Шаг за шагом мы осмотрели весь дом. Моих родителей нигде не было. И оставалось только два места, где они могли быть — мой чердак и подвал. Мы решили, что я полезу осматривать чердак, а Ладо самое худшее — подвал. Держа в руках лампу, я сглотнул комок страха, застрявший в горле: еще очень памятен был тот жуткий вечер, когда я, вернувшись домой, увидел там Богдана. Но сейчас забираться на чердак было еще страшнее, потому что теперь я знал, чего можно ожидать. Поднявшись по лестнице, я выдохнул и резко протолкнул лампу вперед, и, стараясь несильно высовывать голову, всмотрелся в часть освещенного чердака. Сквозь заколоченное окно, прорывался тонкий лучик света, попадая как раз на мою кровать. Никого не было. Но дальний угол оставался в темноте. Нужно было подняться на чердак и еще дальше протолкнуть лампу. Пригибаясь, я молниеносно оказался в своей бывшей комнате, и лампа осветила угол — никого.

— Значит, остается только подвал, — печально вздохнул Ладо. — Ну, что ж, надо лезть. Вы думаете, они могут быть там? Не знаю, не знаю. Чего бы им там делать? Там сыро и холодно, и водятся всякие многоножки, и мерзкие насекомые. Не думал, что когда-нибудь я скажу это, но честное слово, я боюсь.

— Давай лезь, — сочувственно махнула рукой Варида, — мне самой уже от этого дома тошно.

Хмыкнув и вооружившись лопатой, Ладо поднял дверь в полу, осветил лампой ступеньки и начал спускаться.

— Иларий, насколько глубокий погреб? — спросил он.

— Он идет прямо, и справа еще есть отступ, в общем, не особо глубокий.

— Это радует, — неуверенно пропыхтел Ладо, продвигаясь вперед.

Его спина скрылась в подвале, и мы с напряжением всматривались в темноту, ожидая услышать с минуту на минуту какой-нибудь шум или вопль. И увидев, как он, с испариной на лбу, в спешке поднимался наверх, с облегчением вздохнули.

— Там нет никого, — сказал он, захлопывая дверь в подвал.

— Но где же тогда они? Неужели они могли выбраться из дома? Мы закрыли все выходы.

— Может они растворились в доме, как старик, которого ты пригласил? — предположил Ладо.

— Если они растворились в доме, то они точно не бесноватые, — сказала Варида. — Бесы поселяются в физическую оболочку, для них это важно. Без тела человека они тоже погибают, если не успевают перебраться куда-нибудь в другое место.

— Они хотели уйти отсюда, говорили, что им нужно покинуть дом. Может, с ними что-то случилось? — подумал я.

— Но где тогда тела?

— А что это? — Варида медленно подошла к каменной печи, наклонилась, что-то разглядывая на полу, потом поднялась и показала нам, держа в запачканных серой пылью толстых пальцах, маленькое, аккуратное медное кольцо.

— Это мамино, — сказал я, рассмотрев кольцо поближе. — Она никогда его не снимала.

— Ну, а теперь сняла, и насколько я вижу, навсегда, — удрученно сказала женщина.

— Что вы хотите этим сказать?

— Это ее прах, — показала она на горстку серо-черного пепла, лежащего рядом с печью.

— Ее что, кто-то сжег в печи? — недоуменно спросил Ладо.

— Нет, я думаю, это была естественная смерть, если можно так сказать. В доме оставалось двое? Если мы хорошенько поищем, уверена, найдем прах и второго.

Варида оказалась права: в большой зале, возле комода, неприметно лежала такая же кучка пепла, из которой выглядывал простой серебряный крестик на грубом черном шнурке. Это был крестик отца.

— Ясно, ни о каких бесах здесь и речи не быть может, — пробормотала Варида. — Они рассыпались, словно от старости. Дом иссушил их. Это все дом… Нам нужно уходить отсюда. Здесь больше делать нечего, — поторопила она нас.

— Получается, нам нужно было их выпустить? И они тогда были бы живы? — воскликнул я

— Может, и были, а может, и нет, — возразила Варида. — Сомневаюсь, что какой-нибудь чудодейственной силой их можно было спасти. Мне кажется, здесь дело демоническое. А демоны, это еще хуже, чем бесы. Здесь все очень плохо. Очень.

Она вдруг замерла, испуганно оглянулась по сторонам, и медленно поднесла палец к губам:

— Тсс… нас кто-то слушает.

Осторожно и аккуратно, насколько позволяла ее крупная, коренастая комплекция, она приблизилась к деревянной стене, приложила к ней ладонь и прислонилась правым ухом. Около минуты, она стояла, замерев, и будто не дыша, но потом ее глаза резко расширились, ноздри вздернулись, как у кобылы, почувствовавшей запах дыма, и словно стена была из раскаленного камня, она отскочила в сторону.

— Уходить, надо уходить отсюда! — взвизгнула она, будто сама не своя, и тяжело побежала к выходу.

На улице женщина шумно дышала, словно ей не хватало воздуха, и ее красное лицо приобрело необычный бледный оттенок

— Что случилось там? — попытался спросить Ладо.

Она грузно опустилась на землю и начала расстегивать пуговицы верхнего платья, освобождая шею.

— Этот дом… — чистое зло! Он живой. Пока мы были там, он наблюдал за нами. Он слушал все и изучал нас. Он сказал, этот сукин сын сказал, что убьет меня! Его надо сжечь. Дотла. Сейчас же его нужно сжечь! Он опасен!

Ладо и Тито одновременно, не сговариваясь, вытащили по пачке спичек из карманов и вопросительно посмотрели на меня. Я их понял: мне нужно было решать, ведь это был мой дом.

— Подождите! — крикнул я и забежал внутрь. Оглянувшись по сторонам, я схватил первую попавшуюся миску, валявшуюся на полу, быстро сгреб руками прах матери, потом собрал в другую миску прах отца. Схватил с комода отцовские часы и засунул их в карман. Безотчетно заглянул в комнату брата, бессмысленным взглядом упершись в груду книг, поймав себя на мысли, что они были мне мерзки и отвратительны. Сколько же дней и ночей я мечтал листать их, упиваясь чтением. И я получил эту возможность: бери, читай, теперь они все твои. Да, судьба жестоко посмеялась надо мной. Как бы плохо я раньше не жил, но это был мой дом, в котором я был и счастлив, и несчастлив. Это дом должен был стоять еще много лет, в нем должен был жить я и мой брат со своими семьями. В нем должны были состариться мои родители. Еще не так давно здесь была жизнь. Дом пах вкусной едой, маминой выпечкой и овечьим сыром. Здесь ходил суровый, неразговорчивый отец, но это был мой отец, здесь суетилась моя робкая мать, там, возле веретена в углу, она сидела часто до самого утра, прядя шерсть, а потом вязала, чтобы у нас была одежда. Мой несчастный брат, с которым я так и не подружился, и которому тоже не нравилась своя судьба, был сейчас неизвестно где и неизвестно кем. И теперь все, конец, из дома я выносил две плошки серо-черной пыли, все, что осталось от моих родителей. Внезапно я остро почувствовал запах болота. И с ужасом понял, что я сам им вонял. Болото было внутри меня.

— Я убью тебя! Слышишь? — пронзительно закричал я. — Я знаю, что ты меня слышишь! Ты обманул меня! Я узнаю, кто ты и я тебя уничтожу! Я тебя отправлю обратно в преисподнюю, даже если мне придется этому посвятить всю свою жизнь, даже если мне придется умереть, но я сделаю это!

Когда я вышел, небольшие пучки сена вместе с тонкими сухими щепками, остававшимися в сарае, были быстро подоткнуты под крышу, запихнуты в щели стен, под наличники окон, разложены по углам и подожжены. Несколько горящих пучков сена мы бросили внутрь дома.

Огня долго ждать не пришлось. Сначала повалил серый едкий дым, а потом появились первые язычки пламени. Они быстро, как огненные пауки, перебираясь по стенам на своих оранжевых лапах, поглощали нетронутые островки дерева. Дом заскрипел и закашлял, словно пытался выплюнуть непрошеных гостей, но огонь, чудовищно голодный и прожорливый, сметал все на своем пути.

— Нам нужно уходить отсюда, — сказал Ладо. — Скоро увидят дым, могут набежать люди. Эх, как бы ни было проблем, Иларий. Мы уже столько дел тут натворили…

Тито повел Вариду домой. Она уже лучше дышала, но все равно чувствовала себя неважно. В сторону горящего дома она трижды плюнула и что-то пробормотала. А мы, взяв лопату, пошли на кладбище. Выкопав рядом с могилой Бахмена две небольшие ямки, я бережно положил туда миски с прахом.