Энри предлагали распрощаться с ней. Навсегда.

Энринна, внутри которой в один момент все сломалось — спустя чуть меньше года после того, как исчез маг, вдруг согласилась.

Больше дочь она не видела, и, как говорили маги, сейчас она жила очень далеко отсюда. Настолько далеко, что Энри даже не следовало знать название того населенного пункта.

Почему ее не казнили сразу, Энри не знала.

Почему Ардиан, утверждающий, что Венитор не вернется, был прав — тоже.

Она даже не знала имени собственной дочери! Не успела дать ей его. Боялась дать — иначе она привязалась бы к ней ещё больше…

Дочку отобрали, и Энри вернулась к травам.

И сейчас, спустя почти семнадцать лет после того момента, не понимала, почему все-таки перестала бороться. Да, Венитор предал ее. Но разве в этом была виновата их дочка?

Энринна могла сбежать, взяв ее. Но тогда они всю жизнь жили бы в нищете. Если бы вообще жили. Если бы знали, как добыть кровь. Если бы…

Глупо жалеть о том, что уже невозможно исправить.

Но глупо и вовсе забывать о прошлом.

Вире просто хотелось верить, что в данный момент ее дочка счастлива. И что именно в этот день, день ее рождения, она улыбается. Дочка появилась на свет чуть позднее, чем это ожидали маги, месяца на полтора позже положенного срока. Но сама Энри не видела в этом ничего удивительного — виры всегда носили детей под сердцем чуть дольше, так уж было заложено, что внутри матери они росли чуть медленнее человеческого ребенка.

Энринна поправила шаль, спустившуюся с левого плеча, и последний раз посмотрела на себя в зеркало. За то время, что она прожила здесь, в Ринее, вира почти не изменилась. Конечно, немного повзрослела — сейчас ей можно было дать около двадцати пяти, но все также оставалось молодой и, наверное, красивой. Только глаза казались более несчастными. И выражение лица стало чуть грубее.

Она, захлопнув дверь своего личного совсем небольшого домика, замкнула ее на замок и спустилась с крыльца.

Листья на деревьях, растущих перед ее домом, начинали желтеть.

Наступала осень.

В данный момент Энринне нужно было идти в лавку с травами. Сейчас именно она являлась ее хозяйкой, сменив Кирму, которая, увидев, что ее помощница, спустя почти два месяца вернувшаяся и без живота, и без ребенка, но с жаждой работы, стала разбираться в травах ничуть не хуже ее самой, отдала вире в руки бразды правления. Это произошло лет десять или одиннадцать назад. И с того события Энри видела Кирму всего раза два или три раза, потому что травница, вернее, уже бывшая травница, переехала к своему любимому человеку.

Всем вокруг, наверное, было если не очень хорошо, то относительно спокойно. Тот же Ардиан — уже взрослый мужчина и почетный маг, сначала занявший место Венитора, а после поднявшийся ещё выше, встретил любимую женщину и, кажется, вполне был этому рад.

Испортил жизнь Энринне, Ньеру, Венитору, ее дочке, а сам радуется, как ни в чем не бывало.

Так всегда происходит.

И иногда Энри казалось, что справедливость если и существует, то даже не догадывается о существовании Энринны.

Энри, добравшись до лавки, открыла дверь и вошла внутрь. Тут же загорелись неяркие лампочки — она купила их несколько месяцев назад, и те ее вполне устраивали.

За те годы, что Энри тут работала, покупателей становилось все больше и больше. Вот и сейчас — только она скинула шаль, как дверь распахнулась.

Теперь она понимала желание Кирмы найти себе помощницу. Энринне и самой порой надоедало тратить все свое время на ведение лавки. Но что ей ещё оставалось? Ни любимого человека, ни детей — у нее никого не было, кроме трав. Даже кошка, та самая кошка с желто-зелеными глазами, умерла через пару лет после того, как Энринна осталась одна.

Для кого ей теперь нужно было быть смелой?

Все ее покинули.

Или она сама отдалила всех от себя.

По крайней мере, Энринна сейчас хорошо понимала Кирму. Ту Кирму, которую она встретила, как только прибыла в Ринею.

Иногда Энри задумывалась: а как там Сильви? А Киприан? А Ньер? Она надеялась, что у них все хорошо. И почему-то была уверена, что у Сильви уже обязательно есть ребенок с такими же темно-зелеными глазами, как у матери. А у Ньера — со светло-зелеными. Как там они, без нее? Как там Владыка?

Порой Энринну постигало необъятное чувство жалости к собственной судьбе. Она вспоминала то, как жила в Кровавом замке. То, как была счастлива с Венитором. То, как улыбались глаза ее дочери. То, как мурчала кошка на ее руках.

И рыдала.

Она, несмотря ни на что, была очень слабой.

До сих пор.

В лавку зашла Мирэлия, и Энри приветливо ей улыбнулась: после того, как уехал Венитор, она немного сблизилась с ней. И хоть они не стали близкими подругами, но общались. Иногда.

Сейчас Мире можно было уже дать лет тридцать. Но она все также привлекала внимание — и восхищенное мужское, и завистливое женское, а ее светлые волосы, уложенные сегодня в кудри, до сих пор оставались длинными.

Волосы Энри сейчас еле доставали до плеч. Они и не превышали эту длину с того момента, как она обстригла их. Если бы длинные волосы вернулись, вернулось бы прошлое. А оно сейчас казалось Энринне совершенно лишним.

Сегодня глаза Энринны были ярко подведены черным карандашом, поэтому взгляд у нее был выразительным, словно у хищной кошки. Мирэлия сразу это заметила и произнесла, не здороваясь:

— Отлично выглядишь! Как там эриста?

— Пахнет, но, к сожалению, уже не цветет, — Эрни достала несколько голубых цветов на тонком стебельке из-под прилавка и положила их перед Мирэлией, стоящей по обратную его сторону. — Три энге.

— Да-да, — Мирэлия кивнула и потянулась к кожаной красной сумке, висящей через плечо. Но она резко остановилась и внимательно посмотрела на Энринну.

— Скучаешь по нему? — спросила она вдруг. — По Вену.

Это был не первый раз, когда Мирэлия задавала этот вопрос. И Энри каждый раз отвечала почти одинаково. А на этот раз произнесла неожиданно для себя самой:

— Я его уже почти забыла.

— А я помню, — Мирэлия вздохнула, вновь потянувшись к сумке, чтобы достать из нее кошелек. — Отлично помню. И, знаешь… Пожалуй, из вас бы вышла отличная пара.

О связи виры с магом знали многие — Энри навряд ли бы преувеличила, сказав, что об этом знает половина города. Но о том, что у нее была дочка, его дочка, знал лишь ограниченный круг лиц.

Мира знала.

— Я уже потеряла смысл, — призналась Энринна. — Смысл этого вечного ожидания. Даже если я буду верить в него, ждать — он все равно не вернется.

— Ты думаешь, что он уехал сам? От тебя. Ты ведь так считаешь, да?

Взгляд Мирэлии был донельзя серьезным. Она вдруг хмыкнула и сама ответила на свой вопрос:

— Он не сам, Рина. Он бы не покинул тебя сам. И я знаю, о чем говорю. Он уехал в наказание — в наказание за то, что связался с тобой. Но он очень хотел к тебе вернуться.

Взгляд Энринны оставался хладнокровным, на лице не проявилась ни одна эмоция, и даже стук сердца слышался в этой холодной, пустой лавке.

Она-то, в общем, и не верила словам Ардиана… Тем самым, про то, что Венитор намеренно ее оставил… Просто допускала, что это тоже может быть. Просто додумалась до этого раньше мага.

Почему Мира вдруг решила поговорить об этом?

— Спасибо, — только и сказала она.

Мирэлия качнула головой.

— Если он не вернулся, значит, с ним случилось что-то серьезное. Его ведь нет уже так долго… Невыносимо долго. Мы были друзьями, Рина. Мы были хорошими друзьями несмотря на все те разногласия, что иногда возникали между нами. И сейчас — все эти восемнадцать или чуть меньше лет — я должна быть на тебя обижена. Но мне тебя жаль, Энри.

— Не надо меня жалеть.

Мирэлия наконец вытащила из кошелька три энге и положила их на прилавок.

— Да, конечно, — согласилась она. — Ты ведь у нас ледяная леди. Лед в глазах, лед в душе, в других местах, нам не открытых. Но я такая же, как и ты. У меня тоже до сих пор нет мужа и детей, — она осеклась, но все равно продолжила: — Поэтому у меня есть право высказать тебе свое мнение.