Я так думаю, что он влюбился в меня, и совсем не считаю, что по-другому и быть не могло — или что в такую, как я, не влюбиться невозможно. Я знаю себе цену — и далека от того, чтобы думать, что сражаю наповал всех мужчин подряд. Было бы так, и глава лос-анджелесского отделения ФБР Крайтон снял бы с меня все подозрения в обмен на ночь в моей постели, и Мартен бы не смог меня предать, и Ленчик бы от меня отстал, и очень многое было бы по-другому. Нет, конечно, я так вовсе не думаю — хотя иногда мне кажется, что влюбиться в меня может только тот, кто со мной переспит и увидит, какая я. Ну а с Мэттьюзом так получилось только потому, что слишком много факторов совпало.

Уволенный, опозоренный, зачисленный в неудачники, брошенный женой, лишившийся дочери, чуть не спившийся и не опустившийся, не имеющий будущего — он сам сказал, что благодаря мне получил шанс обрести себя прежнего. И начать совсем другую жизнь, выбравшись из зловонной ямы для отбросов общества на зеленую лужайку, по которой гуляют исключительно удачники, и заработать достаточно денег, чтобы больше никогда о них не думать, и уехать навсегда из того города, в котором познал несчастье, и неудачу, и боль, и ненависть, и презрение к самому себе. И именно я дала ему этот шанс и потому для него была символом этой новой, прекрасной жизни. И думаю, что вполне естественно было то, что когда я открыла ему что-то новое в постели — ведя себя не так, как те женщины, которых он знал прежде, немногочисленные по-моему, — я стала для него той, которая должна была быть рядом с ним в новой его жизни. И к тому же я воспринимала его как героя и смотрела на него с восхищением — и это после того, как в течение пяти лет он ловил на себе совсем другие взгляды. И все это, вместе взятое, и сыграло свою роль. И он влюбился в меня и был уверен, что я влюбилась в него, — и возможно, что это и в самом деле было так, потому что он тоже дал мне шанс в тот момент, когда у меня не было совсем никаких шансов.

Нет, не совсем так. Не было моей влюбленности, это для меня слишком сильно — было увлечение. Я увлеклась им и увлекалась все больше, и одному Богу известно, к чему бы это могло привести. Вот он один и знает — я его никогда не спрашивала.

Как я там выразилась, описывая наши с ним отношения: “Все последующие ночи”? Сильная фраза — потому что последующих ночей было всего две…

— Шаг номер два, Олли, — завтра вечером мы предпринимаем шаг номер два. Вчерашний не в счет — это был их шаг, и пусть они отойдут чуть-чуть, и успокоятся, и пусть подумают, как им быть дальше, и, естественно, пока ничего не решат. А завтра мы попробуем сделать так, чтобы их стало еще меньше. И потом сделаем еще одно усилие — и они должны стать воспоминанием, если, конечно, будет кому их вспоминать.

“Или они — или мы”, — подумала я про себя, опасаясь, что он в эйфории сейчас, после случившегося между нами, и не слишком трезво оценивает обстановку. А потом сказала себе, что я несправедлива к нему: он тоже понимает, что карты могут лечь как угодно, просто не хочет, чтобы я об этом думала. Вроде и знает уже, что я совсем не слабая женщина, которую нужно беречь, — и я ему кое-что рассказала о своем прошлом, и сам вчера восхищался тем, как спокойно я себя вела под обстрелом и как моментально от всего отошла и еще сумела провести Бейли, и в постели увидел истинное мое лицо — но бережет.

— Итак, Рэй? — спросила, поглощая приготовленный им завтрак — или, скорее, обед, потому что проснулась в час дня, — и отмечая, какой у меня зверский аппетит после секса, и я не ем, а просто жру. Но решила, что мне простительно — Юджин пропал уже почти четыре месяца назад, и с тех пор секса с мужчиной у меня не было, потому что вялый Дик не в счет, а немужчина Стэйси тем более, а самоудовлетворение с тем, что было ночью, не сравнится. Вот такой вот комплимент ему сделала, не произнося ничего вслух, — и не буду сейчас его забирать назад, некрасиво.

— Попозже, Олли. Я уеду скоро, мне надо кое-что проверить и уточнить, и еще хочу пообщаться с одним полицейским чиновником, приятелем Ханли, которого я тоже более-менее знаю. Отношения у нас, конечно, не такие дружеские, но он нам помогал пару раз — да и все, что мне нужно знать, это то, не нашли ли они пулю, выпущенную мной вчера. Это было бы ни к чему: баллистическая экспертиза и все такое. Я ведь стрелял из своего пистолета, стандартный тридцать восьмой калибр, как у полиции, — и вообще, я не думал, что дойдет до стрельбы. Хорошо, хоть твой фэбээровец меня не заметил, — я вообще не собирался выскакивать, думал из-за машин выстрелить им по колесам и этим ограничиться. Но когда увидел, что ты вот-вот окажешься на линии огня… Заодно узнаю, почему в телерепортаже ни слова не было о том, что кто-то убил ведшего огонь киллера — они ведь должны были видеть следы крови на выпавшем в окно автомате. А может, и машину уже нашли, наверняка краденая или купленная где-нибудь за пару-тройку сотен баксов, жуткое старье. В общем, встречусь, чтобы узнать, нет ли чего нового по убийству Джима — ну и попробую вытянуть все остальное. Я ему позвонил, когда проснулся, он меня ждет в шесть, после работы, в одном ресторане, полицейские не прочь поесть за чужой счет. А потом… Потом я приеду и все тебе расскажу, и если я не узнаю ничего такого, что могло бы заставить нас затаиться, завтра мы должны сделать второй шаг…

…И, если все будет удачно, может, ты вечером вызовешь мне еще раз ту же девушку, что и вчера?

— Можешь не сомневаться, Рэй, можешь не сомневаться.

И, польщенная его утренним комплиментом — в дни своей развратной молодости я очень редко ночевала с мужчинами, но точно знаю, что утро есть то самое время, когда можно понять мнение партнера о предыдущей ночи, — добавила с шутливой ревностью в голосе:

— Не пойму, чем она так тебе понравилась? Ты же говорил, что не любишь проституток, Рэй, а теперь оказывается, что на самом деле ты не любишь порядочных женщин. Таких, как я, например…

А следующим вечером, ровно в десять, сижу во взятой напрокат “Мазде” чуть в стороне от входа в некогда свой, а ныне Ленчиков стриптиз-клуб. Пятнадцатое марта, суббота, выходной день. Западный Голливуд оживлен, машин много, хотя пешеходов, естественно, нет, в Америке пешком не ходят.

Длинный был сегодня день. Опять ночь без сна, и я проснулась где-то в час, проспав всего ничего, и Рэя не было уже. А к пяти он вернулся на этой самой “Мазде”, старенькой и неброской, и мы поговорили и выехали в семь, и он был за рулем, а я скрючилась сзади, чтобы, даже если кто будет пристально смотреть на “Мазду” сбоку, не увидит, что в ней еще и я имеюсь в наличии. А потом доехали до места, где он бросил свою машину, и Рэй пересел в нее, и заехали перекусить в недорогое заведение, естественно мексиканское, но у меня аппетита не было, и даже такие, которые мне так нравятся, никаких эмоций не вызвали. Только кофе выпила — напиток, который могла бы пить целыми днями и который при наличии в нем сахара и сливок вполне может заменить еду. Проверено за то время, пока я тщательно себя разрушала до появления Рэя — сытно, и вкусно, и питательно. И возможно, даже полезно — хотя было бы столько плюсов, тогда боги должны были бы пить не нектар, а именно кофе.

И вот за этим самым кофе я и слушала, что Рэй даром времени не терял — как всегда большую часть скрывает, но, по крайней мере, сообщил, что, как только начал работать на меня, следил за ними по мере возможности днем и вечером. И убедился, что чуть ли не каждый день наши друзья — то в полном составе, то в неполном — часам к девяти подъезжают в клуб. Он же как бы им принадлежит теперь — по крайней мере, деньги с него они стригут, хотя город вроде не их. А коли они себя ощущают владельцами клуба, то и заваливают сюда почти ежедневно — и, естественно, развлекаются от души. Вернее, развлекались, пока сначала двое не пропали, а потом еще одного не стало, — сейчас, наверное, просто проводят время, чтобы не торчать все время в мотеле и не загнуться от тоски.