Джон сел под дерево, прислонившись затылком к его пыльному стволу, и стал смотреть на звезды.

— Хочу домой — сказал он вслух совершенно неожиданно для себя.

Отчаяние

Съемки приближались к концу, когда вдруг появился на площадке совершенно неожиданный в этом далеком от цивилизации месте автомобиль.

Появился он не один, а в сопровождении всадников и мальчишек, которые со всех ног мчались за неизвестным чудом.

Вся съемочная группа, затаив дыхание, следила, как автомобиль, подскакивая на кочках и колдобинах, подъехал к базе и остановился.

Вышел из него человек, затянутый кожей, в огромных очках-консервах, с развевающимся белым шелковым шарфом вокруг шеи. Приблизившись, человек снял очки и кожаное кепи и оказался девушкой.

— Привет! — сказала она уставившимся на нее кинематографистам. — Я Диана Уинстон. Можно мне поглядеть, чем вы тут занимаетесь?

Появление автомобиля и девушки произвело на всех такое сильное впечатление, что какое-то время никакого ответа не было.

Девушка рассмеялась:

— Теперь понятно, почему кино — немое. Наверное, вы не умеете разговаривать.

— Прошу прощения, мисс Диана, но ваше появление можно назвать только чудом. А чудеса делают людей немного глупыми, — первым нашелся Бьерн. — Кстати, разрешите представиться — Бьерн Люрваль. Большой ваш поклонник.

Джон с удивлением взглянул на друга.

— Правда, вы знаете обо мне? — удивилась девушка.

— Да кто же не знает вас?! — расплылся в улыбке Бьерн. — Вы ведь та самая сумасшедшая и взбалмошная Диана, которая отправилась путешествовать по арабскому Востоку, оставив все прелести Лондона и поместья вашего досточтимого батюшки лорда Самюэля Уинстона! Честно говоря, будь я на его месте, отшлепал бы вас хорошенько.

Эти, мягко говоря, непочтительные слова вовсе не обидели Диану. Она улыбнулась и протянула Бьерну руку.

— Очень приятно, мистер Бьерн. О вас я тоже слышала немало. Не вы ли тот безумный художник, который собирался раскрасить собор Парижской Богоматери в розовый цвет? Нет, кажется, вы собирались сделать из Эйфелевой башни большой парус, чтобы в Париже всегда был свежий воздух. Будь я на месте ваших друзей, давно бы засадила вас в сумасшедший дом.

— Уверен, что наши палаты были бы рядом, — ответил Бьерн. — Впрочем, боюсь, что все сумасшедшие дома для вас недостаточно сумасшедшие.

Джон вертел головой, не понимая, что за абсурдный разговор он слышит. Остальные были в не меньшем недоумении.

— В таком случае окружающим придется терпеть мои причуды, — сказала девушка.

— Но я-то их терпеть не собираюсь, — сказал Бьерн. — У нас тут серьезное дело, а вы, зная ваш характер, все развалите до основания.

— Разве то, чем занимаетесь вы, еще можно развалить? Простите, мистер… — повернулась Диана к Джону.

— Батлер. Джон Батлер, — представился Джон.

— И вы терпите этого разгильдяя, мистер Батлер?

— Но я… Мы с Бьерном…

— Что, вы хотите сказать, что вы с этим олухом друзья?

— Да, мы с ним…

— В таком случае я сначала поцелую вас, а потом уже этого увальня.

И Диана, не дав опомниться Джону, чмокнула его в щеку.

— Ну, а теперь ты иди сюда! — приказала она Бьерну.

— Нет-нет, все! Ты на моих глазах целуешься с посторонними мужчинами, а я что, должен это спокойно сносить? Да по законам шариата тебя нужно побить камнями!

— Ну скажите, мистер Батлер, разве можно любить этого шведа-француза-англичанина-немца-бельгийца да еще в придачу араба?

Диана обняла Бьерна. Тот был на седьмом небе от счастья. Конечно, в первую очередь потому, что приехала его невеста, о которой он, кстати, ничего не говорил Джону, а во-вторых, потому что ему опять удалось всех разыграть.

— Все, хватит вам киснуть в этой пыли, — сказала Диана вечером, когда съемки закончились, — мы поедем в город в хороший ресторан.

— В ресторан? — переспросил Джон. — А вы уверены, что в этих краях знают такое слово?

— В этих краях знают все, — твердо заявила девушка.

Она посадила друзей в автомобиль и повезла к городу.

— Что-то я не припомню ни одного ресторана, — сказал Джон, но вид Дианы был настолько убедителен, что он решил довериться ей.

Бьерн ни на минуту не прекращал пикироваться со своей невестой. Надо сказать, они делали это весело и легко. Так, Бьерн высмеял внешний вид Дианы и ее автомобиль. Она — его внешний вид и их лагерь. Он — ее сентиментальность, которая заставила девушку добираться к нему за тридевять земель. Она — его сентиментальность, которая заставила Бьерна вообще вспомнить о невесте, когда вокруг столько восточных красавиц.

Тут уже в разговор вмешался Джон:

— Насчет этого вы можете быть абсолютно спокойны, мисс, ни одной восточной красавицы мы не увидели.

— Я?! Спокойна?! Да могу ли я оставаться спокойной, если мой жених так бестолков, что не нашел ни одной интересной девушки во всей Османской империи?! Или он стал слишком привередлив, а стало быть, побрезгует и мной, или он потерял мужскую привлекательность, стало быть, им побрезгую я!

Иерусалим они проехали, поднимая тучи пыли и пугая жителей, и снова оказались среди равнины.

— Мы случайно не в Лондон едем? — спросил Бьерн.

— Нет, но оттуда рукой подать, — серьезно ответила Диана.

Действительно, ехать пришлось около часа. Бьерн уж дал волю своей иронии, дескать, ему придется поесть за двоих, потому что за обратную дорогу он проголодается. И не поступить ли им, как поступают разумные люди, когда проголодаются, взять и лечь спать прямо здесь?

Но вскоре показались огоньки, и Бьерн спросил:

— Подъезжаем? А где оркестр и комиссия по встрече?

— Все будет, дорогой, все будет.

Джон решил, что Диана опять пошутила, но вдруг услышал звуки духового оркестра, грянувшего английский военный марш.

— Я больше люблю немецкие марши, — сказал Бьерн, словно его каждый день встречают с музыкой.

Чудеса не кончались.

Английский военный оркестр стоял у обочины дороги и играл именно для них. Капельмейстер взмахнул жезлом, и оркестр, сверкая медными трубами, грянул вдруг «Дудль янки». Джон решил, что просто ослышался.

Автомобиль остановился, но Диана не собиралась выходить. Она встала и помахала солдатам рукой. А они прокричали:

— Гип-гип ура! Ура! Ура!

По ковровой дорожке, печатая шаг, к автомобилю подошел офицер и отдал Диане рапорт. А несколько солдат принесли букеты цветов.

— Бьерн, она что, из королевской семьи? — нашел единственное объяснение происходящему Джон.

— Ага, — ответил швед. — Оттуда.

Диану, Джона и Бьерна проводили в большой каменный дом, где их встретили несколько дам и военных в довольно высоких чинах. Джон почувствовал себя неловко в своем пыльном костюме, а Бьерн был, словно рыба в воде.

— Нам надо бы помыться с дороги, — сказал он Диане.

— Да-да, конечно, не сяду же я с тобой за стол, когда ты в таком виде. — Надо сказать, что и у нее вид был не самый нарядный.

Джона и Бьерна проводили наверх, выдали полотенца и халаты и показали, где находится ванная комната.

Да, такого блаженства Джон не испытывал уже месяц, хотя ему казалось, что вечность. Вода была горячей, чистой, пресной. Мыло мылилось, мочалка сдирала накопившуюся грязь. Ведь в лагере они могли только обтереться водой — ее постоянно не хватало даже для питья и приготовления пищи.

Через час, освеженные, почищенные и благоухающие, они снова спустились в гостиную. К этому времени гостей прибавилось, а с их появлением все тотчас же двинулись к столу, который по периметру был накрыт в столовой.

Военный оркестр теперь был на балкончике и негромко наигрывал вальсы.

— Ну и как объяснить все это? — спросил Джон у Дианы.

— Просто мой отец…

— Но оркестр играл «Дудль янки», и этого не мог сделать ваш отец. Ведь он, насколько понимаю, в Лондоне.

— А это уже сделала я. Вам было приятно?

— Мне было грустно. Я так давно не был дома.