На стене две фотографии в самодельных деревянных рамках. Одна, уже изрядно пожелтевшая, запечатлела мастерскую с несколькими верстаками. На переднем плане — группа гордо улыбающихся мужчин. Усатый молодой человек с пышной волнистой шевелюрой смахивает на Крускопа. На уголке надпись тушью: «Велосипедный завод Эренгельда. 1922 год». Второй снимок совсем новый. Он мог быть сделан незадолго перед уходом Крускопа на пенсию. Старый мастер с серьезным выражением лица стоит посреди сборочного на фоне конвейера.

Больше на стенах ничего не было. Не было даже традиционных свадебных портретов. Только две эти фотографии. Два моментальных снимка. Но в них вся жизнь Крускопа.

— Спасибо, Тилцен, — посмотрел на него «аптекарь». — Благодарю тебя. Как дела на заводе?

— Хорошо, мастер. Скоро начнем выпускать мопеды.

— Если тебе надо идти, иди. Я тебя не задерживаю… Кто теперь на моем месте?

— Шмидре из материального склада.

— Почему не Робис?

— Робис будет мастером мопедного цеха. Сегодня уехал в Харьков учиться.

Крускопу стало хуже, он дышал с трудом.

— Это все потому, что по лестнице бегом бегаешь. Вверх-вниз, вверх-вниз, — сокрушенно укоряла старушка.

— Я мимоходом зайду как-нибудь, — сказал Липст. — Вам нельзя дрова пилить.

— Насчет этого не беспокойся.

— У вас лестница очень плохая. Крутая и узкая.

— Да, лестница паршивая, — Крускоп смотрел остановившимся взором в потолок.

Липст вышел на улицу, полную кипучей жизни и движения, с минуту постоял, затем двинулся к центру. В ушах еще не смолк глухой гул, которым отзывалась узкая деревянная лестница на его шаги. О Юдите Липст вспомнил только у следующего квартала. Он взглянул на часы: пять минут девятого. «Поздно!»

«Я все расскажу Юдите, и она поймет, — думал он. — Встретимся с ней завтра или послезавтра. У нас ведь еще столько времени… Удивительная эта штука — время!» Тем не менее он прибавил шагу, питая слабую надежду на то, что Юдите еще ждет его.

«Может, еще не поздно. Пробегу мостик через канал и увижу ее». Липст даже не заметил, как с шага перешел на бег. Над перекрестком горел красный огонь. Липст бросился через улицу, ловко лавируя среди мчавшихся машин.

Ее не было. Липст остановился. Без Юдите оживленная троллейбусная остановка казалась мертвой пустыней.

«Может, она не успела уйти далеко. — Липст пробежал до конца бульвара. Юдите не было. — Ну, конечно… Уже половина девятого. Позвонить? Еще не успела прийти домой. Надо попозже».

Через полчаса Липст дважды пробовал дозвониться к Юдите. Никто не отвечал. Она еще не вернулась.

С тяжелым сердцем Липст поехал домой.

Липст не успел войти в дверь, как его поймала за рукав мадемуазель Элерт.

— Ах, боже! Если бы вы, милый Липст, знали, что здесь только что происходило! Если бы вы знали! — от волнения ее гиппопотамий зоб трясся, а коричневые глазки косили и стреляли по сторонам. — Эта персона хотела вывалить на меня кипящую кашу. Я вхожу на кухню, ставлю на конфорку кастрюлю, и что вы думаете? Она снимает ее! «Не прикасайтесь к моей посуде! — говорю я ей. — Вы, к кому по ночам стоит целая очередь мужчин». Больше я ничего не сказала, но эта некультурная извозчица — если бы вы только слышали, какой она крик подняла!

Липст вытер ноги о коврик.

— Да, — проговорил он, — это уж я, видно, пропустил. Что поделать, не взыщите.

— Скажите, сколько все это может продолжаться?

— Мне тоже хотелось бы знать.

Из комнаты вышла мать. Вид у нее был смущенный.

— Где ты, сын, был так долго? Заходи скорее, у тебя гости.

— Гости?

— Ну да, иди в комнату. Я чайник поставлю.

«Сприцис, — промелькнуло в голове у Липста. — Опять принес какой-нибудь «эталон фирмы». Черт бы его побрал!»

— Как же, как же, у вас ведь гости, — понимающе закивала головой мадемуазель. — И, представьте, эта извозчица позволила себе учинить на кухне скандал. Фу, какая неприятность…

Липст шутки ради постучал в свою дверь. Приоткрыв чуть-чуть, он просунул в щель руку и помахал кулаком. Затем услышал голос Юдите: «Пожалуйста» — и от неожиданности едва устоял на ногах.

— Юдите, ты? Я думал, Сприцис… Вот уж не ожидал!

Юдите стояла спиной к окну, в котором пылал огненный закат. На фоне солнечного зарева она выглядела особенно стройной и изящной. В сверкающие волосы вплеталось живое пламя. Видеть Юдите в своей комнате Липсту казалось настолько неправдоподобным, что в первый момент он никак не мог свыкнуться с этим. Внезапная радость свалилась на него как снег на голову.

— Юдите! Как ты здесь очутилась?

Липст хотел обнять ее и привлечь к себе, но Юдите взяла его за руки и слегка отстранилась.

— Пришла, и все, — сказала она. — Ты меня приглашал уже раз десять. Когда ты надул меня, я решила тебя наказать и воспользоваться приглашением.

— У меня была очень серьезная причина. С мастером Крускопом случился припадок, надо было отвести его домой.

— Зачем ты оправдываешься? Недоволен наказанием?

Юдите говорила медленно, словно думая над каждым словом. На губах играла странная улыбка, а глаза смотрели серьезно и даже немного грустно. Липст был слишком обрадован, чтобы обратить внимание на такую мелочь.

— Ну, видишь, — Липст обвел широкий круг рукой. — Так вот мы и живем. Одна комната мамина, другая — моя. Ничего особенного нет — обои старые, потолки почернели, полы обшарпанные. Надо срочно ремонтировать.

— А это то самое окно, из которого виден Исторический парк?

— Теперь уже не виден. Рядом строят новый дом. Теперь видны только леса.

— А это печка, которая плачет, когда на дворе ветер…

— Да, Юдите. Совсем как человек. Раньше, когда был маленьким, я боялся. Еще боялся «черную рожу» — вон то большое рогатое пятно на обоях.

— Я все так себе и представляла. По твоим рассказам.

— Именно так?

— Да. И все-таки чуточку иначе…

— Послушай, Юдите… Ты пришла, когда они там грызлись. Тебя это не испугало?

Юдите разглядывала «черную рожу».

— Нет, Липст. Я не так уж пуглива. Скорее они сами испугались меня. Во всяком случае, та полная дама.

— A-а, это соседка, мадемуазель Элерт. Жанр для публики с крепкими нервами. Надеюсь, вы подружитесь.

Юдите покачала головой.

— Ты думаешь? А какой смысл в этом?

— В чем именно?

— Например, в моей дружбе с мадемуазель Элерт…

Вошла мать с чайником и несколькими разнокалиберными стаканами. Липст бросился навстречу, подхватил мать и вынес на середину комнаты.

— Липст, чай! Кипяток ведь! Сейчас вот получишь у меня! Как ты себя ведешь при гостье!

— Мама, это Юдите! Я же вас еще не познакомил.

— Спохватился! Мы и сами познакомились.

— Можешь не удивляться, — сказала Юдите. — Мы тут и без тебя вполне обошлись.

Юдите смеялась и много говорила заискивающе-ласковым голосом, старалась всячески помогать матери Липста. Да и мать тоже… Липст не помнил, чтобы она когда-нибудь была такой хлопотливой и вместе с тем на редкость неловкой, взволнованной и трогательно-робкой, как сегодня.

— Вы уж не взыщите за нашу посуду, — чайник в ее руках задрожал, и чай пролился мимо протянутого Юдите стакана. — Я и не помню, когда у нас последний раз гости были. Своим добром Липст еще не обзавелся.

— Чем плоха посуда? — удивилась Юдите. — Ах, я вам доставила столько лишних хлопот!

Юдите придвинула стакан Липсту. Край был чуточку выщерблен. Откровенно говоря, Липст раньше не замечал, из какого стакана он пьет, но сейчас это показалось ему невероятно зазорным. Он даже покраснел от стыда. Чтобы скрыть от Юдите свое смущение, он поспешно рассмеялся.

— Это мой любимый стакан. Краешек я откусил, когда мама однажды сварила удивительно вкусное какао!

Мать в ужасе развела руками.

— Господи! Ну что ты только говоришь! Не слушайте его. Он у меня не всегда такой взбалмошный.

— Я знаю, — сказала Юдите, — я знаю.