Вообще, с первого же дня существования нашей школы в ней начались непонятные метаморфозы, то есть изменения. Во-первых, ее сразу же передали из ведения райкома комсомола в распоряжение Московского городского комитета комсомола. И оттуда последовал вопрос: собственно говоря, какие танки вы собираетесь истреблять? Немецкие? Ну, до этого еще далеко. Основной возраст курсантов четырнадцать-пятнадцать лет. Не лучше ли будет назвать школу как-нибудь поскромнее, например, Первый московский городской военно-патриотический комсомольский лагерь?

Командир школы майор Белоконь, возмутившись этим вмешательством, поехал в горком отстаивать прежнее название. Возник спор. Кому-то в горкоме очень не нравилось слово «истребители». В нем находили что-то неправильное, претенциозное. Немцы давно уже отброшены от Москвы, Красная Армия одерживает одну победу за другой. Почему же надо мальчишек называть «истребителями танков»? Если вы уж непременно хотите сохранить танковую ориентацию, то пускай будет школа юных танкистов. Пускай изучают материальную часть, двигатель, учатся водить машину — потом, в мирное время, водительские навыки пригодятся.

В результате обе стороны сошлись на том, что каждый будет называть школу по-своему. (От всех этих споров в названии школы осталось почему-то только две буквы Ю и Т — «юные танкисты». Нас так иногда называли в горкоме— «ютовцы».) И кроме того, горком комсомола рекомендовал майору Белоконю тридцать девчонок.

После этого расстроенный майор Белоконь, лелеявший надежду создать из нас образцовую мужскую воинскую часть, стал именовать вверенную ему школу «потешным войском». (Тридцать девчонок, одна треть личного состава — это надо же!) Майор Белоконь был склонен к историческим ассоциациям и по аналогии с временами Петра I (мы и территориально находились в бывших петровских местах) иногда в шутку называл нас так: «Первый московский гвардейский сводный Преображенско-Измайловский комсомольско-пионерский потешный полк». Хотя по численности личного состава мы были всего лишь ротой.

Итак, во-первых, «чистых» истребителей танков из нас с самого начала не получилось. Мы превратились в смешанное соединение с тридцатипроцентным женским составом и неопределенностью конечных целей своего существования. А во-вторых, сразу же выяснилось, что, хотя майор Белоконь официально, по своей воинской профессии и является узким специалистом в области сооружения противотанковых минных полей (то есть обыкновенным сапером-подрывником), истинной сферой его увлечений (так сказать, неисполнившейся фронтовой мечтой) всегда была диверсионная деятельность и ведение тактической, и даже стратегической, разведки в самых широких масштабах.

В соответствии с этим сложным переплетением профессиональных и душевных ориентаций майора Белоконя, с одной стороны, и нового замысла горкома комсомола, с другой — и началась доблестная биография нашего «сводного гвардейского Преображенско-Измайловского комсомольско-пионерского потешного полка».

Сюда же надо добавить и то обстоятельство, что майор Белоконь был единственным военным человеком в нашем «потешном войске». Горком, правда, прислал нам несколько инструкторов, но это были обыкновенные старшие пионервожатые. Воспитание всех воинских навыков лежало на плечах одного майора Белоконя.

А он был очень сильно изранен на войне. Осенью сорок первого года, пытаясь предотвратить прорыв немецких танков, майор Белоконь, жертвуя жизнью, выбежал на минное поле, имея целью взорвать вместе с собой танки, почти уже миновавшие не сработавшее минное заграждение.

Поле было взорвано, танковый батальон, потеряв сразу четыре машины, повернул назад, а майор Белоконь, получив сорок шесть ранений, остался жив.

За свой подвиг майор Белоконь был награжден орденом Ленина.

Год боролся за жизнь майор Белоконь в госпиталях. Потом, победив смерть и получив инвалидность первой группы, полгода учился жить по-новому. И как только почувствовал себя чуть-чуть лучше, двинул со своей идеей — учить военному делу мальчишек (он думал о ней по ночам в госпиталях — это отчасти и спасло его) — в райком комсомола, где когда-то вступал в комсомол и сам.

Итак, личный состав Первой московской летней комсомольской школы юных истребителей танков (сиречь — Первого московского городского военно-патриотического комсомольского лагеря) построен в центре детского спортивного городка Измайловского парка. Завершается утренняя линейка. Сданы и приняты рапорты. Четко определен распорядок дня — каким взводам и куда идти на занятия. Майор Белоконь — строгий, подтянутый, безукоризненно выбритый — уточняет на левом фланге последние детали с командирами взводов. За все три месяца наших лагерных сборов майор Белоконь ни разу никому не дал даже малейшего повода подумать, что он — инвалид первой группы, никто из нас никогда даже и не догадывался, что перед нами человек, взорвавший себя на минном поле, что наш командир имеет сорок шесть фронтовых ранений. Нашивки, обозначающие ранения, он не носил — они просто не уместились бы у него на кителе. И только однажды, уже в середине лета, из газеты, случайно принесенной кем-то, мы узнали все о майоре. И тогда стало понятно, почему у него иногда вдруг страшно бледнеет и покрывается испариной лицо… И, оглядываясь теперь назад, перебирая в памяти людей, лица, встречи, я каждый раз — и уже неоднократно — убеждаюсь в том, что майор Белоконь был самым сильным положительным примером в моем детстве. Выдержка, стойкость, презрение к физической боли, верность большой идее — всеми этими своими личными качествами он крепко «зарядил» всех нас летом сорок третьего года.

Звучит команда — взводы расходятся на политинформацию. С этого начинается каждый день. Мы знаем теперь все сводки с фронтов, все сообщения о трудовой жизни в тылу, все московские новости. Иногда я даже удивлялся себе — как это я мог жить в Уфе, по нескольку дней не читая газет?

После политинформации начинаются основные занятия. Первый взвод «потешного войска» уходит на гранатометание, второй — на строевую подготовку, а у нас, в третьем взводе, — санитарное дело. Для большей «продуктивности» занятий к нам присоединяют наш девчачий взвод. Они изучают санитарное дело целыми днями и сегодня будут помогать нам лучше усваивать материал, то есть индивидуально показывать потом каждому то, что сначала преподаватель покажет всему взводу.

Наш взвод уводят в лес. Девчонки, безусловно компрометируя нас своим нестроевым видом, плетутся следом за нами. Взвод останавливают, сажают на землю. Девчонки усаживаются рядом.

Инструкторша санитарной подготовки объявляет сегодняшнюю гему — перевязки головных ранений, «шапка Гиппократа». Две девчонки из санитарного взвода выходят на середину и, ужасно воображая, начинают показывать виды перевязок легких, средних и тяжелых ранений головы.

Как самый маленький по росту, я стою во взводной шеренге всегда последним. И поэтому, когда взвод сажают на занятия, я оказываюсь дальше всех от преподавателя. Такое положение во время занятий имеет целый ряд преимуществ — я могу свободнее распоряжаться самим собой, у меня более широкий диапазон личных действий и мыслей.

Вот и сейчас, сорвав травинку, я полулежу на земле, опираясь на локоть. Я покусываю травинку и раздумываю о своей жизни.

Как все изменилось вокруг меня и во мне самом с тех пор, как я стал ходить в летнюю школу юных истребителей танков. В свои неполные тринадцать лет я уже ощущаю себя почти военным человеком. Каждый мой день теперь начинается с зарядки. По-другому нельзя. В лагере, на стадионе «Медик», нам дают очень серьезную физкультурную подготовку. Совсем как в настоящей армии. И поэтому, если не делать по утрам зарядку, будешь выглядеть полным кретином, беспомощным рахитиком на полосе препятствий или при выполнении приемов штыкового боя, а уж про метание гранат и говорить нечего.

Потом я принимаю холодный душ — закаляю свой тщедушный организм. В любой день майор Белоконь может погнать наше «потешное войско» на Оленьи пруды и приказать с ходу форсировать водный рубеж. Изнеженным личностям, не принимающим по утрам холодный душ, сразу же после водного рубежа будет хана — грипп, воспаление легких, ангина. А нам, закаляющим организм, хоть бы что. Можем форсировать все, что угодно: Хапиловку. Москву-реку. Черное море. Северный Ледовитый океан. Но это я уже расхвастался. А мне этого делать теперь нельзя. Юный истребитель танков должен реально оценивать свои возможности, чтобы знать, какую боевую задачу он может выполнить, а какую еще нет, нужно тренироваться.