— Вам следовало меня предупредить, — сказала она с очаровательной улыбкой, от которой обычно таял ее муж. — Тогда я поступила бы иначе, но теперь, мне кажется, лучше всего по почте назначить вашему другу иной день.

— А почему не вашему канонику? — раздраженно возразил Гийом. — Луи Бретель человек занятый, и мне не хотелось бы нарушать его дела ради священника, которому нечем больше заняться, как читать молитвы! Вы тоже могли бы меня предупредить!..

Однако недоразумение, по-видимому, должно было уладиться. В тот вечер Агнес была в изящном просторном платье, которое Бог знает почему называли «аристотелем»: его ввела в моду Мария-Антуанетта. Стоял погожий теплый сентябрь, и молодая женщина в платье из вышитого линона со вставками на груди из тонкого, как паутина, батиста и прозрачного кружева, среди которого причудливо извивались очаровательные голубые ленты, была так хороша, что Гийом перестал сердиться. Элизабет уже три месяца наполняла дом плачем и смехом, и дней десять назад мадемуазель Леусуа, осмотрев Агнес, заверила Тремэна, что она вполне здорова: он мог отныне вновь войти в супружескую спальню.

Предвкушая ночь или хотя бы два или три часа наслаждений, Гийом согласился предупредить своего друга о переносе визита и, проводив Агнес до двери, долго целовал ее, а потом прошептал:

— Подождите меня несколько мгновений, сердце мое, и я к вам приду…

Она тотчас от него отстранилась.

— О, нет, Гийом! Не теперь!.. Еще… еще слишком рано!

— Как это, рано? Вы что же, меня разлюбили? — Вновь притянув ее к себе, он припал лицом к ее шее, ласкал ее губами и шептал:

— Вам больше на нравится любовь? Агнес, Агнес! Вы же не откажете? Много ночей я не сплю, мысль о вас преследует меня! Любовь моя!., я так вас желаю!

Ей снова удалось выскользнуть, и она прижалась к двери спальни.

— Прошу вас, Гийом, будьте благоразумны! Моя любовь к вам ни при чем, и я не меньше вас хотела бы возобновить страстные игры, которые нам так нравились, но, повторяю, еще слишком рано! Я не совсем поправилась!

— Анн-Мари так не считает. Она говорит, что вы совершенно здоровы.

— Что она знает об этом? Рана заросла, моя плоть опять залечена… но не мой страх!

— Ваш страх?.. Но перед чем?

— Страх опять забеременеть. Вновь пережить бесконечные недели, когда сердце подкатывает к горлу, спина покрывается потом, а все вокруг начинает плыть… в ожидании окончательной пытки…

По ее внезапной бледности Гийом понял, что она не шутит, что она и в самом деле напугана, и попытался ее успокоить:

— Я понимаю, что неприятные воспоминания еще свежи в памяти, и я говорил об этом с нашей старой подругой. Она сказала, что первый ребенок всегда труднее дается, чем второй…

— Правда? Тогда лучше спросите у Розы! Она родила сына чуть ли не шутя… — сказала Агнес с нервным смешком.

— Бывают исключения! Но помилуйте, дорогая моя, вы не станете обрекать нас обоих на монашескую жизнь? Вы — моя жена, я люблю вас и смею надеяться, что вы платите мне тем же…

— Это так… я люблю вас. Но еще больше я боюсь…

— Детский лепет! Вы что же, мне не доверяете? Поверьте, мы можем любить друг друга без… последствий! Обещаю вам, что буду очень внимателен, — добавил он, снова протягивая к ней руки, но она опять ускользнула.

— Я в вас не сомневаюсь, Гийом. Я знаю, что вы взвешиваете каждое слово, но… я также знаю, каков вы в любви. Вас охватывает всепожирающее пламя.

— Вы хотите этим сказать, что я веду себя грубо?

— Нет… но…

— Но что? — спросил он тоном, в котором не осталось нежности.

— Как вам сказать?.. Когда страсть достигает некоторого предела, по-моему, невозможно себя контролировать. Поэтому прошу вас еще немного потерпеть. Позже…

— Позже? Довольно расплывчато. Это значит, когда?

— Разве я знаю? Несколько недель… месяц или два…

— Почему не год или два? Уже семь месяцев я не держал вас в своих руках, Агнес! Семь месяцев, при этом я каждую ночь желаю вас все больше и больше. Вам меня не жаль?

— Не ставьте все с ног на голову! Ведь это я прошу пощады!.. Дайте мне немного вздохнуть, немного пожить! Я не хочу провести всю жизнь в тошноте и страданиях!

— По-моему, вы хотели сына?

— Конечно! И обещаю, что дам его вам, но не сейчас… не теперь!

Слезы брызнули у нее из глаз. Она задрожала так, как будто ей грозила настоящая опасность. Но вместо того, чтобы почувствовать жалость, муж вышел из себя. Одним движением он настиг ее, без труда преодолел сопротивление, одной рукой схватил ее запястья за спиной, овладел ее ртом в неистовом поцелуе и свободной рукой стал ее ласкать. Он прекрасно знал это тело, которое отказывалось его принять, и почувствовал, как оно становилось все безвольнее по мере того, как росло наслаждение. Когда он издал долгий счастливый стон и отпустил молодую женщину, она соскользнула на землю посреди своих кружев и не двигалась, тяжело дыша и не открывая глаз, но он и не думал помочь ей подняться. Напротив, отойдя на несколько шагов, он в каком-то безумии любовался беспорядком, в котором ее оставил.

— Согласись, что в твоей постели нам было бы удобнее… и что я без труда мог бы овладеть тобой?..

Она протянула к нему умоляющую руку. — Гийом! — прошептала она. — Не надо…

— Что? Тебя соблазнять? Будь спокойна, Агнес, теперь тебе нечего меня бояться. Я лишь хотел тебе доказать, что, отвергая меня, ты лгала нам обоим. А теперь желаю вам спокойной ночи, госпожа Тремэн. Когда вы решитесь допустить меня на ваше девичье ложе, надеюсь, вы соизволите мне об этом сообщить?.. Но прежде убедитесь в том, что мне этого хочется!

Миг спустя он был уже в конюшне и сам седлал Али на глазах наблюдавшего за ним Потантена, который прибежал, когда услышал грохот шагов по лестнице и в вестибюле.

— Куда это вы собрались на ночь глядя? — спросил он.

— В Гранвиль! Скажешь жене, что меня, вероятно, не будет несколько дней…

По-прежнему невозмутимый, Потантен протянул ему одежду, которая всегда висела в помещении для седел на случай неожиданного отъезда.

— Несколько дней? По-моему, через три дня приедет господин де Вомартен?..

— Так вот, он не приедет, потому что я к нему еду. Все равно, мне крайне необходимо размяться!..

— Но ведь завтра у вас по меньшей мере две встречи? Одна с…

— Ну и что? Извинись за меня! Или поезжай вместо меня и говори, что на ум придет! А мне пора немного и о себе позаботиться!

— Что все это значит?

Тремэн наклонился и уставился на слугу, который был к тому же и его самым старым другом.

— Что я слишком молод, чтобы жить в воздержании под крылом кандидатки в святые… и что я намерен как можно скорее найти себе девушку!

Поскольку ему никогда не приходилось иметь дела с жрицами любви, он так не поступил, а лишь поехал на море, искупался, чтобы взбодрить кровь, и потом отправился в Валонь, где провел остаток ночи в гостинице «Гран Тюрк», откуда собирался выехать на рассвете, чтобы к вечеру быть в Гранвиле. Свой план он тщательно выполнял.

Во время долгой дороги он вновь переживал гнев и разочарование. Чтобы его жена боялась любви — это не укладывалось у него в голове. Конечно, первый опыт в лапах старого Уазкура оставил у Агнес ужасные воспоминания, но с тех пор как они поженились, прошло больше года, и он старался их уничтожить, а она, видит Бог, всегда была пылкой любовницей, пока не почувствовала первые недомогания! Неужели придется все начать сначала? Снова приручать ее, а затем расстаться с мыслью о материнстве?

Гийома беспокоила еще одна мысль — каноник Тесон, бывший друг ее матери, которого Агнес вновь повстречала в монастыре в Валони, где она нашла убежище после смерти барона, и который, по его мнению, слишком часто являлся в дом На Семи Ветрах. Будучи весьма умеренным верующим, да еще не доверяя церковникам, Тремэн не любил его так же, как Агнес не любила Вомартена, и опасался, как бы тот слишком прочно не обосновался в его доме… Он решил, что побеседует об этом с Потантеном, своим верным советчиком…