— Ты мною избран. Этого довольно!

— Вы не заставите меня…

— Поднять свой кубок и поздравить нас? Без речи праздник не начнется!

— А что за праздник?

Звонкий смех был ему ответом. Хотя Роланд по-прежнему не понимал языка фей, они явно поняли его слова и разразились звонким хохотом.

— Сегодня праздник Середины Лета, — с улыбкой объяснила Мэбилон. — Вы, смертные, его зовете Ивановым Днем. И папоротника цветы уходите искать до самого рассвета. А мы — танцуем ночи до утра. Сегодня бал! И пир! И шутки! И веселье!

Иванов День! Значит, если он не ошибся в своих расчетах, прошло больше двух месяцев в его мире? Что о нем думают друзья, родственники? И… Дженнет?

Он опять почувствовал взгляд. Тот смуглый юноша с черными пронзительными глазами, опять смотрел в его сторону.

— Кто это?

— Не обращай внимания. Арлен. Их много тут.

Роланд нахмурился. Слово было смутно знакомым. Оно звучало, как имя.

Задумавшись, он поднял кубок. Несколько секунд смотрел на темную жидкость, налитую в нем до краев. Пряно пахло травами.

— Что ж, я выпью за ваш праздник, — произнес негромко и коснулся губами края сосуда. Это оказалось вино, причем намного крепче тех, которые ему доводилось пить. Оно, как добрый коньяк, обжигало горло, растекаясь по нутру огнем. Его хотелось пить, смакуя и наслаждаясь каждым глотком. И, напившись, хоть немного приглушить родившуюся в душе боль воспоминания.

Музыка заиграла громче. Едва дождавшись, пока он допьет до конца, Мэбилон решительно вырвала кубок из его рук, отбросила в сторону, окропив каплями вина собравшихся и, схватив Роланда за руку, решительно увлекла в пеструю толпу придворных.

Все закружились в пестром хороводе. Мужчина сначала чувствовал себя скованно, но постепенно откуда-то изнутри родился, поднялся, завладевая им, странный огонь. И он пустился в пляс, чувствуя, что околдован и не может сопротивляться колдовству.

Королева была рядом. Ее лицо улыбалось, глаза сияли, волосы белым облаком окутывали изящную головку, грудь вздымалась под полупрозрачным шелком.

— Что ты сделала со мной? — выкрикнул он, но в ответ услышал только звонкий смех.

Музыка влекла его за собой, очаровывала. Ноги и руки двигались сами. Тело больше не подчинялось разуму. Его словно влекла куда-то большая шумная река. Он больше не был сам по себе — он был частью этой реки. Рука об руку они с королевой фей летели сквозь ночь, сквозь огни, в окружении танцующих теней и взрывов смеха. Роланд перестал быть собой. Чары фей опутывали его.

— Что ты сделала со мной? — снова выкрикнул он королеве. И опять не получил ответа. Только смех. И музыка. И краски. И он — один среди этого веселья.

Иванов день миновал. Лето было прекрасным. Дожди лили тогда, когда нужно. Овцы и козы рожали крепких малышей. У коров вымена лопались от молока. Ячмень, овес и пшеница росли не по дням, а по часам. Не болели младенцы. Наливались соком яблоки в садах. Коршуны и крысы не таскали цыплят. Все ожидали обильных урожаев и строили планы на осеннюю ярмарку. Даже у Ричарда Ольстена дела при строительстве конюшен шли отлично, и он чуть ли не ежедневно наезжал в гости, чтобы сообщить, насколько продвинулось строительство.

Спасаясь от его визитов, Дженнет полюбила уходить из дома. Прогулки не только уменьшали шанс встретить мистера Ольстена — откуда ему было знать, где она сейчас бродит? — случайные встречи со знакомыми давали ей хоть ненадолго возможность забыть о своей беде. Потом, при расставании, боль возвращалась и, вопреки молве, с каждым днем была все тяжелее. С нею по очереди гуляли то сестры, то мама, то Люси Смит — с Лилиан Ольстен Дженнет тоже не хотела встречаться.

Так миновало лето. И в душе Дженнет затеплилась надежда — ведь феи, как большинство сил природы, на зиму засыпают и спят до весны. А Роланд — человек. Он не может, подобно медведю, лечь в спячку. Может быть, королева отпустит его хотя бы ненадолго? Девушка была почти готова терпеть такой странный союз — полгода пусть ее жених живет в волшебной стране, а полгода — здесь. Кажется, в древнегреческих мифах был похожий сюжет. Но там речь шла о матери и дочери…

Постепенно в свои права вступала осень. В первых числах сентября конюшни Ричарда Ольстена были достроены, и он уехал в Гайд-парк, обещая вернуться в начале октября.

Вскоре после его отъезда погода испортилась, и Дженнет стало совсем плохо. Родители перешептывались, обсуждая поведение дочери, но помочь ничем не могли. Подруг она растеряла. День за днем девушка сидела у окна, глядя на луг, по которому шла дорога из города. От дороги отделялась широкая наезженная тропа к их калитке, и порой Дженнет представляла себе, как однажды на этой тропинке появится он…

А потом наступил октябрь. Теплый, хотя и не такой солнечный, как сентябрь. Деревья пожелтели и начали ронять листву. Трава увядала, пропали цветы, и лишь в садах еще доцветали астры и хризантемы. Мирты, выставленные к крыльцу в горшочках, рачительные хозяйки на ночь уже заносили в дом. Понемногу переводили под крышу в стойла овец и коз, коровы и лошади уже перебрались на зимние квартиры. Ждали дождей.

Дженнет тоже ждала — хоть какого-нибудь чуда. Но вместо этого пришло короткое деловое письмо от Ричарда Ольстена. Он сообщал, что его кобыла пришла третьей, и он намерен прикупить еще дюжину кобыл и двух жеребцов. Торги должны вот-вот начаться, так что в следующий раз он уже явится в Фейритоне во главе своего табуна. «Одну кобылу я куплю тебе, — была внизу приписка. — Научу тебя ездить верхом, как и положено жене коннозаводчика.»

Дженнет это письмо привело в смятение. Откровенно говоря, она надеялась, что Ричард Ольстен забыл про сватовство. Она показала письмо матери.

— Он, конечно, много себе позволяет, раз до помолвки обращается к тебе столь фамильярно, — рассудила миссис Холл. — Но с другой стороны, когда человек влюблен, ему многое прощается. Любое безрассудство!

— Да не в меня он влюблен, а в своих лошадей, — вздохнула Дженнет.

— Пусть. Должна же быть у мужчины маленькая невинная страсть! Это лучше, чем карточные долги или рулетка… И потом, женится-то он на тебе!

— Я не хочу за него замуж.

— Глупости. Это ты сейчас так говоришь потому, что отвыкла от его общества! А придет время — заговоришь иначе, помяни мое слово.

— Этого не будет! Никогда! — воскликнула Дженнет. — Я люблю другого!

— Пора тебе забыть об этом! Мистер Бартон все равно, что мертв! Он не сможет покинуть волшебную страну, даже если очень захочет! Человеку вообще не дано туда попасть и тем более вернуться оттуда по собственной воле. Это как попасть на тот свет!

Тот разговор закончился ссорой, но оброненная матерью фраза о путешествии в волшебную страну запала Дженнет в душу. И в тот день, когда пришло письмо от Ричарда Ольстена, извещавшего, что он прибывает четырнадцатого октября, у нее уже было готово решение.

Осенью темнело уже довольно рано, и отец Томас велел слуге прихватить с собой фонарь, чтобы освещал путь. Хотя все лето и первую половину осени стояла отменная погода, все-таки природа брала свое. Чары Мэбилон постепенно слабели. Пройдет еще немного дней, и они иссякнут, чтобы опять пролиться живительным дождем только следующей весной.

Еще год тому назад отец Томас весьма скептически отнесся бы к самой мысли о том, что королева фей может как-то влиять на жизнь обычных людей. Но этой весной он стал свидетелем чуда, повторяющегося раз в сто лет. И сознавал, что еще раз такое созерцать доведется разве что его правнукам. А там — кто знает, какая будет жизнь через сто лет? Священник слышал о существовании паровых машин. Не получится ли через столетие так, что машин станет больше, чем людей? Не откажется ли после этого королева Мэбилон и далее благословлять эту землю? Что тогда ждет добрую старую Англию? А весь мир?

Так думал преподобный отец Томас, не спеша запирая двери храма, когда к нему бросилась девушка: