Наконец, этот проект конституции и предшествовавшей ей Декларации прав устанавливал так же, как и монтаньярский проект, в более определенной форме, чем конституция 1791 г., права гражданина: свободу религиозных убеждений и богослужения, свободу печати и всякого другого способа распространения своих мнений. Относительно же коммунистических стремлений, пробивавшихся в народе, Декларация прав ограничивалась заявлением, что «общественная помощь составляет священный долг для общества» и что общество обязано давать образование всем своим членам в одинаковой мере. Благотворительное подаяние — дальше этого жирондисты не шли.

Легко понять сомнения, какие должен был возбудить этот проект, когда он был представлен в Конвент 15 февраля 1793 г. Еще не чувствуя себя в силах его опровергнуть (так как жирондисты были в большинстве), монтаньяры постарались затянуть по возможности обсуждение конституции и потребовали, чтобы Конвенту представлены были другие проекты. С этой целью назначена была новая комиссия, «комиссия шести», как ее называли, и ей поручили рассмотреть другие проекты, какие могли быть представлены. Таким образом обсуждение конституции началось только 17 апреля.

Насчет общих положений Декларации прав нетрудно было согласиться, тем более что обе партии, как жирондисты, так и горцы, хотели избегнуть того, что могло бы послужить усилению «бешеных», т. е. коммунистов. Робеспьер произнес речь, которая, как это указал Олар, несомненно, была слегка окрашена тем, что теперь называется социализмом. Надо заявить, говорил он, что «право собственности ограничено, как и все другие права, обязательством уважать права других личностей, что оно не должно наносить ущерба ни безопасности, ни свободе, ни жизни, ни собственности наших ближних, и что всякая торговля, нарушающая эти права, поэтому самому непозволительна и безнравственна». Он требовал также провозглашения права на труд в форме, однако, довольно малозначащей: «Общество обязано заботиться о средствах существования всех своих членов, или доставляя им труд, или обеспечивая средства существования тем, кто не в силах работать». Но тут же, кстати, он не преминул отмежеваться от тех, кто хотел равенства в правах на землю[287].

Конвент рукоплескал этой речи, но отказался ввести в Декларацию прав даже те четыре статьи, которые выражали скромные мысли Робеспьера о праве собственности; таким образом, ни 29 мая, когда Конвент накануне восстания 31 мая единогласно принял Декларацию прав, ни 23 июня, когда Декларация была принята в ее окончательной, слегка пересмотренной редакции, в нее не подумали ввести те скромные, принципиальные ограничения права собственности, которые Робеспьер изложил в сжатой форме в своих четырех пунктах. И сам Робеспьер на этом уже не настаивал.

Но где понятия Горы действительно расходились с понятиями Жиронды, это выказалось 22 мая, когда началось обсуждение жирондистского проекта уничтожения общинных муниципалитетов и введения взамен их кантональных (волостных) управлений. Против этого уничтожения монтаньяры выступили совершенно решительно, тем более что жирондисты хотели попутно уничтожить и единство Парижа и его Коммуны, предлагая разделить на несколько муниципалитетов каждый город, имеющий свыше 50 тыс. жителей. Тогда Конвент, чувствуя, конечно, что Париж уже сильно волновался в этот день, резко стал на сторону монтаньяров и отверг жирондистский проект «кантональных муниципалитетов».

Но события шли ускоренным ходом. Надвигалось восстание 31 мая, которое заставило Конвент исключить из своей среды главных жирондистских вожаков. Становилось ясно, что изгнание жирондистов поведет к гражданской войне в некоторых департаментах. Конвент должен был, стало быть, без промедления выставить в конституции знамя, вокруг которого могли бы соединиться все республиканцы в провинциях. Тогда 30 мая, накануне восстания. Конвент постановил по предложению Комитета общественного спасения, что конституция будет содержать только самые необходимые статьи, которые будут признаны неотменяемыми. А так как такую краткую конституцию можно было написать в несколько дней, Конвент назначил 30 мая комиссию из пяти членов, в которую вошли Эро де Сешель, Рамель, Сен–Жюст, Матье и Кутон. Им было поручено представить «неотлагательно» план конституции, ограничивающейся одними основными статьями.

После того как влиятельные жирондисты были изгнаны 2 июня из Конвента и арестованы, Конвент, уже не встречая препятствий со стороны Жиронды, начал 11 июня обсуждение нового краткого плана конституции, выработанного его монтаньярской комиссией. Обсуждение продолжалось неделю, до 18 июня. Затем Декларация прав (принятая уже, как мы видели, 29 мая) была слегка пересмотрена, чтобы согласовать ее с конституцией, и, представленная вновь 23 июня, она была одобрена Конвентом в тот же день. На следующий день, 24–го, конституция была принята во втором чтении и Конвент немедленно разослал ее первичным избирательным собраниям с тем, чтобы подвергнуть ее голосованию всем народом.

Монтаньярская конституция вполне удерживала общинные муниципалитеты, в этом ее отличительная черта. «Как могли бы мы, — говорил Эро де Сешель, — не сохранить муниципалитеты, как бы многочисленны они ни были? Это была бы неблагодарность по отношению к революции и преступление против свободы. Мало того. Это значило бы действительно уничтожить народное правление…» «Нет, — прибавлял он, сказав несколько сентиментальных фраз, — мысль об уничтожении муниципалитетов могла зародиться только в умах аристократов, от которых она перешла к умеренным», т. е. к буржуа–централистам, прибавим мы.

Для выбора народных представителей конституция 1793 г. вводила всеобщую и прямую подачу голосов по списку (scrutin d'arrondissement), составленному в каждом округе, состоящем из 50 тыс. жителей. Администрация же департамента и округов избиралась двухстепенной подачей голосов, а Исполнительный совет, т. е. исполнительная власть в государстве, или министерство, избиралось трехстепенным голосованием. Законодательное собрание избиралось только на один год, и все его решения делились на два разряда: декреты (указы), которые становились обязательными немедленно, и законы, для которых народ мог потребовать всенародного голосования, или референдума.

Впрочем, как в жирондистской, так и в монтаньярской конституции право всенародного голосования было совершенно призрачным. Во–первых, все могло делаться декретами, которые не шли в народное голосование. А во–вторых, последнее было обставлено большими трудностями. Для этого нужно было, чтобы «в половине департаментов плюс один из них десятая часть первичных собраний каждого из них, правильно созванных», протестовала против нового закона раньше истечения 40 дней после получения его на местах.

Наконец, конституция обеспечивала всем французам «свободу, безопасность, собственность, государственный долг, свободное отправление всякого богослужения, общее для всех образование, общественную помощь, неограниченную свободу печати, право подавать прошения, право собираться в народные общества, пользование всеми правами человека». Что же касается до социальных законов, ожидавшихся от конституции, то докладчик Эро де Сешель обещал их на будущее время. Сперва — водворение порядка! Впоследствии видно будет, что можно сделать для народа. На это вполне согласились большинство монтаньяров и большинство жирондистов[288].

Предложенная на одобрение первичных избирательных собраний конституция 24 июня 1793 г. была принята с большим единодушием и даже энтузиазмом. Республика состояла тогда из 4 944 кантонов (волостей), и когда получилось голосование из 4 520 кантонов, то оказалось, что конституция была принята 1 801 918 голосами против 11610.

10 августа 1793 г. эта конституция была провозглашена в Париже с большим торжеством, и в провинции она несомненно помогла парализовать жирондистские восстания. Россказни жирондистов о том, что монтаньяры хотят восстановить королевскую власть и посадить на престол герцога Орлеанского, прекращались сами собой.