Как блудный сын к отцовскому очагу, вернулся я на русский «пятачок». Пока я работал в гараже, у меня не было ни времени, ни сил фланировать после захода солнца по деревянной набережной в толпе эмигрантов. Теперь старые знакомства восстанавливались. Будущий миллионер Миша попрежнему продавал сосиски, но уже поостыл, не рвался штамповать золотые медали. Он стал человеком серьезным: подыскивал рыбный магазин.

— Он сам не знает, что он ищет. Над ним же все смеются! — Мишину супругу душила зависть. — Скажите, Володя, я говорю неправду?

— Кто смеется?

— Наша жидовня! Пока он хлопает глазами, люди — торгуют!

Недели две назад на Брайтоне с большой помпой открылся магазин «Дары океана», где за стеклом витрины-аквариума плавали ленивые карпы, и с этого дня Мишина жизнь превратилась в сплошной кошмар…

— Ничтожество! — свербела Роза. — Я его, Володя, теперь иначе и не называю: «Мое ничтожество!»

Миша смотрел на жену, сосредоточенно размышляя: дать ей по морде сейчас или — потом? Разумница Роза однако не стала дожидаться решения, и ее словно ветром сдуло…

Полоса прибоя, шурша о песок, подкрадывалась к набережной; мы остались на лавочке вдвоем.

— Она еще прибежит и скажет: «Ой, знаешь, ты-таки был прав: они сгорели!» — пророчествовал Миша, глядя вслед удалявшейся супруге.

— О чем это ты? Кто сгорит?

— «Дары океана». Как они его открыли, так они его и закроют…

Тихо плеснула в темноте невидимая волна.

— Рыбный магазин, чтоб ты знал, Володя, нужно брать в черном районе…

— Почему непременно в черном?

— Негры покупают много дешевой рыбы.

Губы Миши дрогнули:

— Я нашел магазин!

Но в голосе слышалось не торжество, а страдание.

— Дорого просят?

— Не в этом дело. Хозяин хочет двадцать тысяч — «под столом».

— Этому человеку можно доверять?

— Человеку? Разве это человек? Это форменный Гитлер! Обобрал родного брата, которому восемьдесят лет, снял со старика последнюю рубашку…

— Как же можно давать ему двадцать тысяч под честное слово?

Миша запрокинул голову и поглядел в небо:

— Вот это самое говорит и мой адвокат…

Над нами горели бруклинские звезды.

— Но я дам ему деньги, Володя! Пусть она кричит, что я сумасшедший. Слушай: а вдруг это — мое? Понимаешь: мое счастье!..

На русском «пятачке» я чувствовал себя, как выброшенная на песок рыба. Я тосковал о желтом кэбе. Так заключенные, выйдя на волю, тоскуют по лагерю…