— Кто тот чудак колупающий стену? — кивнув на белобрысого парня, стоявшего наособицу от смиренно сидевших узников, справился Пол-лица.

— Писарь сбрендивший. Шагал он как-то мимо дома мытаря и не заметил рассеянную служанку, вздумавшую выплеснуть помои из окна. Житейское казалось бы недоразумение. Оботрись и забудь. Тем паче помои не абы чьи, а уважаемого человека! Но писарь вместо этого притащился на площадь у ратуши и взялся горланить про презрение мытарей к горожанам. Пришлось посадить его в яму, чтобы охолонул чуток, — поведал стражник, обнаружив неожиданный талант к повествованию.

— Ну и как? Он угомонился? — заинтересованно произнес Пол-лица, прохаживаясь вдоль котлована.

— Да какой там! Видать, служанка заодно с помоями уронила ему на голову бадью. После освобождения писарь заголосил про произвол власть имущих и по собственному почину воротился в яму. Ну, мы решили прибегнуть к верному средству от языкатых клеветников. Чаяли, что выбитые зубы заткнут его надолго. Однако уже через неделю он поносил стражу за жестокость. Теперича вот опасаемся отпускать балабола. Вдруг еще чего-нибудь про городской совет ляпнет, а мы крайними окажемся, — развел руками погрустневший пузан.

— Шибко допек вас, небось? — задумчиво почесав затылок, предположил Пол-лица.

— Сил уже нет с ним канителиться. Боюсь, кто-нибудь из наших не устрашится проклятия и придушит этого завирущего глашатая, — признался стражник, обреченно склонив голову.

— Может его в орден забрать? — с наигранным колебанием проговорил

Пол-лица.

— На кой ляд тебе такое ярмо на шею вешать? Смертники завсегда лучших выбирали и очень гневились, ежели мы им никчемных олуховподсовывали, — недоуменно пялясь на собеседника, полюбопытствовал стражник.

— Ну, а я возьму его в подмастерья на перевоспитание, — быстро нашелся с ответом Пол-лица.

— В таком разе стража была бы вам весьма благодарна! — на глазах

проникаясь к смертнику все большим почтением, выпалил приободрившийся пузан.

— Насколько благодарна? — плутовато сощурился Пол-лица.

Неурочная радость мигом слетела с пухлощекой физиономии стражника, уступив место горькому разочарованию.

— Вы об чем толкуете? — со святой простотой во взгляде пролепетал пузан.

— Срезав с него личину я избавлю вас от уймища тревог. Должно же спокойствие доблестной стражи чего-нибудь стоить, — алчно ухмыльнувшись, намекнул Пол-лица.

— Ну, вы же знаете, что нам жалованье раз от разу платят. Я с полгода в дырявых сапогах таскаюсь, — тыча пальцем на потрепанную обувку, жалобно протянул стражник.

— Не жмись, без сапог тебя никто оставлять не собирается. У одного преданного слуги хозяин в смертники подался. Старикан он вроде путевый, но без дела может зачахнуть. Пристрой бедолагу к достойному господину и считай, что мы квиты, — подмигнув пузану, предложил Пол-лица.

— По рукам. Но прежде сбагрите писаря в орден. Давеча он прескверно отзывался о смертниках. Сомневаюсь, что сегодня его суждение внезапно переменится, — скептически покачал плешивой головой стражник.

— Добро. Вынимайте строптивца. Будем с ним договариваться, — хлопнул в ладоши Пол-лица.

Пузан тотчас скликал помощников из караулки, и у ямы завязалась небывалая суматоха. Весть о возможном прощании с ершистым писарем подстегнула стражников похлеще призыва на обед. Они в три приема опустили вниз лежавшую поблизости лестницу и под аккомпанемент свиста

плетей заставили брыкавшегося заключенного выбраться из котлована.

Подведенный к смертнику белобрысый парень, с сине-черными отметинами нещадных побоев под глазами, вовсе не походил на типичного узника отравленного страхом. Он бирюком взирал на тюремщиков, кривя разбитые губы в злобной усмешке.

— Не стану ходить вокруг да около. Приглашаю тебя в орден смертников, — без обиняков начал беседу Пол-лица.

— Соблазнительно. Гнусные рожи стражников уже порядком обрыднули.

Однако я не любитель подтирать задницы господ имевших неосторожность

вляпаться в заслуженное проклятие. Мне отвратительны твари наживающиеся

на чужих горестях и берущиеся за дело только лицезря тугую мошну, — морщась от боли, натужно выговорил писарь.

— Всецело согласен! — останавливая властным жестом замахнувшегося для удара стражника, сердечно воскликнул Пол-лица. — Я и сам не в восторге от беспринципности сотоварищей. Но в одиночку мне не побороть засилье пороков среди смертников. Нужно больше громких голосов ратующих за повальную справедливость и не смолкающих при виде горсти монет или

карающих палок.

Сгорбившийся писарь, ожидавший привычную порцию тумаков, обычно

следовавших за всякой дерзкой речью, немало удивился словам смертника. Он опасливо посмотрел на скрученные плети, замершие в руках стражников, будто гадюки перед броском, и растерянно произнес:

— Ты просто хочешь заманить меня в орден, заморочив голову несбыточными посулами. Зря пыжишься, я уже давно утратил веру в честных людей.

— Самое время опять обрести её. Потом всегда успеешь разочароваться в народе по новой. Недостатка во встречах с лицемерными подлюгами у тебя не будет. Конечно, если ты умудришься выжить. А среди здешней публики уцелеть ох как нелегко, — стараясь придать голосу особую искренность, рассудил Пол-лица.

— Сделавшись обезличенным изгоем, я вряд ли сумею вразумить даже вшивого бродяжку. Словеса смертника для многих не более чем пустой звук, — проговорил одолеваемый сомненьями писарь.

— Ну в яме-то ты точно найдешь достойных слушателей. Начни вразумление со стражи, если тебе не хватило ласки плетей, — саркастическиулыбнулся Пол-лица. — Я думал ты готов странствовать по миру, и смело возвещать о царящем повсюду бесправии. Но, похоже, твой предел — это тюремный двор.

Смертник огорченно вздохнул и неспешно побрел к воротам, за которыми шумела людная улица.

— Погоди! — крикнул пристыженный писарь, нервно ковыряя ссадину на щеке. — Полагаешь, я впрямь смогу поменять нравы в ордене?

— Трудно сказать наверняка, но попытаться в любом случае стоит, — подавив самодовольную ухмылку, Пол-лица потянулся за кинжалом без клинка.

Сопроводив второго подмастерья в дом ордена, Пол-лица прихватил с собой отдыхавших в заповедном леске Савву с летунцом и направился по-над берегом к соседнему мысу. Кратко поведав об успехах у ямы, смертник погрузился в досужие размышления. Однако недолгое путешествие до высившегося над рекой каменного горба отяготилось беспрестанными расспросами Лёта, зачастую напоминавшими ультимативные требования. Таким образом, сбивчивый рассказ о свихнувшемся писаре незаметно превратился в обстоятельный доклад, исподволь обрастая животрепещущими подробностями. Утомившись отвечать, Пол-лица отослал летунца

ополоснуться в реке, а сам расположился под раскидистым кустом неподалеку от оконечности мыса. Роль придирчивого дознавателя тут же примерил на себя усевшийся рядом Савва, подозрительно поинтересовавшись:

— А что мы здесь забыли?

Пол-лица глянул на подмастерья, как на коровью лепешку, присохшую к подошве сапога, и проворчал:

— Караулим замученного жизнью беднягу, мечтающего круто изменить свою судьбину. Например, стать смертником. Это мыс самоубийц.

— Значит, он назван так не для красного словца? — поежившись, мнительно прошептал Савва.

— В точку. Пары дней не проходит, чтобы очередной слабовольный тюфяк не сиганул вниз башкой с обрыва на камни. Со всей округи сюда сбредаются, будто им тут медом намазано, — будничным тоном пояснил Пол-лица.

— Нам обязательно надобен самоубийца? Может проще подпоить бродягу и втихую содрать личину? — с надеждой вопросил подмастерье, определенно не питая симпатии к обдуваемому всеми ветрами мрачноватому местечку.

— Ага, а опосля сдерут кожу с тебя, когда новоявленный смертник растреплет о пережитом ужасе. Думаешь, прежде таких хитрецов не бывало? — эффектно изобразил взмах ножом Пол-лица. — Лучше чем самоубийца кандидата не сыскать. Наверняка за ним тянется впечатляющий шлейф проблем, который порадует Белорука.