Изменить стиль страницы

– Куда спешишь?

Зарислава только руку выдернула. Покосилась в сторону Князя Вячеслава, которого окружали воеводы и старцы. Он распивал братину с мужами, о чём-то толковал, казалось, не обращал внимания на празднество вокруг. В сторону Марибора травница не осмелилась взглянуть, ощущая, как в груди разливается холод. Но не удержалась. К удивлению, а затем и разочарованию, княжича на месте не обнаружила. Ушёл. Зарислава вспыхнула, обида сжала горло, обожгла ядом.

– Ты грустная и одна, – напомнил о себе Пребран.

Повеселевшие серые с золотистыми прожилками глаза княжича при свете костров искрились ошалело и буйно, на губах играла лёгкая улыбка. Сковала неловкость, напомнив, что эти самые губы целовали её, и Зарислава всё бы отдала, лишь бы не вспоминать этого, забыть, как никогда и не было. Братец Радмилы в бурой рубахе, расшитой зелёной нитью у горла, привлекал всё женское внимание. Светлые волосы только оттеняли его высеченное будто из бронзы лицо. Расслабленный и одурманенный мёдом, он совсем походил на отрока, изволившего пуститься с головой в сумасбродную затею. Вот и сейчас казалось, что умыслил хитрость. Только теперь Зарислава не попадётся на его уловку, да и на душе было скверно, не до забав. К тому же скребла вина, что Верна за стенами детинца, страдает. Где она теперь? Пребран даже и не справился о ней. Забыл быстро, будто и не знался с челядинкой никогда.

– Оставь меня, – сказала Зарислава, как ножом полоснула.

Взгляд Пребрана потемнел, искры мгновенно погасли, он плотно сжал губы, преобразился до неузнаваемости. Повеяло угрозой, совсем как тогда, бешено заплясало неукротимое безумие в его глазах, но на этот раз не испугало, а только пуще разъярило нахлынувшую досаду. Зарислава холодно выдержала его давящий взгляд.

– Ну и езжай в свою деревню, – огрызнулся он и зашагал через площадку, с остервенением расталкивая людей.

Вдруг неожиданно остановился и сгрёб в охапку рыжеволосую Миру, грубо и настырно прижался к её губам, но челядинка не взбунтовалась, напротив, приластилась, захихикала.

Зарислава дальше уже не смотрела, отвернулась, подавляя накатившее отвращение. И какой злой дух ворвался в него?

– Женю его этой же осенью, на равноденствие! – князь Вячеслав громыхнул гневно кубком по столу, что золотое питьё расплескалось, омочив его руки и перстни на пальцах. Сказал он так громко, что его слова были слышны многим, иные даже оглянулись.

Воевода погладил бороду, ухмыльнулся только. Бойко отщипнул мякоть рыбицы, кинул в рот.

– Совесть совсем потерял, охальник, – продолжал яриться князь, скрежеща зубами, потом отвёл орлиный взор от затылка сына.

– На ком женишь? – поинтересовался Бойко, пережёвывая снедь.

– Есть у меня на примете невеста одна из Лути. Как раз породниться мне нужно с князем земли той.

– Так ж дочку он сватал многим, никто не берёт, говорят, неказистая, да ум с горошину. Ты не горячись, подумай, – отозвался один из старейшин.

– Пребрану её ум не нужен, коли с холопками водится, счёт потеряв, беспутник! Одурел совсем. Я его проучу, – шелестел голос Вячеслава. – Срамит только. Вот и пущай получает суженую. Терпению учится и смирению. Надоел.

Больше не в силах вынести давление, Зарислава быстрым шагом пошла со двора, мимо столов, вырвалась из шумной толпы, побежала по деревянному настилу к воротам, покинув детинец. А когда очнулась, поняла, что забрела на капище, выстроенное под открытым небом среди дружинных и хозяйских изб. Здесь было сумрачно и тесно, но вместе с тем ощущалась защита покровителей. Стоило бы уйти, ведь сюда мог забрести кто угодно, а попадаться на глаза в таком рассеянном виде не хотелось. Но Зарислава от чего-то не сделала и шагу назад. Ребристые стены построек отвечали безмолвием, внушали защиту. Сюда уже никто не явится.

Тишина спеленала воздух, и только изредка доносились приглушённые возгласы и смех с княжьего двора, да трещали горевшие ветки на краде – кто-то и здесь недавно подносил требы. Зарислава ахнула, когда различила в сполохах костра женский лик Богини Сва, хранящей здесь мир и покой. Средь дымных занавесей меркнущего заката просачивался тонкой желтоватой полоской нарождающийся месяц.

Зарислава ощутила успокоение, из груди свободно вырвалось задержанное дыхание. Она неспешно приблизилась к краде, ступая по вытоптанной тропе. Из-за неподвижности воздуха серебряный дым поднимался столбом и только над покровами изб рассеивался едва ощутимым ветром. Переливались огненными всполохами угли, дышали теплом, бросая в воздух искры, которые тут же гасли и опускались серой крошкой на землю. Зарислава подняла голову, вглядываясь в образ, в прорези глаз с точками в середине, незыблемо смотрящие вдаль, вынуждающие прирасти к земле.

– Что же теперь будет? – прошептала она.

Сей же миг сделалось гадко и отвратно, что-то рушилось безвозвратно и жестоко. А Радмила… Неужели счастье княжны недолгое? И сказать бы об угрозе, предупредить, но Зарислава не могла.

– Почему? – спросила она и вскинула голову.

Лик Богини растворился, и перед глазами предстал Марибор, такой, каким она запомнила его в холодном лесу в своём видении – беззащитный и напуганный. Тогда ему некому было помочь. Он беспомощно взирал на то, как гибнет его мать, как извивается в огне, как срывается на крик её голос, слышал проклятия Творимира. Зарислава задрожала. Она накрыла ладонью рот, будто собиралась кричать, но как наяву ощутила на губах горячее касание, а потом вкус губ Марибора… Из глубин в ответ поднялось опаляющее волнение. Травница упрямо дёрнула подбородком, повелевая себе не вспоминать, задушив и боль.

Завтра Зарислава покинет Доловск и уже никогда не узнает, решится ли он исполнить месть. Со временем она забудет эту долгую поездку, перевернувшую всю её жизнь. Постепенно уйдут и воспоминания, заживёт, как и прежде, спокойно и мирно, зная только, что где-то оставила часть себя.

Зарислава плотно сжала губы. Запах дыма горчил на языке, въедался в глаза, вынуждая щуриться. Сбивчивые мысли замельтешили, как гарь над костром, серые, назойливые, они зачерняли душу, не давая мыслить ясно. Сердце будто свинцом налилось. Пришло горькое осознание – она не помогла Радмиле. Нет. Не исполнила долга перед Славуньей. Не смогла запутать смерть, прогнать. Смерть лишь сильнее засела в сердце, будто наконечник стрелы, оставшийся в плоти, который Зарислава пыталась вытянуть так неумело и глупо. Её испытание оказалось слишком сложным, и она его не прошла.

Зарислава опустилась на колени.

– Матушка Славунья, – вырвалось имя Богини из уст вместе с обрывистым дыханием. – Не за себя прошу, за других. Пусть не исполнила замысел твой, кой ты послала мне, чтобы испытать силу мою. Но прошу тебя, помоги… Марибору. Не губи души его. Пусть глаза его видят путь верный, сердце слышит голос Прави, что ведёт к чистым истокам твоим. Помоги ему выйти из тьмы боли и страха, – Зарислава замолкла, и в воцарившейся тишине всё так же неподвижно глядела Богиня с ровной прорезью губ. Только звёзды стали ярче проклевываться, и огненно-малиновый месяц дрожал в плотном слое дыма. Донеслось до ушей весёлое пение из детинца. Гулянье продолжалось. Зарислава опустила взгляд на руки, сложенные на коленях, и застыла. Осторожно коснулась и окрутила на запястье обручье Радмилы. В ярком свете огня по узорам перетекала тягучая золотая река. Больше не мешкая, Зарислава сняла тяжёлое украшение с руки.

Трогая кончиками пальцев гладкое тёплое обручье, девица ещё некоторое время задумчиво разглядывала его. Искренне признавалась себе в том, насколько слабой оказалась в этой жизни. А она-то была уверена, что может многое, но оказалось, что нет. Предала себя, не стать ей жрицей, как и чей-то невестой. И никому больше не будет принадлежать.

– Пусть дар этот и зарок откупом будет, – сказав это, Зарислава одним резким движением бросила обручье в огонь, наблюдая, как языки пламени окутали украшение. Мягко гладило золото кровавое пламя, нагревая.

Неожиданный хруст сучьев вынудил Зариславу обернуться и мгновенно подняться на ноги. Звук послышался со стороны ворот, но в опустившихся сумерках уже и невозможно было ничего разглядеть. Только хищно колышущиеся тени от столбов ворот. Может, заблудший пёс бредёт на запах съестного, ищет? Постояв какое-то время, вглядываясь в темноту, Зарислава поспешила покинуть капище. Пошла окольными путями к хозяйскому двору в стан Благини. Ныне пир для неё окончен.