Зарислава опустила взгляд и накрыла ладонями синяки, оставленные Пребраном.

Брошенные Марибором слова сковали, обратили в ледяную глыбу, вынудили помертветь и бежать прочь. Но теперь, оттаяв, Зарислава ощутила жгучую боль. Каждое его слово, обвинение отпечатывались на сердце клеймом позора, прожигали душу. Зачем он так? За что? А она? Почему не смогла толком разъяснить, сбежала?

Зарислава поглядела в безмолвное облачное небо.

– Матушка Славунья, пречистая, славлю тебя во всякое время, в лихую годину, в мире и радости… Помоги, прошу… Что делать мне? Как быть, подскажи, дай совет, знак верный… Доверяю тебе жизнь свою, покоряюсь воле твоей… Всё, что скажешь ты, сотворю я. Пойду по той тропке, куда направишь, укажешь. Теперь моя воля в твоей власти. Бороться нет больше сил… Не отворачивайся от меня, пожалуйста, помоги… – голос Зариславы дрогнул, а внутри было по-прежнему пусто.

Ступая по мягкой земле, травница всё больше отдалялась от крепости. После встречи с Марибором оставаться взаперти не было никаких сил. Она ни в чём не виновата. Этой ночью князь Данияр вдруг занедужил, Радмила прибежала глубокой ночью, призывая помочь. Зарислава же приготовила отвар из последних трав-огневиц, что остались у неё. Видимо, как, впрочем, и думала она, яд ещё где-то оставался в крови князя, но теперь она чиста.

«…кто-то ещё?» – эхо отдалось в мыслях.

Неужели Марибор узнал о Пребране? От этого понимания кожа Зариславы покрылась льдом. После стычки с Пребраном травница немедленно попросила княжну поселить её в другую клеть, та с пониманием согласилась. Более того, Радмиле было самой неудобно за брата, выпрашивала извинений, ругала княжича, пообещала Зариславе, что он больше не приблизится к ней. В самом деле, Пребрана Зарислава больше не встречала, да и где? Вчера весь день не выходила из своего укрытия.

Нынче ночью Радмила объявила, что завтра по утру обручённые покинут Волдар, наказала собираться в дорогу, назад, в Доловск. Зарислава, как ни странно, не обрадовалась этой вести, и не сразу поняла, что отчаянно ждала возращения Марибора. Знала бы, что встреча будет такой нелепой, осталась бы с Радмилой в покоях князя.

Зарислава скользнула под сень деревьев. Тут же объял промозглый душистый воздух. Тихо было кругом, кроны тяжело покачивались под небом, изредка доносился протяжный скрип, густо пахло еловой смолой. Зариславе сделалось спокойно, даже на миг почудилось, что находиться дома в Ялыни, в родном лесу. Зачарованная тишиной, она всё шагала вперёд, не задумываясь об опасности, о том, что может потерять дорогу назад, ей было безразлично это. Хотелось побыть одной, побродить, опустошить голову от тяжёлых мыслей, не думать о Мариборе. Вернувшись, начать собирать вещи.

Пребывание её в Волдаре подошло к концу. Но облегчения она не ощущала.

Погружённая в задумчивость, Зарислава не сразу различила средь деревьев женский силуэт, вздрогнула от неожиданности, остановилась. Немного погодя, когда пришла в себя, рассмотрела, что это была старуха с белыми волосами, рассыпанными по плечам, с длинной шеей, морщинистым лицом, закутанная в накидку мехом вовнутрь, до земли спадало тяжёлое суконное платье. Женщина сжимала в руке кривую палку. Она могла быть кем угодно: и злым духом, представ перед путницей в образе человека, и нежитью, и крестьянкой из Волдара, могла быть и лесной ведьмой. Но Зарислава не почувствовала опасности. Но то, что это была не простая старуха, девица не усомнилась, ибо не ощутила изначально её присутствия.

Старуха улыбнулась добродушно.

– Не боязно одной по лесу бродить? – спросила она, и голос её на диво был тягучий и напевный.

Сбросив оцепенение, Зарислава спохватилась и почтенно преклонила голову.

– Здравия тебе, матушка. Нет не боязно.

Старуха едва заметно улыбнулась.

– Раз так, давай присядем, потолкуем, передохну заодно, – женщина прошла немного вперёд, присела на поваленную бурей серую ссохшуюся ель, отставила посох, потянулась к поясу, где висели мехи с водой.

Зарислава, помедлив, всё же прошла к женщине – негоже отказывать незнакомке и бежать прочь. Старость учили её уважать и почитать, а потому ничего не случится, если уважит отшельницу, присядет рядом. Может, заодно что-то и выведает для себя важное.

Сделав несколько глотков, старуха отложила питьё, внимательно посмотрела на Зариславу. В пронзительных серо-зелёных глазах отражалась дремучая лесная чаща.

Взгляд этот заворожил.

– Меня Чародушей звать. Век целый живу в этом лесу. Голову твою золотистую заприметила издали. Подумала сперва, не русалка ли, дева речная заплутала? Пригляделась – а щёки-то розовые, кровь живая. Молодая ты, красивая, звать-то тебя…

– Зариславой.

– Хм, имя достойное, – глаза старухи было застыли, но затем мгновенно изменились, стали задумчивыми.

– Матушка-волхва так нарекла.

– Стало быть из деревушки Ялыни пришла. Не та ли самая травница, что Князя исцелила?

Зарислава вскинула удивлённый взгляд на Чародушу. Впрочем, чему удивляться, слухи о том, поди уже и за стены Волдара разошлись. Она лишь кивнула.

– Так не ответила ты, чего одна бродишь в такую рань, не побоявшись душегубов? Беда какая приключилось с тобой или же разругалась с кем?

Зарислава окаменела. Право, не рассказывать же всё незнакомой страхе о своих горестях, хотя этого и отчаянно хотелось – излить душу, рассказать о перепутье, на котором и не мыслила никогда оказаться.

Чародуша смотрела пристально, терпеливо ожидала ответа.

– Я тоже не стану скрывать, что владею силой особой – ворожить могу и колдовать, – улыбнулась она сухими морщинистыми губами, и в этой улыбке было столько тепла, что Зариславе сразу сделалось спокойно на душе. Буря негодования и обиды мгновенно стихла.

– Но можешь не рассказывать. Я смогу сама узнать судьбу твою, – поспешила заявить Чародуша.

От этих слов у Зариславы холод прошёлся по спине, и неловко сделалось сразу, тесно. Не хотелось, чтобы чувства её кто-то чужой узрел, сокровенное раскрыл. Чародуша, прочитав на лице травницы испуг, засмеялась тихо, и смех её был подобен девичьему.

– Не пугайся, не стану этого делать, коли не хочешь.

Некоторое время сидели молча, слушая, как вздрагивают ветки под тяжестью лесных птиц, гудят кукушки вдалеке, шуршит над головами хвоя. Лес просыпался, и средь буро-рыжих стволов начало светлеть.

– В Волдаре ни одной колдуньи не осталось, – прервала тишину Зарислава, вспоминая все те вопросы и тревоги, что так давно волновали её, – почему покинули стены?

Чародуша посмотрела долго на Зариславу, спросила:

– Ты верно так знать хочешь? Может иные вопросы трогают сердце твоё?

Трогают, не то слово, всю души вывернули наизнанку, вымотали. Зарислава только вдохнула прерывисто, надсадно. Во век не разобраться ей в чувствах своих.

«Если скажу, всё равно нет мне помощи, сама должна разобраться».

Чародуша снова засмеялась, накрыв сухими, немного грубыми ладонями руки Зариславы, погладила, легонько сжала.

– Ты не прячься и не таись. Ничего тебе не нужно рассказывать, ведаю, что молодец тебе один покоя не даёт, из-за него не спишь ночами, терзаешься, всё думаешь. Имя ему Марибор.

Зарислава содрогнулась, кровь так и схлынула с лица, а лес закружился, и лишь только серо-зелёные глаза колдуньи неподвижно пронизывали Зариславу.

Она сбросила руки Чародуши, привстала. Оправилась от первого потрясения, спросила дрожащим голосом:

– Откуда, матушка, ведаешь это?

– Говорил княжич мне о тебе. О девице златовласой, травнице по имени Зарислава.

Девица сглотнула сухость, резко захотелось пить, что горло засаднило.

– Говорил?

– Да.

Зарислава всё никак не могла поверить ушам своим и взять в толк, кто перед ней находится. Она ещё раз оглядела внимательно старуху, спокойную, волевую, стойкую. Уж не назвалась ли она именем чужим?

– Не пугайся так. Я не Ведица, если ты о ней подумала, – улыбнулась Чародуша, щурясь, собирая морщинки вокруг глаз. Ты спрашивала меня о Волдаре, так садись, расскажу тебе, что волнует. Слыхивала ли ты о волхве Творимире? Вижу, слышала.