Филипп тоже подошел поближе, он подбоченился, внимательно наблюдая за реакцией Ярослава, - эта реакция парню совершенно не понравилась.

Нижняя губа у Ярослава задергалась. Все против одного! Нет, так же абсолютно невозможно! Он со злостью и жгучим отчаянием дернул молнию, причем с такой силой, что отлетела собачка. В пекло этот хлам! Он брезгливо отбросил обломок и рванул обеими руками оскалившуюся пластиковыми зубцами пасть рюкзака.

Все застыли, как окаменевшие, когда рядом со скомканной грязной одеждой упало пять украденных самородков.

- Ах ты ж тварь гадливая! - Родион ухватил Славу за воротник и начал бешено трясти. - Ты украл! Ты нарушил правила!

Никто не вступился за Ярослава: его омерзительный поступок был достоин лишь порицания.

- Я, я... - Слава потупил взгляд. - Мне это не надо, это я предкам хотел доказать... доказать, что я на что-то способен... Простите меня! Я домой хочу! - Он вырвался из цепкой руки Родиона, выскочил из палатки, как ласточка из треклятой неволи: по кривой траектории, пошатываясь, но зато к цели - вертолет уже опустился на поляну, возле которой дежурили Наркес с Олегом.

Наркес держал руку козырьком, чтобы сходу определить, не его ли троюродный брат сейчас за штурвалом, а Олег тихо-мирно сидел на пенечке и занимался кропотливой работой: камнем забивал ржавый гвоздь в деревянную рейку. Выходило занятное оружие. Вот только гвоздь входил в дерево криво, приходилось рихтовать то с одного боку, то с другого.

Когда вся вольная артель успела собраться возле вертолета, Слава попытался рвануть сразу к пилоту, но тяжелая рука, легшая к нему на плечо и крепко сжавшая костяшку, вынудила остановиться.

- Ты куда, щенок, намылился? - зашептали обветренные губы Родиона. Вторая его рука легла на талию беглеца, скрываясь под тонкой куртенкой - со стороны всем показалось, что председатель артели просто-напросто убеждает строптивого юношу остаться. Он убеждал, а Слава ясно ощущал, как в бок уперся острый нож. В тот момент он осознал, что никуда не летит.

Пока мужчины быстро разбирали ящики, Олег, вытянув вперед ноги в кроссовках, выводил гвоздем на земле какие-то художества. Палка-рисовалка получилась чрезвычайно удобной: ручка длинная, а коготок вострехонек, опасный коготок царапал утоптанную землю.

Проходивший мимо Филипп с любопытством скосился на сомнительные разводы, а Олег, словив его взгляд, игриво подмигнул и кивнул на свое рукодельное изобретение. От этого взгляда и жестокой улыбки по позвоночнику Филиппа будто ледышки прокатились.

- Дед Макар, дед Макар! - Филипп в обнимку с ящиком догнал пожилого старателя уже у самого входа в палатку. - А этот Олег, он точно сын Наркеса и Зарины? У него же ведь типично русский интерфейс!

- Интер чего? - переспросил Макар, наморщив лоб и даже остановившись.

- Лицо, - со вздохом пояснил Филипп. - Ставь уже. Да вон туда, в угол. Главный сказал, что лучше в угол.

Все, что было пахучим и свежим, отнесли в дом: в палатке оставлять было опасно - вдруг медведь грешным делом в гости напросится леща копченого отведать.

- Мне Наркес ничего рассказывать не хочет. Он вообще очень сильно изменился, будто человека подменили. Угрюмый стал, замкнутый. То, что сын у него есть, это я знаю точно, но в глаза я его сроду не видал. Я ж не постоянно работал на этом прииске: здесь руду выгребли, на другой объект перебрались. А то, что он ртутью со мной поделился, так это еще не дружба, а услуга за процент.

Мимо, сгорбившись, прошел Глеб и увеличил пирамиду из ящиков еще на один элемент.

- Не в службу, а в дружбу, а не пошли бы вы потрудиться на благо нашей дружной организации? - съюродствовал он, тут же скрываясь из поля зрения.

- Главный сказал, что он контуженный, - продолжил Филипп, когда они с Макаром выходили из палатки.

- Осторожно! - Навстречу шел Степан. Его молодое здоровое лицо горело румянцем, а широкую богатырскую грудь буквально распирало от счастья. Еще бы: он бережно нес самую ценную тару! В ящике лежала водочка. Степан по-простецки улыбался и был в полной мере доволен собой, веселым днем и грядущей попойкой.

У Макара подвернулась нога, он чуть ли не налетел на здоровяка, хватая его за локоть. Бутылки жалобно звякнули.

- Аккуратнее! Мою прелесть расквасите! - гулко выкрикнул Степан и прошествовал дальше. За разбитую прелесть он вполне себе и в морду мог зарядить, чего уж там, дело это простое, это вам не золото копать.

- Все может быть, Филя, я не знаю, честно. Наркес мне не приятель, не сват и не брат, а мой бывший начальник, понимаешь? Летом двухтысячного ему сильно фартануло, золотишко вроде как обнаружилось. Зазнался маленько человек. Но, когда ему родственник место в районной администрации предлагал, он отказался. Странный он, скрытный. Ну и Зарина завсегда с ним, как жена декабриста.

- Странный, - повторил Филипп, делая очередной рейс в сторону вертолета.

Когда с разгрузкой было покончено, пилот уже сделал было движение в сторону вертолета, а вся бригада «ух» уже собралась уходить восвояси, он громко окликнул:

- Эй! А кто из вас Шорох?

У Филиппа по сердцу неприятно резануло: вот оно, началось.

- Ну, я. - Он остановился, опасаясь приближаться к мужчине.

- Тебе просили передать, что долг никто не отменял, что счетчик крутится конкретно.

Филипп сглотнул так шумно, что, казалось, этот звук услышали все.

- Чувак, походу, ты конкретно попал, - усмехнулся пилот - без злобы усмехнулся, и занял рабочее место.

- Плохо иметь долги. - Родион звонко цокнул зубом. - Сначала ты имеешь их, а потом они имеют тебя.

Филиппу стало страшно. За эти две недели он успел было подумать, что проблема с «Геликом» и его хозяином как-то там разрешилась без его, Филиппова, участия. Он ошибся, и от этого появилось желание напиться.

Было четыре часа, и работать уже не хотелось, душа требовала праздника. Родион дал добро, и артельщики с преогромным удовольствием начали накрывать на стол. Ко всеобщему удивлению бутылок оказалось не шесть, а двенадцать - радости мужиков не было предела. Наркес с Зариной, хоть и были приглашены, на сабантуе не появились, на здоровье сослались - красиво отмазались. А вот Олег «причастился»: просто с палкой наперевес подошел к столу, пожелал всем приятного аппетита, опрокинул в себя целый стакан, селедочкой занюхнул и не спеша, вразвалку, вышел из палатки.

И тут пьянка закипела. Все, кроме Ярослава, подоспели к угощению со своими кружками, радостно, с предвкушением долгожданного опьянения. Родион стоял на разливе, как самовар на изготовке, и щедро заливал алкоголь в эти самые кружки с остатками чайных следов на стенках. У Степана была самая большая тара, но никто не стал ему это предъявлять: до краев, так до краев.

Филипп, не поморщившись, сразу отпил половину - ну наконец-то, а то будто в секте все это время находился. Он и вообще никогда не прочь был выпить в хорошей компании, а сейчас вроде бы как собралось действительно неплохое общество.

Открыли шпроты - запах копченой рыбы разнесся по всей палатке. За столом послышалось хихиканье, а потом густой гогот: лица мужиков раскраснелись. Дед Макар, быстро захмелев, начал растапливать печку, аргументируя это тем, что вечером на такое уже никто не будет способен, и ночью они все непременно продрогнут.

Слава не участвовал в общем веселье. Он сидел на постели, не разуваясь, обхватив колени руками и терпеливо ожидая своей участи. Он понимал, что суд Линча непременно произойдет. Слава уже был согласен взять на себя вообще все дежурства, лишь бы его и пальцем не тронули. Не тронут ведь? Двадцать первый век, цивилизация, в конце концов! Ему, тепличной розе, было невдомек, что слово «цивилизация», жажда наживы и это место буквально самоликвидировали друг друга.

В обычном обществе живут по закону, в тюрьме - по понятиям, а здесь, в узком кругу людей, нужно было существовать по совести. Игры в избалованного ребенка, которому все доставалось по первому щелчку пальцев, остались там, в столице. Сейчас он должен был ответить за себя, за глупый поступок и наглую ложь.