Однажды, когда я начитывал в студии записи очередной выпуск своей — списанной из советских журналов — программы, за стеклянной перегородкой возник «один влиятельный американец». Дождавшись паузы, он сказал в микрофон:

— Когда закончите, зайдите, пожалуйста, ко мне.

"Интересно, как у них обставляются подобные сцены? — подумал я. — По-американски: лимиты, дескать, исчерпаны, денег на вашу программу больше нет, или по-русски: «Как вы могли дойти до того, чтоб списывать из московских изданий, сукин вы сын?!..»

В просторном кабинете, в котором до сих пор мне ни разу не довелось побывать, находились «профессор новостей» Кукин и мой редактор. Когда я вошел, разговор оборвался…

— Вашу передачу прослушивали и обсуждали мюнхенские рецензенты, — сказал американский босс.

— Это наша высшая, так сказать, инстанция, — поспешил пояснить Кукин.

— Вот, почитайте сами, — сказал редактор, протягивая мне полосу телетайпной, с перфорацией по краю, бумаги.

Буквы прыгали перед глазами, я с трудом разобрал:

«Глубокое понимание темы… Лояльный по отношению к советскому слушателю тон. Рекомендуется к повторной трансляции. Рассмотрите возможность удлинения программы до 18,5 минут…»

Трое добропорядочных господ в ладно сшитых пиджаках благосклонно кивали головами, как бы приглашая меня в свое приятное общество, а я чувствовал, что мое лицо идет пятнами, будто они отхлестали меня по щекам… Противным, срывающимся голосом я сказал:

— Я на Западе сравнительно недавно и не знаю, как у вас принято… Посоветуйте мне: если я не согласен с тем, что вы принуждаете меня делать, куда мне на вас жаловаться?..

Я не видел реакции на их лицах, потому что глядел в пол…

— Если сотрудник не согласен с политикой учреждения, в котором служит, — натужно, с фальшивинкой! — произнес невозмутимый джентльмен-редактор, — то он подает в отставку…

Выражение это «подать в отставку» как-то не вязалось ни с потрепанной моей фигурой, ни с мизерным моим заработком, ни с моим социальным статусом. Ведь я и сам уже не мог разобраться, кем же я, в конце концов, стал: комментатором «Свободы», автором еженедельного радиообозрения, который вынужден подрабатывать в желтом кэбе, — или же я таксист, который подрабатывает на эмигрантском радио?

— Спасибо! — сказал я своим старшим коллегам: — Мне надо подумать над тем, что вы мне сейчас объяснили.

Я совсем не представлял себе, как жить дальше; но твердо знал, что теперь, на исходе пятого года пребывания в Америке, — мне придется еще раз сломать свою жизнь и еще раз начать ее заново…