Джей непринужденно вскидывает голову, на его лице мелькает секундное удовлетворение, а затем оно становится непроницаемым. Его рука поднимается в воздух, указывая на окно.
— Уже сделано, мисс Харрис.
Она разворачивается на каблуках и смотрит вверх, где мойщик окон стирает картинку со стекла. Мы с Джесси смеемся. Он на самом деле все продумывает.
— Считаешь себя таким умным, — говорит Харрис. — Но если ты сейчас же не освободишь площадь, я вызову представителей власти.
— Это общественное место для встреч, Уна. Могу я называть тебя Уной? Раз ты копаешься в моем грязном белье, мне кажется, мы можем звать друг друга по именам.
— Нет, ты никак не можешь называть меня, — шипит Харрис. — Я уже сказала, что тебе нужно уйти.
— Но нам не запрещено находиться здесь.
— Ты устраиваешь срыв и нарисовал граффити на моем окне.
— И его смыли. Смотри, теперь твое окно сияет чистотой. Пожалуй, я оказал тебе услугу.
— Это оскорбление!
Джей, забавляясь, смотрит на нее.
— Ты злишься, Уна? Не могу понять. В последнее время твое лицо не особо подвижное.
Резкое замечание о ее любви к ботоксу вызывает смех в толпе. Думаю, она, наконец, понимает, что не выиграет здесь, особенно в окружении фанатов Джея. Мужчина, который вышел с ней, дергает Уну за руку, тихо понуждая отступить.
— Тебе не сойдет это с рук, — кипит она от злости, а затем обхватывает руку своего компаньона, прежде чем отправиться обратно.
Джей говорит что-то себе под нос с мрачным выражением на лице, но я не слышу его. Когда Уна уходит, он продолжает раздавать автографы. Через несколько минут Джей останавливается и почесывает голову, снова выискивая Сару.
— Слушай, Сара. Знаешь, что — ты ведь так и не показала никому свою карту, чтобы доказать, что я правильно угадал. Я знаю, что сказал тебе порвать ее, но можешь показать им кусочки?
Она копошится в кармане своей сумки, куда засунула разорванные кусочки, ничего не вытаскивая.
— Кажется… я не могу их найти, — говорит она, тщательно обыскивая сумку.
Джей вытаскивает что-то из своего кармана.
— Погоди секунду, что это? — Это сложенный кусочек бумаги. Джей разворачивает его и разглаживает, а затем поднимает вверх, чтобы все видели. Это карта Справедливости. Он разворачивает ее, демонстрируя подпись Сары с обратной стороны.
— Не может быть, — выдыхает она.
— Еще как может. — Джей улыбается, передавая ей карту. — Это твой почерк?
— Да, — говорит она, принимая у него карту трясущейся рукой. — Как… ах, знаю, ты мне не скажешь, но это просто невероятно. Я разорвала эту карту. Точно говорю.
Толпа детей налетает, задавая вопросы и протягивая еще больше вещей для автографов. Проходит полчаса, и появляются двое полицейских.
— Вам нужно разойтись, — говорит один из них Джею поверх голов, окружающих его фанатов. — Мы получили жалобу на шум.
— Мы уже заканчиваем, — отвечает Джей с очаровательной улыбкой, прежде чем повернуться к толпе. — Ладно, ребята, мне пора идти. — Он снимает рюкзак, который носил на плече, и вытаскивает оттуда длинную черную простынь. — Но перед этим мне нужно, чтобы вы все отошли, так я смогу показать вам свой последний трюк. — Они все отходят, образуя пространство в несколько метров вокруг него. Джей снова стоит на стене, и полицейские перестали выжидать. Они более заинтересованы действиями Джея, а не тем, чтобы заставить его уйти.
Длинная простыня на самом деле оказывается плащом, и одним эффектным взмахом он окутывает им свое тело. В какой-то момент плащ полностью накрывает его, и Джей исчезает. Плащ падает на землю, а он просто растворяется в воздухе.
ГЛАВА 17
Джесси проводит камерой над толпой, когда все аплодируют его грандиозному завершению. Затем выключает ее.
— Ладно. Как, на фиг? — говорю я, в растерянности качая головой. В последнее время я, кажется, делаю это слишком часто.
Джесси смеется:
— Из всего, что он делал сегодня, это, возможно, было самое простое, и, тем не менее, посмотри на них. Думаю, некоторые из них на самом деле верят, что он волшебник.
— Простое?! Он только что исчез. В этом нет ничего простого.
— Посмотри, где он стоял, Матильда, — говорит Джесси бесстрастно.
— Он стоял на стене.
Она смотрит на меня как на тугодумку.
— Ага. Он всего лишь помахал немного плащом для вида, скрыв себя достаточно, чтобы спрыгнуть на другую сторону. Не нужно быть гением, чтобы догадаться.
Я бью себя ладонью по лбу.
— Как я не могла додуматься до этого.
— Он еще тот показушный ублюдок. Большинство настолько ослеплены его блеском, что даже не видят трюка. Пойдем уже, он наверно ждет нас.
Она начинает идти, и я следую за ней.
— Погоди, мне казалось, что по контракту ты не должна раскрывать его секреты?
— Он не станет возражать, что я сказала тебе. Это детские шалости. А вот если я рассказала бы тебе более сложные трюки, то он, возможно, засунул бы мои яйца в блендер.
Я не упоминаю, что у девушек нет яиц. Хотя, если бы существовала девушка, которая изменила бы это, то ею определенно была бы Джесси. Мы идем по тротуару и находим Джея прислонившимся к стенке здания, курящим сигарету с широкой улыбкой на лице. Как только я подхожу к нему, он закидывает руку мне на плечи.
— Ну и как тебе?
— Ты был великолепен, — говорю я робко.
Джесси прыскает со смеху.
— Теперь я понимаю, почему ты таскаешь ее все время с собой. Она всегда ласкает твое самолюбие.
— Это не все, что она ласкает, — говорит Джей, нагло подмигивая ей.
— О, Боже, ты не говорил этого только что! — Я смотрю на Джесси. — Он врет. Скажи ей, что ты врешь.
— Погоди, зачем мне врать и говорить ей, что я вру? — дразнит он, с каждой секундой его улыбка становится все шире. Боже, иногда я его ненавижу.
— Да ты не слушай его. Между нами не было никаких ласк.
Хитрая усмешка Джея вызывает во мне дрожь, и я знаю, что сказанное мной технически неправда, но какая разница.
— Ладно, раз мы все выяснили. Кто хочет панкейки на ужин?
— Первое, — говорит Джесси. — Теперь ты в Европе. Здесь не панкейки, а блины. И второе, если они сладкие, то кто ест блины на ужин?
— Я все равно называю их панкейками, — вставляю я. — Ведь можно делать любые. К тому же, я люблю десерт на ужин.
Рука Джея поднимается и хватает меня за шею, нежно ее сжимая. Это застает меня врасплох, потому как место слишком интимное, чтобы кто-то до него дотрагивался. Невольно я вздрагиваю.
— Видишь, Ватсон согласна со мной. Это панкейки.
Я изо всех сил стараюсь не реагировать на расположение его руки, но по всему позвоночнику пробегают мурашки. Его большой палец поглаживает кожу, вызывая покалывание.
Когда мы подходим к ближайшей блинной, заходим внутрь и занимаем столик возле окна. Я в полном восторге заказываю блины с арахисовым маслом и Нутеллой, и Джея так захватывает мое детское ликование, что он заказывает то же самое. Джесси просит сэндвич с беконом, латуком и томатами, не соблазняясь моей идеей «десерта на ужин».
— Ладно, — говорю я, слопав половину принесенной еды. Мне нужен передых, прежде чем прикончить остальное. — Я, правда, правда, правда была бы пожизненно признательна тебе, если бы ты раскрыл хотя бы один трюк. Только один, это все, чего я прошу.
Джей вытирает рот салфеткой, его губы изгибаются в усмешке:
— Когда ты говоришь «пожизненно признательна», о чем вообще речь?
Джесси предостерегающе фыркает.
— Нет, дорогая. Ты не хочешь делать этого. Он негодяй и настоящий эксплуататор, когда дело касается его должников.
— Ладно, возможно, и не в пожизненном долгу. Наверное, меня немного занесло. Если ты скажешь мне об одном трюке, я буду должна тебе одну вещь взамен. Ты можешь решить что, но это должно быть нечто разумное, например, помыть твою машину или что-нибудь еще.