а глаза начали жалить слезы. Я снова вдохнула. Пахло домом. От Брэдли никогда так не пахло. Его одеколон был мускусным, резким. Я никогда не говорила ему, но время от времени, когда он подходил слишком близко, от этого запаха в моем носу начинало щипать, и несколько раз мне приходилось подавить чихание.
Я потерла виски, почувствовав сильную головную боль.
Может, Брэдли поменял одеколон. Все-таки я забыла несколько месяцев.
Возможно, в какой-то момент он изменил марку, которой всегда пользовался.
Я достала другую изношенную футболку, в которой узнала свою любимую для сна. Она принадлежала моему отцу, и все эти годы я хранила ее. Когда я развернула ее, меня напугал стук, который издала маленькая коробка, выпавшая на пол.
Подняв коробочку, я покрутила ее в руках и услышала глухой звук, судя по которому внутри что-то лежало. Потянувшись к выключателю, я включила еще одну лампу, чтобы внимательнее изучить коробку. Она была деревянной с вырезанной на крышке красивой птицей, сидящей на ветке дерева, чье изображение мне было знакомо. Мое сердце пустилось вскачь, когда я поняла, что тот же образ был набит у Адама на груди. Тот, который, по его словам, был сделан для меня.
Мои руки задрожали, когда я подняла крышку и вытащила на свет ожерелье. На серебряной цепочке висела птица с расправленными крыльями, на груди которой сверкал маленький сапфир. Сердце сжалось от непонятного чувства, когда я дрожащей рукой поднесла ее к свету и вновь услышала призрачный шепот.
«Твои глаза очаровывают меня, Алли. Такие синие и глубокие. Мне нравится, как ты смотришь на меня…»
Заглянув внутрь коробки, я достала оттуда маленький блестящий футляр и провела пальцем по изображению на крышке. Это была та же птица, а внутри я нашла еще одно ожерелье – плоский серебряный диск, на котором тоже была выгравирована птица.
Я положила украшения на пол.
Они были красивыми и уникальными, талант мастеров, сделавших их, был неоспорим, равно, как и изготовившего коробку.
Почему я спрятала их в старую папину футболку?
На дне коробки остался маленький бархатный мешочек, развязав который, я вытряхнула на ладонь еще одно ожерелье, на этот раз золотое. Маленькая птица, примостившаяся на ветке дерева, окруженная крошечными драгоценными камнями. Изысканное произведение искусства блестело и переливалось в электрическом свете.
Птица была общим мотивом, объединяющим все предметы.
Соловей.
Я погладила золото, удивляясь, когда успела собрать все эти вещи. Они выглядели экзотическими и нездешними, как будто были привезены откуда-то из-за границы. Я же никогда не бывала за пределами Канады.
Я снова посмотрела на украшения, а затем перевела взгляд на маленькую расписную плитку, которая лежала на моей тумбочке. Она валялась в одном из моих ящиков, рамка была повреждена, но это не изменило для меня ее красоты. Я понятия не имела, откуда она взялась, но каждый день смотрела на нее, даже носила с собой. Иногда я гладила плитку, любуясь красивым изображением птицы, и всегда удивлялась, почему это так много для меня значит.
Никогда не задумывалась о том, что это за птица или откуда она взялась.
До этого момента.
«Соловей…»
Этот термин часто использовали для медсестер. И Адам сказал, что называл меня так, а еще Алли.
Внезапно земля перестала вращаться вокруг своей оси, я громко ахнула, и ожерелье выскользнуло из моих пальцев.
Время остановилось.
Внезапно мою голову заполнили тысячи изображений.
Пациент с теплыми карими глазами. Глаза, которые заглядывали в душу. Нежный голос, повторяющий новое имя... имя, данное только мне.
Его Соловей. Его Алли.
Посылки, прибывающие из дальних мест.
Нежные слова любви на небольших записках.
«Дождись меня, мой Соловей».
«Надень это и думай обо мне, Алли. Я думаю о тебе каждый день».
Дни любви и ночи страсти наполнили мою голову. Воспоминания о его смехе, его улыбке, его любви наводнили мой разум, звуча на повторе снова и снова, вновь становясь реальными и нерушимыми.
Ощущение его рта на моем, когда мы целовались; его губы то нежные и любящие, то жесткие и требовательные. Его жаркие прикосновения и сильные руки, которые защищали и успокаивали, любили и ласкали. Его нежный голос, шепчущий обещания. Они питали мою иссохшую душу правдой, скрывавшейся за ласковыми словами.