Дейвин, улыбаясь, внимательно изучал рисунок столешницы.

- Так, и что же было на практике? - спросила Полина.

- Да тоже ничего серьезного. Мы периодически совершали без спросу вылазки, но не жгли ничего с той стороны границы, это было бы плохо. Просто шутили, расставляя чучела. И еще ягоды и фрукты воровали - немного, но заметно, просто отметиться, что мы были по их сторону. Ддайг очень бесились, начальство тоже. Потом ддайг надоело и они приехали жаловаться. В итоге договорились до перемирия вида "вы наших поймаете - выпорете, мы ваших поймаем - выпорем, и без обид". Двоих поймали, но не меня. Хотя я честно оставлял ленты и нитки своего цвета.

- А те что делали?

- А они выращивали на полях поселенцев неприличные слова.

- Чем это мешало? - удивилась Полина.

- Ты вообразила не то, - опять ухмыльнулся он. - Это же ддайг. Ты представь, что у тебя грядка клубники. И на каждой ягоде написано матерное слово. Ярко так, синим цветом. Ну как ее продавать?

- Да, - улыбнулась Полина, - Но смешно. Особенно если на вкус не влияет.

- На вкус влиять - это уже вредительство. За это мы бы им весь урожай спалили с полным правом.

- Я поняла. - Полина сделала неуловимый жест плечом. - Смотри, какой длинный ряд. Ты помнишь, что было в его начале?

- Нерпа и тьюржан, - растерянно и удивленно ответил Димитри.

- Вот именно. И смотри, сколько раз оно повторилось. Второй ряд разбирать хочешь?

- Давай! - Князь был заинтересован до азарта. Как она сама, когда Дейвин наколдовал ей бабочек и налил вина, не прикасаясь к бутылке.

- Подумай, может быть не так смешно, - предупредила она. - И даже немного стыдно.

- Все равно давай, - решил он.

- Хорошо. Ты помнишь, как ты сказал про свои правила отношений с женщинами?

- Напомни.

- Женщины имеют право ждать от меня защиты и помощи, и я не могу их разочаровать, сказал ты. Ты помнишь случаи в своей жизни, когда ты поступал согласно этому правилу?

- Должен признать, что ты права, - вздохнул Димитри, - мне уже немного стыдно. Получилось не сразу. В ранней юности я постоянно встречался с вопросом "а по морде?" за попытку позаботиться и защитить. Сначала от подружек в интернате. Особенно плохо получалось, когда я пытался прикрыть их спины от порки, признавая всю вину за общую шалость своей. А мне пеняли за то, что я воровал их славу, - Димитри вздохнул, припоминая, и, помолчав, продолжил. - Потом наконец вышло хорошо. Но кончилось еще хуже. Я должен был защитить, а поставил под удар сразу двоих, мою любовь и ее дочь. Старшая погибла, младшая натерпелась такого, что лучше бы умерла сразу. - Полина смотрела на князя серьезно и сочувственно. У Хайшен было такое лицо, как будто пол под ее ногами медленно нагревали и он был уже сильно горячее, чем можно терпеть. Дейвин, вопреки всем правилам хорошего тона, жевал зубочистку, перебрасывая ее по рту из угла в угол. С Айдиша можно было ваять статую скорби. А Димитри продолжал говорить. - В третий раз получилось хорошо. Я спас для нее наследство отца, дал ей защиту и был настолько хорошим мужем, насколько сумел. Потомки моей дочери от второго брака и ее правнука сейчас живут на Ддайг, той земле, в которой я - рука и голос императора.

- Здесь ряд продолжился, верно? - очень мягко спросила Полина.

- Да, верно, - Димитри кивнул. - Это Алиса. Я попробовал взять под защиту и тебя, но итог таков, что я до сих пор не понимаю, как не заработал по лицу. Впрочем, некоторые твои слова были хуже оплеухи.

- Были ли исключения из этого ряда?

- Да, у меня во время практики был... Как тебе объяснить... Роман через границу.

- Как это?

- Я видел ее с их стороны межи. Она видела меня с нашей стороны. Я оставлял ей на межевом камне ленты и рисунки, забирал цветы и венки из травы, которые она оставляла для меня. Иногда мы подходили так близко, что видели улыбки друг друга...

- И никогда ближе? - спросила она.

- Нет, никогда.

- Как ты думаешь, почему?

- Я думаю, потому, - медленно сказал Димитри, - что она не нуждалась ни в заботе, ни в защите. И я не знал, что еще я мог ей предложить.

Хайшен и Айдиш переговаривались неслышно, но по их лицам было видно, что они оценивают услышанное. Айдишу, как досточтимому, было очень больно за запутавшегося маленького мальчика, ставшего, по сути, некромантом, но в его собственных действиях запретного не было. Даже Святая Стража понимала, что вопреки любым запретам мать будет кормить собой умирающего ребенка, а ребенок попытается спасти мать или свою сайни, муж не оставит жену страдать, а жена обязательно попробует помочь мужу - в общем, связи и привязанности будут сильнее запретов, на то и родство. Если мальчику вручили сестру как подарок, то он и отвечает за ее жизнь полностью, все логично. Так что здесь, даже если спрашивать по всей строгости и через край, виновен не он, а тот, кто отдал ему ребенка, как вещь. Впрочем, о том, что в семье да Гридах не все слава богу, Хайшен и Айдиш знали уже слишком давно, чтобы удивиться услышанному. Так что Айдиш только коротко спросил Хайшен:

- Я не вижу здесь его собственного отступления от Пути, а ты?

И дознаватель ответила:

- Тоже не нахожу.

- Ну вот, - сказала Полина, не заметив их разговор. - На первый раз достаточно. Теперь давайте попробуем это нарисовать по вашему и по нашему. - Взяв карандаши, она быстро набросала спираль, похожую на раковину, замкнула внутренние камеры и нарисовала прокол, который шел изнутри раковины, сдвигая слои, и формируя все более заметную выпуклость на стенке раковины. - Вот как выглядит след болезненного опыта, сформировавшего убеждения, от которых человек не может отступить. Можно ли считать это чертой характера? Мне кажется, не больше, чем шрам можно считать чертой лица. Особая примета - несомненно, но не черта, не врожденный признак. Другой вопрос, что шрам на лице виднее, чем естественные черты этого лица. Такие шрамы, собственно, и формируют социальную скорлупу. Она до какой-то степени защищает характер от новых повреждений - как маска защищает лицо от появления новых шрамов. Но в ней тесно, душно и неудобно. Без нее, однако, может быть хуже, чем с ней. Что с этим делать, каждый решает для себя сам. В идеальном случае это несут специалистам моего профиля. В этой комнате нас таких двое, я и досточтимый Айдиш. А в вашей схематике изображение, мне кажется, должно выглядеть вот так.

Полина взяла второй лист и быстро нарисовала цветок с десятью лепестками, из которых восемь сидели прямо на сердцевине, но были едва видны, и два, ярких и четких, были соединены с сердцевиной цветка длинными черешками. Димитри с интересом наблюдал за ней, пока она выполняла первый рисунок, потом посмотрел на второй лист и развел руками: все было совершенно точно, портрет именно его сознания лежал перед ним на столе. Хайшен посмотрела на схему и кивнула. Она сама нарисовала бы точно так же и тем же цветом. Дейвин, скосивший глаза в лист на две секунды, тоже был согласен. Айдиш на схему вообще не смотрел.

- Полина Юрьевна, - спросил он - а с чем вы комбинировали адлерианский протокол?

- Протоколов было три, Айдар Юнусович. И они все пересекаются между собой больше чем наполовину, так что в общую схему встают, как видите, довольно удачно.

Дейвин наконец поднял взгляд от столешницы и убрал изо рта зубочистку.

- Мистрис Полина, - спросил он, - а что, у меня тоже есть такие убеждения?

- Мастер Дейвин, - усмехнулась Полина - их не бывает только у рыб. И то не у всех. А все здесь присутствующие, увы, наделены в полной мере. Включая меня саму.

Хайшен обратилась к Димитри:

- Ты ни разу даже не попытался исказить ответ, почему?

- А что такого я сказал? - удивился князь. - Ни о чем, что было бы постыдно или преступно назвать, Полина меня даже не спросила.

- Но тебе же было больно говорить об этом? - изумилась дознаватель.

- Что же тут поделаешь, это жизнь - пожал плечами князь. - Она у всех такая.