«Век бы туда не возвращаться», — по привычке подумал Венька, зная заранее, что этой его мысли хватит ненадолго, что без города ему так же теперь не жить, как и без этой реки, с ее потаенной глубиной и вечностью, без этих берегов, каждое место которых было на свой лад, наособицу.

Он любил эти минуты, когда ехал бездумно вперед и, краем глаза отмечая мелькавшие мимо бакены, лодки и суда, разглядывал далеко берега, державшие на себе чью-то чужую жизнь. То свежим сеном, то стерней, а то и близким пожарищем пахли они, в клубах пыли катили куда-то мотоциклы, с великой терпеливостью маячили в протоках, где густо зеленел осокой кочкарник, темные фигуры оцепеневших рыбаков с удочками, а вдоль кучерявого тальника отрешенно стояло в воде, спасаясь от овода, стадо коров, провожавших лодку немигающими глазами, в которых отражалось извечное недоумение всякого живого перед миром. А к вечеру ложились на притихшую, с глянцевым блеском воду оранжево-розовые отсветы закатного неба, и бурун за лодкой как бы вырастал, становясь кипенно-белым.

Но в каком-то месте вдруг нападало на Веньку желание поскорее пристать к берегу, разбить палатку и развести огонь из сухого плавника, и тогда огненные переплески на воде протягивались к середине реки и дальше, слизывая отраженные в ней звезды, а в прохладном, пахнущем мокрой травой воздухе настаивались горьковато-отрадные запахи костра…

— Ну, как, а? — близко наклонясь к Зинаиде и заглядывая ей в лицо, спросил Венька и, не дожидаясь ответа, счастливо улыбнулся и тихо, вполголоса запел, будто для самого себя только:

И вдруг он услышал, как Ивлев и Зинаида, словно сговорившись, ладно вступили, вторя ему двумя голосами:

Слова не улетали дальше лодки, их сбивал плотный шум мотора, но Бондарь, шедший поодаль, догадался как-то, что они поют, и, догнав их и почти сцепив лодки бортами, хотел было тоже пристроиться, но слов, как видно, не знал и умолк, растерянно глядя на Веньку.

Дисковые зажимы для закрутки баночек Венька разобрал и выкинул накануне ухода Бондаря в отпуск.

Испытания показали, что баночки протекали в боковом шве, но Венька наотрез отказался доводить свое изобретение до конца.

— Знаешь что! — сказал он Бондарю. — Я тут с тобой совсем потерял себя, кругом одни бочки да баночки, как у лавочников… У меня от такой работы кисть мозжит хуже чем от безделья.

Бондарь не растерялся, калач тертый.

— А как же с твоим рацпредложением быть, Веля? — вкрадчиво спросил он.

— С моим? Это не мое рацпредложение, а твое! Ты ходил оформлять, а не я. И в профкоме с этой баночкой носишься, как дурень с писаной торбой.

Бондарь оглянулся, не слышат ли их работницы.

— Но деньги-то, Веня… ты получал, а не я.

Венька удивленно округлил глаза. Они же вместе оставили эти проклятые деньги в ресторане «Иртыш»!

— Ну, раз такое дело, — усмехнулся он, — пускай из моей зарплаты высчитают. Зато совесть будет чистой.

— Нет, не будет, — закрыв глаза, вроде как печально покачал головой Бондарь. — Рабочая твоя совесть, Веня, чистой не будет, даже если ты и откупишься. Главное — это производственные интересы. Заводу позарез нужны баночки. Тут и доводить-то осталось… только руки приложить. А ты, видишь ли, не хочешь.

— Правильно. Не хочу.

— Ну, что ж, — вздохнул Бондарь, — значит, так тому и быть.

Ему давно уже, по правде говоря, надоели Венькины чудачества. То спиртного в рот не разрешает брать, даже если мотаются по реке без сна и отдыха двое суток. То от конфискованной рыбы отказывается — даже на уху не дает, хотя адская жара стоит, и вся рыба, пока ее довезут до рыбинспекции, все равно протухает. А уж про технику и говорить не приходится — взял привычку заставлять его, своего начальника, копаться в лодочном моторе, чтобы полезный навык был. Нет, не такого напарника мечтал он получить, когда сманивал Веньку в свой цех.

— Придется, видимо, — решил Бондарь, — искать тебе замену. Свято место пусто не бывает!

В тот же день он привел в пятый цех нового слесаря-наладчика. Венька глянул на него и остолбенел: перед ним стоял Торпедный Катер и приветливо так улыбался будто лучшему другу.

— Нет, это уже чересчур… — заиграли у Веньки желваки на скулах. — Ты что, шутишь, Боб?

— Здесь я решаю, а не ты, — как бы вскользь заметил Бондарь. — Это такой же слесарь, ничем не хуже тебя. Кстати, тоже из первого цеха. Ты думаешь, Веня, только тебе надоело газ нюхать? Да они бы все разбежались, все твои аварийщики во главе с Ивлевым, только дай им хорошую зарплату.

— Ты Ивлева не трогай, не тебе чета!

— Ну, еще бы! Вы же с ним одного поля ягоды. Подвижники, творцы крылатого металла. Без вас и заводу не быть, как же…

А Торпедный Катер стоял и как ни в чем не бывало улыбался, поблескивая железными зубами. Прямо как наваждение!

«Нет уж, черта с два!» — скрипнул зубами Венька.

Именно такая замена никак не устраивала его, хотя, казалось бы, ему должно быть все равно. Одна только мысль, что в его каморке под номером восемь, с ухоженными стеллажами для инструментов будет отныне находиться тот, кого он выслеживал все лето, приводила его в бешенство.

— Ладно, давай так, — Венька отозвал Бондаря в сторону. — Ты когда уходишь в отпуск-то? На той неделе? Ну и уходи с богом. На юг, поди, полетишь, в Сочи? Во, отдохни как следует, сил наберись. А я тем временем с баночками разделаюсь… Надо, конечно, куда денешься! Заяц трепаться не любит.

Он толком не знал, что будет с ним не только через месяц, но даже через день. А у Бондаря мелькнула догадка: сломался Венька, теперь про свой гонор забудет и станет послушным. Знай, сверчок, свой шесток.

— Лады, согласен, — с грубоватой снисходительностью сказал Бондарь и одной рукой на ходу похлопал по спине Веньку, а другой обнял за плечи Торпедного Катера, уводя его из цеха.

Венька зябко повел спиной, но смолчал, набираясь терпения.

Миновал месяц.

В один из осенних дней, когда Бондарь вернулся из отпуска, Венька решил сплавать в последний раз по нижним протокам, где стоял памятник Толе Симагину.

— Давай с нами, — предложил он Ивлеву.

— С вами — это с кем же еще, кроме тебя?

— А с Бондарем.

— Так ведь ты же говорил, — возмутился Ивлев, — что теперь презираешь этого прохиндея!

— Мало ли что… — уклончиво ответил Венька. — Все же он какой-никакой, а внештатный инспектор. С удостоверением. Тоже сам выхлопотал ему. Для солидности, думал…

Ивлев понял, что Венька что-то задумал. В последнее время, пока Бондарь был на юге, Ивлев принавадился плавать вместе с Венькой и незаметно для себя стал участником налетов на браконьерские лодки. Однажды, когда ездили сдавать в инспекцию конфискованные сети, Сашке тоже выдали удостоверение. Правда, через неделю, после нелепого случая, Ивлев лишился этого мандата с красными корочками, при виде которого сходили с лица матерые мужики. Смех и грех, если вспомнить-то, как это все произошло.

…Сашка вздумал заступиться за хилого бельмастого старичка, которого они застукали прямо у сети. Там и сетенка-то была — одно название. Пяток сорожек трепыхались в ячейках, когда Венька смотал ее и бросил в свою лодку. Старик виновато шмыгал носом, но когда Венька стал снимать и мотор с его «Казанки», старик взмолился: «Не губи, сынок! Где я другой раздобуду?» — «А тебе и не нужен другой, — отрезал Венька, — потому как ты злостный браконьер». — «Да какой же я злостный? Три-четыре сорожинки на уху старухе…» — «А в прошлый раз? — взвился Венька. — Я же у тебя капроновую сеть забрал, восьмерочную! На сазана ставил, на ценную рыбу. Тоже на уху старухе? Я тебя честно предупреждал: попадешься еще раз — отберу мотор, пеняй на себя!»