Наверное, я впервые по-настоящему поняла, почему мужчины иногда так пьют, когда Стуре рассказал мне, как проходят их мужские пирушки. У одного из его приятелей по работе есть в горах домик, и они, человек восемь-десять, ездят туда порыбачить. Стуре берет с собой рыболовные снасти, резиновые сапоги и водку. Зачем вы столько пьете? — спросила я. Посмотрел бы ты на себя, когда возвращаешься домой, кому это нужно, женщины никогда так не пьют.

— Понимаешь, — посмеиваясь, объяснял он мне, — мы вырываемся на свободу. Все так считают. Если рядом женщины, приходится держать себя в руках, а то они будут недовольны. Мы рыбачим, но не ради улова, главное — не улов, нам нравится рыбалка сама по себе, впрочем, ты же знаешь, что, когда мы вместе с тобой ловим рыбу, тебя улов заботит гораздо больше, чем меня. А нам плевать на него. Самое главное, что водки у нас — хоть залейся, и все могут пить, сколько душе угодно. Постепенно все напиваются: считаешь рюмочки и чувствуешь, как от рюмки к рюмке становишься веселее, и другие тоже; бывает, мы выпиваем по двадцать пять рюмочек. Ну а потом ребят начинает выворачивать, и меня тоже; хорошего, конечно, мало, самому противно, а все равно это здорово, черт возьми. Только мужики, и ни одной женщины.

— А о женщинах вы говорите?

— А как же, бывает.

Хеннинг тоже участвует в этих пирушках, если только они не приходятся на сев или сенокос; когда он уезжает, я помогаю Дорис, если нужно; эти пирушки бывают по выходным, и их сын Рубен, который вообще-то работает на усадьбе, в эти дни свободен. Возвращаются Стуре и Хеннинг в ночь на понедельник чуть живые, однако утром Стуре находит в себе силы отправиться на работу. Я бы так не смогла, и к тому же мне было бы стыдно, если бы я напилась, а вот Стуре и Хеннинг не чувствуют ни малейшего смущения. Они похожи на мальчишек, которые убегали пострелять из рогаток. Меня эти возлияния не беспокоят, во всех остальных случаях Стуре соблюдает меру.

Мужчины празднуют свое освобождение от женщин, свой день независимости. Они заливают водкой свою зависимость от женщин и в то же время славят их. Все эти великие рыбаки женаты, и я сомневаюсь, что они бы приняли в свою компанию вдовца, холостяка или разведенного — тот, кому некого ругать, не на кого призывать проклятия и не о ком тосковать, только испортил бы им все удовольствие.

Я помню фильм о белых медведях, который мы смотрели по телевизору. Чей это был фильм, я забыла, но в нем рассказывалось, как метят и считают белых медведей, чтобы спасти их жизнь и здоровье; экспедиция состояла из одних мужчин. Разумеется, там было очень холодно. Мне особенно запомнился фотограф, который сидел в клетке и снимал, мягко говоря, назойливых хищников; он был в восторге, он хохотал, когда вернулся к себе в вагончик, кажется, они жили в вагончике. Он только что не кричал: они хотели меня сожрать! Хотели добраться до меня! Они такие спокойные, такие мирные, но сожрать могут за милую душу! Они чуть не откусили мне руку!

Эти ученые проявили заботу, когда им понадобилось усыпить медведицу и ее медвежонка, а как они горевали из-за того, что им пришлось застрелить медведя.

Кстати, насчет охоты. Стуре охотится не только на лосей, но также на косуль, зайцев, лисиц. Мне приходилось стрелять только в крыс, но я понимаю, почему люди находят в охоте удовольствие, а вот заколоть животное я бы не могла, я вообще не думаю, что среди женщин найдется много желающих резать скот, лично я могла бы, разве что, в случае крайней нужды, утопить котят. Все это лежит на Стуре. Ему это тоже не по душе, но что поделаешь. Теперь у нас, правда, кошки нет, но раньше была. Хеннингу, как и Стуре, не доставляет удовольствия топить котят, вот они и плодятся у него на скотном дворе. Прошлой весной мы с Дорис однажды заболтались возле скотного двора, ворота были приоткрыты, и кошки, заслышавшие голос Дорис, вышли наружу. Сперва одна, потом две, и так друг за другом вышли тринадцать кошек! Но Стуре помогает Хеннингу резать овец, слава Богу, они оба не такие чувствительные, как Ёран, который, по словам Ингрид, чувствительный, как женщина. Не хотелось бы мне увидеть, как они рыдают, припав к стене хлева и закрыв лицо руками, после того, как закололи свинью или барашка. Это неприлично!

Я так хорошо понимаю и так люблю Стуре только потому, что мы женаты уже очень давно. А если бы я бросила его в свое время, если бы все-таки вышла замуж за другого? Это все равно что не дочитать книгу до конца. Книга может быть и не особенно хороша, но многие книги вначале кажутся скучными, а вчитаешься — и уже не оторваться. Если Бу и Карин сейчас разойдутся, они не дочитают свою книгу. У мужа, с которым живешь давно, есть свои преимущества, перед ним не нужно казаться лучше, чем ты есть, можно делать, что хочешь, и не очень обращать внимание на его слова. Правда, Стуре никогда не вел себя так, как Бу, никогда не изменял мне с какой-нибудь смазливой телкой, вроде Сив, но кто знает? Если бы я была такой же «доброй», как Карин, и не воспитывала его, так сказать, кто знает, каким бы он сейчас был? Конечно, Стуре научил меня терпению, аккуратности и многому другому, но, если бы не я, он был бы куда более занудным и скучным. Он бы меньше интересовался людьми и не замечал бы красоту природы, если б не мои постоянные разговоры; и сомневаюсь, чтобы он мог балагурить так, как сейчас, и дома, и где угодно; балагурить и веселиться, раньше он бы никогда на это не решился, такой он был робкий и застенчивый. Но я всячески поощряла его и внушала, что он умеет развлекать людей не хуже других, даже если иной раз и сморозит глупость. Правда, у Стуре хорошая природа. Он человек надежный. Пожалуй, Бу именно этого и не хватает. Он только и знает, что хвастать и сваливать вину на других. Он не внушает доверия. Иметь с ним дело все равно что идти по мосту, который выглядит крепким, и вдруг провалиться. Но если провалились они оба, и Бу, и Карин, почему Карин ничего не сказала, не взбунтовалась, почему она молчит, все сглаживает и продолжает тянуть резину, ведь сама-то она знает, что половина досок уже прогнила, а вот ведь даже не пытается узнать, откуда Бу взял деньги на новую машину, которая стоила несколько десятков тысяч. Она боится, что опозорит Бу, если пойдет в банк. Так, мол, не поступают. А вот Бу «так поступает», но она только скандалит дома и ничего не предпринимает. Это все равно что подмести пол, а потом снова высыпать на него мусор. Беда в том, что они не воспитывали друг друга. Как будто после восемнадцати уже не надо воспитывать. Карин плакала, ссорилась и скандалила, Бу понял, что ничего другого ждать не приходится, хлопнул дверью и подался к Сив, теперь он ей жалуется, что дома у него ад и жена его не понимает. Но им нет еще сорока, до них еще не дошло, что ножницы не будут резать, если оба лезвия не будут острыми. Бу делает вид, что с его-то лезвием все было бы в порядке, если бы Карин помогала ему его натачивать, а если говорить о Карин и ее лезвии, так ей удобнее, чтобы вместо нее лезвие натачивал Бу.

Если они теперь разведутся, у каждого останется только одна половинка ножниц.

Неужели они думают, что у них, как у раков, вырастет по новой клешне?

Какое счастье, что у меня есть Стуре.

18

Иногда в журналах публикуют тесты, ответив на которые можно определить, нервный ты или спокойный. Я всегда себя по ним проверяю, но легко быть спокойной, когда сидишь дома и отвечаешь на эти вопросы, по ним я всегда считаюсь уравновешенной. Настолько уравновешенной, что тем, кто набрал столько очков, сколько я, советуют подумать, честно ли они ответили на все вопросы.

Однако от спокойствия моего не осталось и следа, когда я, придя утром на работу, приоткрыла дверь кабинета, чтобы вовремя услышать цоканье каблуков Сив и запах ее духов. У меня даже вспотели ладони, а о сердцебиении я уж не говорю.

— Ну, поговори с нею, если тебе так хочется, только не волнуйся, — сказал мне Стуре.

Я стою у окна и смотрю на сосны, застывшие в неземном покое, видно, сосновая смола закипает не так быстро, как моя кровь. Я повторяю про себя: спокойно, спокойно, представь себе, что ты детектив лорд Питер Уимсей из романов Дороти Сейере и тебе предстоит разговор с человеком, подозреваемым в убийстве. У детектива сердцебиения не бывает. Он вставляет в глаз монокль с таким видом, будто зашел сюда случайно. Но уговаривать себя бесполезно, я не лорд Питер.