— Не говори так, что мне все равно! — ее слова больно резанули меня. — Я практически всю свою жизнь был одинок, и когда я встретил вас, я впервые в жизни узнал, что такое быть счастливым. И ты, и она для меня тоже семья. Да, я знаю Алю совсем немного, но мне достаточно того, что ты ее любишь, чтобы и я ее полюбил.

Как порыв ветра, она бросилась меня обнимать, зарываясь лицом в мой шарф.

— Прости меня, прости, если можешь, — зашептала она, всхлипывая, — я сама не своя, не знаю, что говорю… Мне так плохо, так плохо. Я не представляю, как пережить все это… Это невыносимо.

Я целовал ее слезы, катившиеся по холодным щекам, и обещал, что мы спасем Алю. Потом мы снова брели, похожие на одиноких, бездомных и потерянных людей, лишившихся всякого смысла жизни.

— Река замерзла, — безжизненно сказала она, когда мы увидели застывшую поверхность воды.

Вечером мы составили план действий и решили придерживаться его, не задумываясь, будет ли какой-нибудь результат или нет. Первым вариантом в нашем списке был поиск хорошего врача, а следующими — все, что только могло прийти в голову: помощь колдунов и знахарей, сеансы гипноза, гадалки и ворожеи. Мы решили обвесить Алю защищающими и изгоняющими зло амулетами, в общем, сделать все, что можно было, только лишь бы это помогло остановить превращение.

Утром следующего дня я отправился на поиски врача. Во всех больницах, где я побывал, доктора, выслушав описания симптомов болезни Али, хмурились, удивлялись и говорили, что никогда ни с чем подобным не сталкивались. Я уже отчаялся, когда вдруг одна санитарка, случайно услышав мой рассказ, посоветовала обратиться к ее практикующему на дому знакомому и дала его адрес. Я приехал туда и меня встретил степенный мужчина лет шестидесяти.

— Да, я уже видел нечто подобное, — сказал он, выслушав меня, — был не так давно один пациент со схожими симптомами. Я уверен был, что мой метод смог бы помочь ему, но он через пару сеансов исчез: ушел на улицу и не вернулся.

— И в чем заключается ваш метод лечения? — спросил я.

— Дело обстоит так: все тело больного, кроме головы, обкладывается мешочками со льдом на пятнадцать минут. Холод, как это уже доказано, заметьте, замедляет старение и образование болезней. Все импульсы и движение клеток застывают, что позволяет нам провести соответствующие манипуляции, чтобы направить их в обратном порядке, замедлить их ход и вернуть к первоначальному состоянию. Пока больной будет лежать, мы через его голову, с помощью специально сконструированных проводков, будем посылать электрические сигналы, чтобы эффективность ледяной заморозки была более результативной.

— Вы предлагаете лечить больного током?

— Если грубо, то можно сказать и так, но это будет несколько не точно…

— Нет, нам такие методы не подходят, — оборвал я его и собрался уходить.

— Но вы даже не попробовали! — воскликнул он. — Больному нужно будет потерпеть всего пятнадцать минут, разве это сравнится с тем, что вы навсегда потеряете пути к выздоровлению?

Я откланялся и вышел из квартиры. Около часа я бесцельно бродил по городу, чтобы отстрочить неизбежный разговор с Марией, и возвратился домой, когда сумерки плавно перешли в ночь.

Когда я зашел в квартиру, Мария с Алей сидели на кухне в тишине за пустым столом. Аля выглядела неважно: уже ни одного яркого каштанового волоска не виднелось среди седых волос. Россыпь гусиных лапок заметно пролегла под ее глазами, щеки отяжелели и будто слегка провисли, отчего ее выражение лица уже не отражало прежнюю легкую беззаботность, присущую молодой девушке, а сосредотачивало в себе некий опыт достаточно пожившего человека, на долю которого выпало немало невзгод.

Я спросил о самочувствии Али.

— Удивительно, но нормальное, если учитывать то, как я выгляжу и что Мария мне рассказала, — ответила девочка каким-то странным и чужим голосом, будто была простужена. — Да, не пугайся, голос у меня тоже поменялся. Забавно он звучит, да? Я теперь могу пугать людей в подворотнях и вымогать у них деньги. В темноте меня можно будет принять за профессионального налетчика, — она попыталась улыбнуться. — Ладно, я пойду, не хочу вам мешать, да и свет меня раздражает, не понимаю, как вы выносите эту яркую лампочку.

Когда Аля ушла, я рассказал о результате своих поисков, а Мария — о своих.

— Мы ходили в церковь. Там нам сказали купить свечей, кресты и молиться. Ох, Иларий, я же не умею молиться. В детстве я еще пыталась, а потом просто у меня навсегда иссякли слова. Там, внутри меня, пусто… Я только и жила все это время Алей, а потом я тебя встретила, и пустоты стало меньше, а теперь… она снова разрастается во мне. Я боюсь, что скоро в моей душе появится огромный выжженный пустырь, который никогда больше не зацветет. Слишком много я боли встретила… — она обхватила холодными пальцами мою руку и затравленно заглянула в мои глаза. — Я боюсь завтрашнего дня: Аля меняется слишком быстро. Боюсь проснуться и увидеть, что еще с ней произошло за ночь. Я не смогла ей сказать всю правду, сказала, что она просто больна неизвестной болезнью, которая еще не изучена. Солгала, что мы будем искать врачей в столице, что мы поедем туда все вместе, что у нее просто изменится внешность, но мы вернем ее прежнюю красоту. И знаешь, что она сказала? — лихорадочно прошептала Мария, ближе наклонившись ко мне. — Она сказала, что уже все знает и ее это устраивает.

Следующие дни все также не принесли ничего обнадеживающего. Характер и внешность Али с каждым днем менялись. Морщин на лице появлялось все больше. Она начала понемногу сутулиться, не хотела переодеваться из ночной сорочки в домашнюю одежду, с трудом ее можно было уговорить прогуляться на улице, и если она все же выходила, сделав пару шагов, начинала кричать, как капризный ребенок, и требовать вернуться домой. У нее ухудшился аппетит, даже свое любимое овсяное печенье, которое она всегда обожала, нехотя откусывала по кусочку и оставляла недоеденным в разных местах — на столе, на подлокотнике дивана, на стульях, на подоконнике и даже на полу. На вопросы Марии она отвечала вяло, замыкалась в себе и говорила, что у нее нет желания перемалывать пустые темы. Она все чаще стремилась отсиживаться у себя в комнате, выключив свет. Иногда Мария видела, что она что-то писала в подаренном мной блокноте.

Слабая надежда таяла с каждым днем, но мы по-прежнему не сдавались: просматривали объявления в газетах, на уличных стендах, обзванивали людей, занимающихся различной магией. Несколько раз к нам приходили две женщины, утверждавшие, что они могут исцелять людей от любых болезней. Потом была гадалка и усатый гипнотизер, по слухам, который мог вводить в состоянии транса и искать причины заболеваний.

Все они удивлялись и не верили тому, что Але было пятнадцать, так как она все более и более походила на несуразную маленькую старушонку, в которой все еще оставались едва уловимые детские черты, что приводило всех в ужас и чувство абсурдности жизни.

Никто из них нам не помог: Аля совершенно не хотела принимать чужих людей у себя в комнате, смеялась, швыряла в них вещи, кричала и намеренно пугала их, показывая, что она абсолютно безумна и может их покалечить. Но как только все уходили, она становилась спокойной и продолжала вести свои записи в блокноте.

Мария как-то не выдержала и закричала на нее, спрашивая, зачем она это делает, ведь мы хотим помочь ей, на что она ответила:

— Мне не нужна ваша помощь. Вы сначала спросите, хочу ли я ее? Если вы думаете, что со мной что-то не в порядке, то вы ошибаетесь — я чувствую себя замечательно!

Я уже догадался, что внутри нее затаилось существо, решившее не выдавать себя раньше времени, а спокойно дожидаться, когда закончится перевоплощение.

Днем Мария еще держала себя в руках, но по вечерам она постоянно плакала или сидела, сжавшись в комок, и смотрела немигающим взглядом в пустоту. Со мной она иногда была полностью отрешена, будто погружалась в летаргический сон, а иногда умоляла меня обнимать ее так сильно, чтобы хоть на мгновение она смогла убежать от всеобъемлющей боли, поселившейся в ее душе.