Однако сейчас было не до мечтаний. Голодный, желающий привести себя в порядок. Жиль направился к отелю «Йорк», где он надеялся найти у хозяина отеля Никола Картона все необходимое.

Через Гревскую площадь он проехал Новый мост, на котором была расположена ярмарка, так живо напоминавшая его юношеские забавы.

Это был единственный мост, не превращенный в улицу двумя рядами домов. Он напоминал скот рее сад, благодаря рядам выставленных цветов и фруктов, доходившим до проезжей части. Но там было и другое, кроме бесконечных лотков на открытом воздухе: чинильщики, старьевщики, сапожники, торговцы лентами, уличные трактирщики, мешавшие в огромных кастрюлях свое сомнительное варево, чистильщики обуви, собачьи парикмахеры, шарлатаны, готовые вам вырвать зуб под звуки оглушающей музыки или всучить чудесный эликсир и от старости, и от мозолей на ногах. Это было удивительное ежегодное празднество.

Этим утром Париж, казалось, пребывал в отличном настроении. Ночная гроза умыла город, да и баржи, приплывшие из Монтре, привезли хорошие новости. Это были новости о великолепном будущем урожае, что будет для всех достаточно хлеба, и цены на него не будут высокими.

В то время как молодой человек, направляя своего коня сквозь красочные развалы товаров, отвечая улыбкой на приглашения торговки рыбой, подмигивал девушкам, его взгляд привлек красный плюмаж на шляпе дюжего молодца в белом мундире с красным пластроном. Это был сержант Суассонского полка, ответственный за набор рекрутов. Он как раз был занят своей работой»

Левой рукой он держал за плечо юношу лет шестнадцати или семнадцати, а правой небрежно поигрывал туго наполненным кожаным мешочком, висевшим на поясе.

Его звучный голос был слышен издалека. Но то, что он говорил, никого не интересовало. Любой парижанин знал наперед все его разглагольствования о славе и удовольствиях на службе короля, о красивом мундире, о его неотразимости перед всеми девушками, об отличной кухне в армии, об исключительно высоком жалованье, но юноша, на которого нацелился сержант, кажется, не давал себя убедить. Он отрицательно качал головой, делал робкие попытки высвободиться из-под тяжелой лапы на его плече. Жиль услышал, как он бормотал:

– Я бы с удовольствием, господин сержант, но не могу. Мне надо заботиться о сестре. У нее только я на целом свете. Вы же видите, что она инвалид.

И действительно, девочка лет четырнадцати-пятнадцати, вцепившись в него, следила полными беспокойной тоски глазами за этим разговором. У нее было нежное красивое личико, одно плечо выше другого, она заметно прихрамывала.

– Вот ты и будешь заботиться о ней, когда пришлешь ей часть жалованья. Она сможет спокойно на нее прожить и даже нанять служанку.

Ты же даже не представляешь, что ты можешь заработать. У тебя что за ремесло?

– Ремесло? Да никакого. Я зарабатываю на жизнь носильщиком.

– И ты еще выламываешься. Да черт меня побери, малыш, да полное снаряжение солдата в два раза легче, чем эти деревянные шары или мешки с песком. Ты можешь считать, что тебе крупно повезло, что ты встретил меня. Пойдем-ка в трактир, выпьем по стаканчику. Я тебя угощаю. А там ты подпишешь бумагу.

Девочка заплакала, потянула брата за рукав:

– Не слушай его, Жильдас, он нас хочет разлучить. Прошу тебя.

– Ты, девочка, не знаешь, что говоришь. Я же тебе добра хочу. Оставь его. Ты будешь еще и благодарить меня.

Он грубо оттолкнул девочку, та упала на край тротуара, закричала от боли. Сержант сделал знак двум своим подчиненным, стоявшим неподалеку, крепко ухватил парня, бросившегося было на помощь сестре.

– Хватит! Стой спокойно!

– Действительно хватит! Отпустите этого человека, – сухо приказал Турнемин, наезжая конской грудью на сержанта.

Тот натянуто улыбнулся.

– Почему же, господин лейтенант? Этот малыш только и помышляет о службе королю. Остается только договориться.

– Это не правда, – закричал юноша, осмелев при такой неожиданной помощи. – Уже целый час я ему толкую, что не хочу вербоваться в солдаты из-за сестры. Господин офицер, очень прошу вас, скажите ему, чтобы он оставил нас в покое.

– Я это и делаю. Сержант, вам известно о запрещении королем насильственной вербовки?

– Я об этом ничего не знаю. И мой командир тоже. Нам нужны люди. Если я приду с пустыми руками, то для меня это будет совсем не праздник.

– День еще не закончился. Возьмите-ка и подумайте обо всем в трактире. Выпейте там за мое здоровье.

Монета попала прямо в руку обрадованного сержанта.

– Ну что же, постараемся, до вечера еще далеко. Благодарю, господин лейтенант. Но постарайтесь прогуливаться где-нибудь в другом месте. Вы портите мне всю работу.

– Я сейчас же уезжаю.

Жиль спешился. Юноша помог сестре подняться, вытер ей градом катившиеся слезы с лица.

– Тебя зовут Жильдас. Ты бретонец? – спросил он его по-бретонски.

Серые глаза парня округлились от удивления, а сестра вдруг перестала плакать.

– Уроженец Ландевеннека к вашим услугам, господин офицер.

– А что ты делаешь в Париже? Не лучше бы тебе было в родном краю? Я думаю, что ты рыбак?

Тот отвел глаза и покраснел.

– Я был рыбаком. Я был на службе монахов аббатства, но у меня была собственная лодка. А потом случилось несчастье. Надо было уехать из-за сестры Гаиды. Она не может без меня. Не будь вас, я не знаю, что бы произошло.

Девочка изо всех сил цеплялась за руку брата так, что костяшки на пальцах стали белыми. Ее такие же, как у брата, большие серые глаза смотрели на офицера с чувством страха и восхищения. Жиль ласково ей улыбнулся.

– Носильщик, это же очень тяжело. А где вы оба живете?

Животный страх пробежал по лицу девочки.

Она еще теснее прижалась к брату.

– Не говори ему, Жильдас, не говори! Идем отсюда.

Он ласково погладил ее по руке, успокаивая этого испуганного ребенка.

– Успокойся, Гаида, он добрый, он помог нам.

– Я знаю, но все же не говори ему!

В это время какой-то нищий, который наблюдал за ними, подошел, стуча своими костылями.

– Улепетывайте-ка отсюда, мальцы. Если попадетесь сержанту на глаза, вы погорели. Отпустите их, господин. Ведь как только вас не будет здесь, мальца тотчас схватят.

– Хорошо, я уезжаю. Да хранит тебя Бог, Жильдас. Поверь мне, лучше будет, если ты возвратишься на родину. Здесь ты похож на чайку с перебитым крылом.

Он уже ставил ногу в стремя, нищий подталкивал юных бретонцев перед собой, когда вдруг Гаида выпустила руку брата, побежала, не обращая внимания на свою хромую ногу, к шевалье, схватила его руку, рискуя попасть под копыта лошади, поцеловала ее и вернулась к брату. Брат смотрел на нее с удивлением. Жиль увидел красный след вокруг его щиколотки и еще плохо зажившую рану. Несмотря на свой возраст, этот юноша, должно быть, уже носил кандалы, и совсем недавно. А может быть, он беглый, вот поэтому-то и пребывает в постоянном страхе его сестра. Он же офицер короля. В этом случае лучше было не пытаться узнать о них больше и отпустить этих юных земляков и далее испытывать свою судьбу. Все же Жиль чувствовал некоторое сожаление. Он же мог бы сделать больше для этих детей. Они родились под одним небом с ним…

Приехав на улицу Коломбье, он очень скоро о них забыл. И вовсе не из-за корыта горячей воды, плотного завтрака и чудесного кофе, а из-за письма, врученного ему хозяином отеля. Письмо было от Бегмера.

Пышным и витиеватым стилем ювелир королевы сообщал ему, что он сам и его компаньон не имеют более возможности рассматривать вопроса о продаже колье за пределами королевства.

«Мы узнали от высокочтимого лица, которое имеет честь представлять своих клиентов, что Ее Величество королева была бы, весьма опечалена, если бы узнала о продаже кому бы то ни было такой исключительной драгоценности. У нас сложилось впечатление, что Ее Величество королева продолжает рассматривать вопрос о приобретении нашего колье, хотя и не осмелилась еще попросить об этом короля, и что она нам была бы признательна, если бы мы, предоставили ей некоторое время с тем, чтобы она оценила свои возможности для сбора необходимой суммы.