Если до тех пор инженер принимал некоторые меры предосторожности, чтобы остаться неузнанным, если он путешествовал преимущественно ночью, лишь порою зажигая свои электрические фонари, а в течение дня скрывался за облаками, то теперь он, казалось, не хотел дольше сохранять в тайне свою победу. Не для того ли прибыл он в Филадельфию и явился в зал заседаний Уэлдонского ученого общества, чтобы сообщить миру о своем удивительном открытии, чтобы убедить ipso facto[45] даже самых недоверчивых противников?

Читателям известно, как он был принят, и они увидят в дальнейшем, каким испытаниям собирался Робур подвергнуть председателя и секретаря вышеупомянутого ученого общества.

Между тем инженер приблизился к обоим коллегам, которые изо всех сил старались скрыть, какое удивление вызвало в них все, что им, вопреки желанию, довелось увидеть и пережить. Очевидно, под черепами обоих англосаксов жило такое упрямство, которое очень трудно было победить.

Со своей стороны, Робур и вида не подавал, что он это замечает, и, словно продолжая прерванный больше двух часов назад разговор, сказал:

— Господа, вы, конечно, задаете себе вопрос, может ли мой летательный аппарат, великолепно приспособленный для воздушных сообщений, развить большую скорость? Он был бы недостоин называться покорителем воздушных стихий, если бы не мог стремительно поглощать пространство! Я хотел, чтобы воздушная среда стала для меня надежной опорой, и она стала ею. Я понял, что для победы над ветром надо попросту стать сильнее его, и вот я сильнее ветра! Я не нуждаюсь ни в парусах, чтобы нестись вперед, ни в веслах или колесах, чтобы ускорять свое движение, ни в рельсах, чтобы мчаться еще быстрее. Воздух — вот все, что мне нужно! Воздух окружает меня, как вода окружает подводную лодку, и мои гребные винты врезаются в него, как винты парохода врезаются в волны. Вот каким образом я разрешил проблему авиации. Вот чего никогда не достичь ни воздушному шару, ни другому аппарату легче воздуха.

Дядюшка Прудент и Фил Эванс хранили полное молчание. Но это нисколько не обескуражило инженера. Он лишь легонько усмехнулся и продолжал:

— Вы, вероятно, спрашиваете себя, может ли «Альбатрос» перемещаться не только в горизонтальном, но и в вертикальном направлении, словом, может ли он соперничать с воздушным шаром даже тогда, когда речь идет о достижении верхних слоев атмосферы? Так вот, я бы вам не советовал состязаться на своем аэростате «Вперед» с моим «Альбатросом».

Коллеги лишь пожали плечами. Именно тут они, пожалуй, и ожидали поражения инженера.

Робур подал знак. Тотчас же гребные винты воздушного корабля остановились. Затем, пролетев в силу инерции еще около мили, «Альбатрос» неподвижно застыл в воздухе.

По второму знаку Робура подъемные винты стали вращаться с такой быстротой, которую можно сравнить лишь со скоростью вращения звуковых сирен во время акустических опытов. Производимый этими винтами звук «фрррр» поднялся приблизительно на октаву по звуковой шкале, однако сила его уменьшилась вследствие того, что винты вращались теперь в разреженном воздухе. Летательный аппарат взмыл прямо ввысь, точно жаворонок, который оглашает своим пронзительным криком окружающие просторы.

— Господин!.. Господин!.. — твердил Фриколлин. — Только бы эта штука не разбилась!

Робур лишь презрительно улыбнулся в ответ. За несколько минут «Альбатрос» достиг высоты в две тысячи семьсот метров, что расширяло поле зрения его пассажиров до семидесяти миль, а затем он поднялся до четырех тысяч метров, на что указал барометр, упавший до 480 миллиметров.

Совершив этот опыт, «Альбатрос» снова снизился. В верхних слоях атмосферы давление падает, что приводит к уменьшению кислорода в воздухе, а вследствие этого и в крови. Вот в чем кроется причина несчастных случаев, происходивших с некоторыми воздухоплавателями. Робур не хотел без нужды подвергать своих людей такой опасности.

Поэтому «Альбатрос» вновь опустился на высоту, лететь на которой ему было всего удобнее, и гребные винты еще быстрее помчали его на юго-запад.

— Теперь, господа, вы, надеюсь, получили ответ на вопрос, который себе задавали? — проговорил инженер.

Затем, опершись на перила здесь же, в носовой части воздушного корабля, он погрузился в раздумье.

Когда Робур поднял голову, он увидел возле себя председателя и секретаря Уэлдонского ученого общества.

— Инженер Робур, — начал дядюшка Прудент, который тщетно пытался овладеть собой, — напрасно вы полагаете, что нас занимают вопросы, которые вы сами задаете! Но мы и в самом деле хотим задать вам вопрос, на который, надеемся, вы соблаговолите ответить.

— Спрашивайте.

— По какому праву вы напали на нас в Фэрмонт-парке, в Филадельфии? По какому праву вы заперли нас в этой темнице? По какому праву вы увозите нас, вопреки нашему желанию, на борту своей летательной машины?

— А по какому праву, господа любители воздушных шаров, — перебил Робур, — по какому праву вы меня оскорбили, освистали и угрожали мне в своем клубе с такой яростью, что я удивляюсь, как ушел оттуда живым?

— Спрашивать — не значит отвечать, — вмешался Фил Эванс, — и я тоже требую ответа: по какому праву?..

— Вам угодно знать?..

— Да, пожалуйста.

— По праву более сильного!

— Какой цинизм!

— И все же это именно так!

— А как долго, гражданин инженер, — спросил дядюшка Прудент, который в конце концов вышел из себя, — как долго намерены вы пользоваться этим правом?

— Как можете вы, господа, — с иронией спросил Робур, — задавать мне подобный вопрос, когда вам достаточно опустить взор, чтобы насладиться зрелищем, равного которому нет на свете?

В ту минуту «Альбатрос» словно гляделся в необозримую зеркальную гладь озера Онтарио. Он только что пролетел над страною, так поэтично воспетой Купером, и парил теперь над южным берегом этого обширного водоема, направляясь к прославленной реке, которая несет в него воды озера Эри, разбивая их о свои пороги.

На мгновение величавый гул, напоминавший раскаты грома, донесся до воздушного корабля. Казалось, влажный туман внезапно поднялся в воздух, — так заметно посвежело вокруг.

Прямо под «Альбатросом» с порогов полукружьем низвергались огромные потоки воды. Казалось, струи расплавленного хрусталя, преломляя солнечные лучи, переливаются тысячью радуг. Величественная картина!

Переброшенный перед водопадами мостик, точно нить, соединял один берег с другим. Тремя милями ниже виднелся висячий мост, по которому медленно двигался поезд, переправляясь с канадского берега на американский.

— Ниагарские водопады!

Эти слова невольно вырвались у Фила Эванса, между тем как дядюшка Прудент делал над собой величайшие усилия, чтобы не восхищаться всеми этими чудесами.

Еще минута — и «Альбатрос» уже оставил позади реку, которая отделяет Соединенные Штаты от канадской территории, и устремил свой полет над обширными пространствами Северной Америки.

Глава восьмая,

из которой видно, как Робур решил ответить

на поставленный ему важный вопрос

В одной из кают кормовой рубки дядюшку Прудента и Фила Эванса ожидали две великолепные кушетки, несколько перемен белья и платья, плащи и пледы. Даже на трансатлантическом пароходе они не пользовались бы большими удобствами. И если наши воздухоплаватели спали дурно, то лишь потому, что им мешали забыться вполне понятные тревоги. В какое опасное приключение были они вовлечены? Какие еще испытания ожидали их по воле Робура и против их собственной воли (да простит нам читатель невольный каламбур)? Чем закончится вся эта авантюра и чего, собственно, добивается инженер? Вот что занимало их мысли в ту бессонную ночь.

Слуга Фриколлин был помещен в носовой части «Альбатроса», в каюте рядом с той, которую занимал повар воздушного корабля. Это соседство было ему по душе: Фриколлин любил общество великих мира сего! В конце концов он заснул, но сон его был полон кошмаров — ужасных полетов в пространстве и головокружительных падений с высоты.