Всё было…

И всё закончилось с рождением сына. И так вот бывает.

Дом встретил всё теми же завываниями матери.

Тётя Валя сказала, что приходил Виктор вместе с Загорским. Говорили о пансионате, о стоимости и скидках. Не сошлись во взглядах, поссорились и ушли. Виктор Петрович обещал вечером вернуться.

Марина обрадовалась.

В последние дни она не понимала сама себя. Всю жизнь ненавидела отца за то, что он её бросил, а теперь искренне рада тому, что он зайдёт. Странно. Очень странно. Но, может быть, это результат полного одиночества? Эффект котёнка, слепого, неразумного, тыкающегося мордочкой в поисках родного тёплого живота. Ага! Пригреться, почувствовать родственную душу — ой, как хочется. А то ведь в голову такое порой приходит…

Она, конечно, гонит эти мысли. Грех же, грех. Но они появляются снова, и иногда выходом кажутся. Порой даже счастьем.

Может, по той же причине и Антону рада.

Интересно, как практически одновременно они вошли по второму кругу в её жизнь. И каждый из них в ней существовал ровно три года. В разные периоды, но именно по три года.

Она успела накормить ужином мать, и даже дать ей снотворное, и дождаться спокойного храпа, позволяющего расслабиться на какое-то время.

Села почитать журнал «Вестник хирургии», надо быть в курсе. Но звонок в дверь отвлёк. Испугалась, что сейчас этот звонок разбудит маму, и тогда пиши пропала надежда на мирный вечер.

Марина подбежала к двери, так и не надев тапки, открыла, думая, что это отец. Перед ней стоял Антон с букетом цветов и тортиком.

— Вечер добрый! Марина, прости за сегодняшнее. Мама дома? Я к ней тоже.

— Умеешь же ты вламываться в мою жизнь. Проходи.

И тут из комнаты раздалось:

— Витя! Ну наконец-то, поздно же ты! Завёл себе кого? Молодую? Я же старуха для тебя, да? Ви-и-итя!

— Что это? Марина, кто это кричит?!

— Мама это.

А тут в дверях появилась и сама Татьяна Сергеевна — с растрёпанными волосами и в расстёгнутом халате. Подошла к Антону, прижалась, обняла и, поглаживая по груди, проговорила:

— Я же не прощу тебя, Витя. Изменишь — не прощу!

— Татьяна Сергеевна, в комнату пойдёмте, отдохните, хорошо? — Антон говорил всё это Марининой матери, а сам смотрел на Марину, спрятавшую лицо в розы и тихонько всхлипывающую.

Ему удалось оставить Татьяну в комнате.

— Давно у неё так, Марина?

— Именно так с полгода, до этого она меня хоть узнавала. Теперь ты знаешь всё.

— Далеко не всё.

Марина налила воду в чайник и поставила его на плиту.

— Кушать будешь?

— Поел бы. Я с работы, только вот в кулинарию заскочил за тортом, мне Михайловна посоветовала, в какую.

— Михайловна плохого не посоветует. Ты руки мой и садись. Антон, мне так непривычно… И ещё, про маму никто не знает.

— Я понял, конечно. Про тебя тоже никто не знает, так?

— Да! Мама была слишком известным человеком. Я не имею права позорить её.

— Марина, твоя мать была человеком. Понимаешь, не идолом, а именно человеком. А потому она имеет право болеть и быть такой как все.

— Антон, ты не понимаешь!

— Всё! Я понял. Ты забыла, что она была моим руководителем, и я её немножечко знаю. И знаю тебя. Теперь мне всё понятно. И что с тобой происходит — тоже.

— Ты когда приехал? Ты ешь, вот, — Марина поставила перед ним тарелку и положила столовые приборы. — Я не готовила, это мамина сиделка варила. Я обхожусь тем, что есть.

— Да я не привередлив. Марин, я вчера вещи в гостиницу закинул и к обеду был в клинике. В гостиницу вернулся на ночь. Вот и всё. Я кофе пил на работе в автомате. Так что…

— Так что ешь. Что ещё знать хочешь? Про сына, да?

— Если можно. Марина, я не понимал тогда, а потом совесть мучила, но ты уехала. Я звонил несколько раз сюда. Татьяна Сергеевна сказала, чтоб забыл про всё, что было, и не появлялся. Что так лучше для всех. А с месяц назад я был на открытии реабилитационнного центра для детей с ДЦП. Походил, познакомился, пообщался, даже договорился, чтобы они Серёжу приняли, хотя бы на консультацию. А потом решил перевестись, добиться твоего прощения. И стать полноценным отцом Серёже. Я не знал. Даже не думал о таком.

— Он был очень тяжёлым. Развивался плохо, судороги были часто. Ты знаешь, я иногда желала ему смерти. Потому что жизнь его была наказанием. Он не понимал ничего. Не реагировал на меня. Самостоятельно не ел, жевать не мог. То есть всё только жидкое, только смеси. Так что я грешна по отношению к нему. Я много читала, я завидовала тем родителям, у которых дети с хоть каким-то намёком на интеллект. Я понимала тебя. Я мать, я должна была быть с сыном, несмотря ни на что. А ты имел право жить дальше. У меня заболел зуб, развился флюс. Я оставила сына с мамой. Стоматология вон, через дорогу. А когда вернулась — у Серёженьки опять судороги, и он не вышел из этого состояния. Кровоизлияние в мозг. Ему было одиннадцать месяцев и одиннадцать дней. Мама просила никому не говорить, что у неё такой внук. Просила её не позорить. Я поехала на старое место работы и уволилась. Устроилась в её родное отделение. Работаю. — Марина помолчала немного, а потом добавила, не удержав долгого тоскливого вздоха: — Если бы ты знал, как я устала…

— Ты приезжала и не сказала мне ничего?

— Уже начинались проблемы с мамой. Она забывала, что сделала, куда что положила, где взяла то или иное, потом стала теряться на улице. Её лечил её друг. Но результат ты видишь. Вот, слышишь? Тихо стало, это потому что она спит. А ночью она активна. У неё сбились внутренние часы.

— Марина, ложись, поспи. Я посижу. Я присмотрю за ней. Ты должна выспаться. А потом мы поговорим.

Марине показалось, что от этих простых слов Антона у неё внутри резко разжалась закрученная до упора пружина. Не было сил даже поблагодарить. Она просто кивнула, на автомате добралась до кровати, легла не раздеваясь и уснула — как убитая.

Часть 6

На работу Марина с Антоном пришли вместе.

С Колей столкнулись на улице у входа в приёмное отделение.

Поздоровался он очень уж ехидно и комплимент сделал, что выглядит Марина Викторовна сегодня как никогда свежо.

Правда, от истины далёк он не был. За долгое время Марина первый раз выспалась по-настоящему. Только вот Николай явно в свои слова смысл совсем другой вкладывал.

Антон его взглядом смерил и процедил сквозь зубы ответное приветствие.

А по отделению поползли слухи. Вот кто во что горазд наяривал, приписывая мыслимые и немыслимые грехи Марине Викторовне и новому заву. А ещё находились доброжелатели, готовые выслужиться, и несли все слухи и домыслы прямо заведующему — авось похвалит и личным доносчиком сделает. И он сделал: процедурную сестру в постовые перевёл, а дневную в ночную смену поставил.

Разговоры прекратились. Приглядываться и домысливать, конечно, не перестали. Но вслух не произносили. Решили все, что с «новым» шутки плохи.

Процедурная по старой памяти вылила все свои обиды и подозрения бывшему исполняющему обязанности — Николаю. И не просто так вылила, а пожалела его лысеющую голову. Так как именно она (голова его) — на очереди у нового зава на увольнение. Он Коле отношений с Мариной не простит. Вот так и сказала.

Коля думал…

Думал со вчерашнего дня. Сразу, как узнал, кем Поляков Марине приходится. И сам себе он не завидовал. Мало того, что терял Марину, к которой испытывал далеко не дружеские чувства. Так тут и работы почти лишился. Решился спросить прямо. А что в неведении сидеть? У него семья, дети. Работа для него важна и нужна.

Ближе к четырём зашёл Коля в кабинет Антона. И прямо с порога свою речь начал:

— Антон Сергеевич, давайте начистоту. Мне работу искать?

— Откуда такие мысли?

— Я думал, что я вас не устраиваю.

— В деле я вас ещё не видел, а по отзывам пациентов и вашим докладам у вас всё в порядке.

— Я про отношения с Мариной.

— Я думаю, что Марина Викторовна взрослый человек, и про отношения с ней вы будете говорить с ней самой. Мы в официальном разводе и уже давно.