Длинное сводчатое помещение — потерна береговой батареи, стоявшей здесь еще в первую мировую войну. Вдоль стен — столики операторов. А посредине — большие «столы обстановки» с разложенными на них картами.

Мой стол у самого входа.

Много света (электрического: окон нет). Шумно, хотя офицеры говорят вполголоса, а телефоны звонят еле слышно. Это береговой командный пункт флота.

4 часа 50 минут. Быстрыми шагами проходит к своему столу В. Ф. Трибуц. Поднимает на меня усталый взгляд и берет в руки свой любимый большой карандаш. Я молча протягиваю ему бланк телеграммы. Вице-адмирал медленно вслух читает:

— «Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать противника».

Вздохнув, он ставит свою размашистую подпись. Офицер Кашин берет телеграмму. Вскоре она понеслась по проводам и эфиру в Ханко, Ригу, на остров Эзель, в Кронштадт соединениям, частям и кораблям. Странное дело, мы облегченно вздохнули, будто с плеч спала тяжесть. Кончилась неизвестность. Все стало на свое место. Теперь оставалось действовать.

Торопливо отстукивал телеграфный ключ под рукой молодого насупившегося старшины.

Отдав распоряжения, командующий убыл в гавань, на корабли — в эти минуты ему хотелось быть среди матросов и офицеров.

Я вышел на воздух. Уже рассвело. Море было тихим. В Суропском проливе пыхтел буксирчик с баржей, направляясь в Таллин. Его моряки торопятся домой. О войне они еще ничего не знают.

На кораблях и в частях проходили митинги. Матросы и офицеры клялись выполнить долг перед Родиной. Беспартийные подавали заявления в партию, хотели идти в бой коммунистами.

Из штаба шли распоряжения. Мы держим экзамен. Все, что мы готовили, подсчитывали, прикидывали, уже сегодня начнет проверяться в действии.

Флагманский штурман капитан 2 ранга Иосифов докладывал, что все маяки погашены, снимается плавучее ограждение с банок и отмелей. На морских просторах не будут больше приветливо мигать кораблям белые, красные, зеленые огни. Утроенное искусство кораблевождения потребуется от командиров и штурманов.

Прибыл начальник разведки подполковник Н. С. Фрумкин. Сообщил, что фашисты открыто, по радио, объявили о минировании моря между островами Эланд и портом Клайпеда. Капитан-лейтенант Лукьянчиков быстро нанес данные на карту. Покачал головой:

— Это же поперек всей южной части Балтики. Не может быть. Очевидно, очередная фашистская липа!

Начальник оперативного отдела, как бы продолжая мысль офицера-оператора, выразил догадку:

— Пытаются задержать развертывание наших подводных лодок в Балтийском море…

Как позже выяснилось, это так и было: фашисты поставили в этом районе три тысячи мин и минных защитников. И все-таки они не смогли воспрепятствовать развертыванию наших подводных лодок.

Я принимал поток докладов, запросов, просьб, отдавал распоряжения. Трудностей было много, главным образом потому, что еще не была объявлена мобилизация и гражданские организации продолжали работать по-мирному. Капитан 2 ранга Иван Николаевич Ганцов, наш начальник отдела военных сообщений, беспрерывно звонил в управление Балтийского морского пароходства и в торговый порт, требуя выделить необходимые флоту суда. Но его никто не слушал, ибо сверху не было указаний…

Звонил директор театра, спрашивал: «Можно ли сегодня играть спектакль?» Подшефная школа беспокоилась: надо ли свертывать пионерские лагеря? Куда девать студентов гражданских вузов, недавно прибывших в Таллин на стажировку?

Слово «война» медленно внедрялось в сознание и быт людей. Меньше всего мы хотели и собирались воевать. Как говорилось в песне: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути». Однако не так-то легко было развести пары этого бронепоезда…

Только после гибели транспорта «Гайсма» под нашим энергичным нажимом пароходство приказало всем своим судам немедленно следовать в ближайшие советские порты. К счастью, два парохода — «Луначарский» и «Вторая пятилетка», следовавшие в Германию, успели вернуться обратно.

Трагично сложилась судьба наших моряков, находившихся в это время в Германии. К сожалению, не считаясь с напряженной обстановкой, Наркомат морского флота всего за несколько дней до нападения фашистов направил в командировку в Германию десятки своих моряков. Ушли туда и наши транспорты с грузами. Впервые же часы войны фашисты арестовали и отправили и концлагеря около девятисот советских моряков. Противник захватил более сорока советских кораблей общим тоннажем свыше ста двадцати трех тысяч тонн. Германские же корабли и немецкие специалисты, как уже говорилось, своевременно покинули наши порты и встретили войну у себя на родине.

На командный пункт прибывали для получения указаний командиры соединений. Одним из первых появился высокий худощавый контр-адмирал Д. Д. Вдовиченко, командующий эскадрой, всегда спокойный и прямой в суждениях. Его басовитый голос слышен был издалека и терялся разве только перед сочным басом начальника тыла флота генерал-майора М. И. Москаленко.

Поздоровался и скромно сел на стул капитан 1 ранга Н. И. Мещерский — командир минного заградителя «Ока». Почти сразу за Ним прибыл командир охраны водного района главной базы капитан 2 ранга А. А. Милешкин.

Я смотрел на эти давно знакомые мне лица. Те же улыбки, те же приветствия, только совсем мало слов… Каждый подходил к офицеру-оператору и получал документы. В тишине шуршали карты, кальки…

Контр-адмирал Вдовиченко, просмотрев документы, аккуратно уложил их в папку, завязал ее и, шумно хлопнув по ней широкой ладонью, прогудел своим басом:

— Начальник штаба! Мне все ясно, разрешите следовать. — И тут же исчез.

Авиация флота, береговая оборона, тыл флота и Военно-Морские базы хранили оперативную документацию на месте. Штаб флота давал этим соединениям только сигнал, и там немедленно вскрывались специальные пакеты. Поэтому прибытие на БФКП начальника тыла флота генерал-майора М. И. Москаленко меня обеспокоило. Он сел в стороне и что-то писал, подсчитывал. Это был мой старый приятель еще по службе на Черном море в далекие годы юности. Москаленко хорошо знал хозяйство флота, руководил им оперативно и уверенно, всегда знал обстановку и умел поддерживать самый тесный контакт в работе органов тыла со штабом флота.

Уловив мой вопросительный взгляд, Митрофан Иванович сделал успокоительный жест рукой:

— Ничего, ничего. Все в порядке, машина завертелась и в тылу. Но у меня есть серьезный разговор. Отпустите всех флагманов, я подожду.

Я насторожился, зная, что по мелочам Москаленко никогда в штаб не обращался — слишком самостоятельный человек.

Позвонил начальник штаба авиации полковник Д. И. Сурков:

— Самолеты вылетели на разведку в Финский залив и в Балтийское море.

Я обрадовался. Наконец-то! Теперь-то уж не упрекнуть нас, что мы «лезем» на провокацию.

Докладывали дежурные офицеры штабных постов: подводные лодки начали выходить на позиции; бомбардировочная авиация вылетает для нанесения ответных ударов по военно-морским базам фашистов.

Наконец почти все флагманы разъехались.

— Пойдем на воздух, надо посоветоваться, — сказал генерал Москаленко.

Мы вышли из потерны. Москаленко сразу приступил к тому, что его волновало:

— План минных постановок в Ирбенском проливе не меняется?

— Все остается, как намечено. А почему ты спрашиваешь?

— В Усть-Двинске, откуда должны выходить корабли на минную постановку, не хватает топлива. Его везет из Либавы танкер «Железнодорожник», но он не прошел еще и половины пути…

Да, тут поневоле задумаешься. Вот когда сказалось отсутствие хранилищ топлива! Кто в этом виноват, сейчас выяснять поздно и бесполезно, надо немедля что-то предпринимать.

Вернувшись на командный пункт, мы произвели расчеты на карте. Возникло предложение: направить танкер на рейд Кюресаре (остров Эзель), а четырем миноносцам с минами заграждения выйти сюда на имеющемся запасе топлива, с тем чтобы произвести здесь полную заправку. Так мы сбережем почти сутки времени.