— Сергей Сергеевич, ну ведь договорились же! Что вы подскочили??

— А если у тебя от холода ногу сведет?

— Ну, вот сведет, тогда и полезете.

Поплавав еще немного, я тихонько вылезаю из моря. У меня в ладошках немногочерноморской водички, которая отправляется на спину Альдоне. «Снежная Королева» — кремень. Даже не взвизгнула. Легким движением подсекла мою ногу у колена, опрокинула на живот. Я попытался вывернуться, но какой там… Меня оседлали и прижали руки к гальке.

— Как водичка?

— Прекрасная! — я чувствую как в жилах веселее побежала кровь

— Правда, что ли? — ее голос полон сарказма

— Не веришь, сама проверь. Снежные Королевы ведь не боятся холодной воды?!

«Королева» фыркает, потом решительно слезает с меня и демонстративно идет к морю. Неужели она рискнет…? Рискнула и еще как! Смело бросилась в воду и даже не пискнула. Отмахала до буйка, качающегося на волнах, передохнула рядом с ним пару минут и так же неторопливо поплыла к берегу. Удивительная девушка! Сергей Сергеевич только крякнул досадливо и кивнул своим орлам на Альку — смотрите, мол, и берите пример! Естественно, тем ничего не оставалось, как последовать нашему дурному примеру.

Потом мы еще немного повалялись, обсыхая на солнце, и начали собираться.

---

Перед приходом Говорухина еще раз просматриваю свои пометки на страницах тритмента, переданного мне в самолете. Наиболее развернуто Говорухин написал две сцены — концерт на Уэмбли и захват заложников в ресторане. Но если по первой сцене замечания у меня есть, но их мало — все-таки Говорухин видел кассету с записью концерта — то со сценой захвата есть проблемы. На деле все было намного жестче, чем вышло у режиссера. Жестче и кровавее. Ему, наверное, трудно представить, как вроде бы внешне цивилизованные люди, в мирное время, в самом центре Лондона, могут вести себя как полные отморозки. Но слов из песни не выкинешь — что было, то было. И наш будущий «Крепкий орешек» по жанру все-таки боевик, а американских боевиков без крови и драк вообще не бывает. Так что когда Говорухин приходит, мы с ним сразу включаемся в работу, и следующие два часа у нас пролетают незаметно. Он очень внимательно выслушивает все мои возражения, задает много уточняющих вопросов, сетует на то, что ряд фрагментов придется переписывать полностью.

— Станислав Сергеевич, понимаете: и ваши пираты, и эти ирландцы не слишком отличаются друг от друга.

— Ну, не скажи! Пираты — это простые бандиты, а ирландцы все-таки борются за свою независимость…

— Они такие же бандиты — я покачал головой, вспоминая Савой — Только прикрывают свой бандитизм светлыми идеями. Вы бы видели, с какой легкостью один из этих ублюдков добил раненого официанта, а другой — прострелил руку принцу Филиппу, у вас язык бы больше не повернулся назвать их борцами за независимость.

Говорухин раскуривает свою трубку и задумчиво смотрит в темноту за окном. Темнеет на юге непривычно рано и как-то уж слишком быстро. Сейчас только начало девятого, а на улице уже стемнело.

— …Ладно, я понял, что сцене в ресторане нужно придать больше драматизма и жестокости. Ты прав. Это такие же нелюди, как и мои пираты. А вот как думаешь: может, мне тоже стоит сделать пиратов более жестокими?

— Спорный вопрос… Джорджу Лукасу, в отличие от вас, в Госкино оправдываться не придется. Он может снимать так, как сам посчитает нужным. А вот вам чиновники потом обязательно укажут и на излишнюю кровавость, и на какие-нибудь атрибуты «загнивающего запада».

— Да уж… — Говорухин задумался — И все-таки мы тоже постараемся обойтись в нашем фильме без слащавой сентиментальности, которую так любят наши «искусствоведы». Об этом с Борисом мы сразу договорились, еще до начала съемок.

— Тогда снимайте так, как душа требует, и будь, что будет. А возникнут серьезные проблемы с Госкино — звоните. Я, конечно, не волшебник, но с Романовым попробую поговорить. В конце концов, можно будет устроить закрытый показ для некоторых членов Политбюро, а там теперь в большинстве своем вполне вменяемые и здравомыслящие люди.

А что?! Я помощник Генсека по культуре, или где? Уж как-нибудь найду аргументы и для Романова, и для Щелокова. А Пельше с Веверсом мне и уговаривать не придется — те сами пусть посмотрят в айфоне, какую прибыль родному государству принес кинопрокат фильма.

На сегодня работа закончена, и мы, захватив Альдону и Сергея Сергеевича, идем ужинать. Ресторан полон под завязку, но стол, за которым мы обедали, дожидается нас. В зале шумно и накурено, на небольшой сцене играет какая-то группа «пузочесов», народ активно танцует. И хоть свет в ресторане приглушен, появление нашей компании, к сожалению, не проходит незамеченным. Вскоре со сцены доносится:

— Для наших дорогих гостей из Москвы с пожеланием хорошего отдыха от всего дружного коллектива отеля «Ореанда».

К нашему столу торжественно подносят большую вазу с фруктами, букет роз и бутылку коллекционного армянского коньяка. Зал взрывается аплодисментами. Встаем с Альдоной, раскланиваемся. Блин, как знал, что именно этим наш ужин и обернется…! Не люблю я быть обязанным и презент мне этот совсем не в радость, но приходится с улыбкой помахать отдельно рукой музыкантам, вежливо поблагодарить метрдотеля. А вскоре наш стол весь уже заставлен блюдами с закусками, разными салатниками и хрустальными плошками с икрой. Кажется администрация гостиницы решила не останавливаться на коньяке и фруктах, а явить нам пример настоящего южного гостеприимства. Ох, боюсь, как бы не пришлось мне потом отрабатывать это нежданное гостеприимство. С тренировками опять затык — прямо вижу как по возвращению из Ялты мне прилетит от Киселева.

Говорухин ехидно усмехается в усы, Сергей Сергеевич недовольно хмурит брови, Альдона невозмутима, как египетский сфинкс. Народ так и бурлит вокруг нас. Обо охранника с напряженными лицами встают возле столика. Становится поспокойнее. С суровой действительностью меня примиряет лишь то, что ранняя крымская клубника и черная икра оказывается выше всяких похвал.

Со сцены между тем раздается бодрое вступление нашей «Мы желаем счастья вам» и подвыпивший народ дружно пускается под нее в пляс. Этим вечером у меня наконец появилась возможность воочию увидеть, из чего же складываются мои авторские отчисления. Разогретая танцами публика заказывает наши песни одну за другой. И что меня умиляет — все первомайские новинки уже в репертуаре этой ресторанной группы. Это лишний раз говорит о том, что кассеты с левыми записями вовсю гуляют по стране, не принося стране ни копейки прибыли — все в карман полуподпольных студий. Заводную «Подорожник — трава» сменяет томная «Позови меня с собой», а хит прошлогоднего лета «На теплоходе музыка играет» переходит в брутальную «Траву у дома». В ходу здесь и наши англоязычные хиты. Бедный инглиш «пузочесы» правда слегка коверкают, но старания у них не отнять. Похоже, и остальные рестораны страны от них не сильно отстают в порыве небывалого творческого «энтузазизьма».

Но что меня добивает окончательно, так это появление на сцене солистки группы — девушки возрастом слегка за тридцать, и видимо признанной звезды эстрады славного города Ялта. Увидев ее, я тихо начинаю сползать под стол, трясясь от еле сдерживаемого хохота, пока не получаю удар по голени от шипящей Альки

— Чего ржё — ошь?! Совсем не смешно-о!

— Не смешно?!! Алька, да это можно у Иванова в его «Вокруг смеха» показывать вместе с Катей Семеновой, и вся страна ляжет от смеха!

— Дура-ак! Совсем даже не похо-оже-е!

Ну-ну! Боюсь, что зал с тобой, Алечка, не согласится. Волосы солистки осветлены до белобрысого оттенка и собраны в высокий хвост. Ничего, что после химии они напоминают пожеванную паклю, в отличие от ухоженной Алькиной шевелюры, зато на губах дамочки такая же ярко-красная помада. И длинное платье солистки подозрительно напоминает то, в котором Альдона выступала на злополучном концерте в Останкино, когда на нас с Моникой упала осветительная штанга с софитами. Короче всем с первого взгляда становится понятно, кому она так старательно подражает, и кто является ее сценическим идеалом. Причем, что забавно — часть песен она исполняет в манере Сенчиной, а другую в Альдониной. И во втором случае она еще и пытается изобразить легкий прибалтийский акцент, отчего впечатление пародийности только усиливается. Я стараюсь больше не смеяться, чтобы никого не обидеть, но напоследок не могу удержаться от шпильки