высокого худощавого солдата, который, не отрываясь, смотрел на краюху. Павел вздрогнул от звериной жадности во взгляде молодого мужчины, отломил половину и протянул ему:

- Бери, ешь! Брюхо не терпит пустоты. Как звать-то тебя?

- Илья! - машинально ответил он, схватив хлеб, и неуверенно добавил, - спасибо, тебе самому было мало.

- Меня Павлом величают. Ты не благодари, много хлеба вредит солдату. Злее будем на голодный желудок.

Вроде по небольшому куску чернухи жадно проглотили Павел и Илья, но это прибавило им сил. Мужчины даже повеселели и бодрее шагали дальше по пути в фашистскую неволю.

- В лесу взяли? - спросил Павел.

- Там. Напоролись на фашистов, переодетых в наших командиров. Они и привели без боя в плен.

- Гады!

- Нелюди, что говорить, но нужно теперь держаться, не падать на землю. Пристрелят! А меня ждут дома жена, дети.

- Я-то пока холостой, но отец и сестры тоже будут рады, если уцелею.

В город Ржев колонна пленных вошла, когда уже стемнело. Красноармейцев завели на футбольное поле, оборудованное под лагерь, огороженный колючей проволокой и освещенный прожекторами. На середине сброшено горкой прошлогодняя солома для подстилки. Солдаты засуетились вокруг нее, хватали охапки, кидали на землю и падали на нее, забываясь усталым сном. Ни воды, ни еды не дали, за проволокой свирепо лаяли овчарки, слышалась чужая отрывистая речь.

Павлу с Ильей тоже досталось соломы, они постелились возле футбольных ворот и легли. На черном небе светились, как угли, звезды. Мужчины лежали на спинах, рассматривая их.

- Смотри, мирное небо над нами и звезды, как до войны. Может, нам все снится? - тихо с горечью в голосе спросил Илья.

- Много отдал бы, если это был только сон. Но одно хорошо, небо фашистам не закрыть колючей проволокой и наших звезд не погасить никогда. Они всегда будут нас поддерживать, потому что над русской землей горят, значит, наши, и никакая сила не отнимет от нас.

- Это верно, небо не отберут, как и воздух, которым дышим, но свободы лишили нас. Неизвестно: выберемся ли мы когда-нибудь отсюда.

- Вот, ты ответь мне. На войне, говорят, гибнут в первую очередь трусы. Значит, трусы убиты, храбрые воюют на фронте. А кто же мы? Солдаты, которые к фашистам угодили невольно?

- Я тоже думал об этом. Мы не по своей воли угодили сюда. Нас взяли в плен, потому что находились без памяти. Те, которые сами к немцам пришли, предатели. Трудно будет доказать, как все произошло на самом деле.

- Вот и я об этом же. Как бы нас не обвинили в измене Родины. Я убегу из плена, не буду ждать у моря погоды. Не хочу, чтобы меня облили грязью, что не выполнил приказ: живым не сдаваться.

"Чуть горит зари полоска узкая, Золотая, тихая струя...

Ой, ты, мать-земля родная, русская, Дорогая родина моя!"

Глава 20

Шестнадцатого мая, а зима в разгаре. Метели припорашивают почерневшие сугробы новым снегом. Кругом ослепительная белизна.

День. До темноты можно отдохнуть и заняться своими делами. В светлое время враг не решается сунуться для проводки судов. Доклад вахтенного сигнальщика оказывается полной неожиданностью:

- Пеленг двести шестьдесят девять градусов, дальность сто сорок кабельтовых, курс сто тридцать - транспорт и четыре катера.

Батарея изготовилась к бою. Тотчас следует новое сообщение:

- Пеленг двести, дальность шестьдесят, высота три тысячи, курсом на батарею девять

"юнкерсов".

- В чем дело? Что заставило их пойти днем? - тревожились командиры.

- Бес их знает! Проверяют батареи на готовность, как их учили, с самолетами и эскортом.

"Юнкерсы" роятся над старой позицией. Метель занесла там дорожки вместе с макетами. Новой позиции немцы пока еще не разведали. Потому что отсюда не сделали ни одного выстрела.

Транспорт ползет медленно.

Батарея открывает огонь с предельной дистанции, когда судно подошло на 80 кабельтовых.

В боевой рубке КП даже вылетели стекла, насколько мощно "плюнули" пушки.

"Юнкерсы" тотчас пошли в пике, но на старую позицию. Значит, первого залпа с новой позиции не засекли фашистские летчики.

Сразу после залпа для маскировки дали орудиям угол снижения. Фашистские бомбы рвутся в стороне.

Дальномерщики доложили о результатах первого залпа: накрытие! И снова залпы гремят над заливом.

Немецкие летчики уже разобрались, откуда велся огонь, и ринулись в атаку на новую позицию, поливая ее из авиационных пушек и пулеметов. Бомб не бросали - все израсходовали на ложную позицию.

Зенитная батарея Пушного и счетверенная зенитная установка подключились к бою. Один самолет загорелся и ушел на свою территорию.

Батареи противника поддержали корабли ответным огнем.

Катера ставят плотную дымовую завесу. Они легли на обратный курс , навстречу судну. Над транспортом поднимаются пламя, дым.

- Попадание! - радостно докладывает дальномерщик.

- Горит! - кричит и сигнальщик.

Катера быстро закрывают транспорт сплошным белым дымом и, уменьшив ход, идут на расхождение.

Командир батареи Поночевский командует:

- Обстрел акватории!

Батарея дает шесть залпов. Цели не видно. Катера находятся за пределом дальности стрельбы. Самолеты уходят.

- Постам искать транспорт! - кричит командир.

Но транспорта не видно - даже высокие горы в дымовой завесе.

- Катера сбросили морские дымовые шашки, - докладывает сигнальщик.

По курсу катеров черными кляксами легли дымовые шашки, к небу поднялся кудрявый белесый дым.

- Вот, гады, додумались!

Но вход в залив чист. Значит, транспорту не прошел. Дымовая завеса медленно уходит на запад, корабль прячется за ней.

- Наверное, лег на обратный курс, - сокрушается кто-то. - Гасит пожар. Артиллеристы огорчены, каждый вставляет свое слово.

- Жаль, очень жаль, - гудит на ухо командиру комиссар Бекетов.

- Конечно, жаль, но что поделаешь? - отмахивается тот.

- Еще одно попадание, и он не ушел бы...

- Задача выполнена - порт блокировали.

- Уничтожать, понимаешь, топить надо, а не повреждать!

Всем до боли обидно, но дальше 80 кабельтовых транспорт уже не достать.

Иван тоже недоволен: столько труда, а результат нулевой. Он угрюмо смотрит на белую муть дымовой завесы и слушает, как тихо спорят товарищи о том, прав ли командир, что открыл огонь с предельной дистанции. Одни считали, что поторопился.

Но можно ли пускать противника дальше? Куда? Прямо в порт? Оттуда до входа в порт всего 12 кабельтовых. Это не более пяти, семи минут хода при малой скорости. А что такое пять минут при плохой видимости, да если еще цель закрыта дымом?

Не только матросы спорят.

- Не рано ли открыл огонь? - спрашивает комиссар Бекетов.

- Нет, бить надо с предела, - уверенно отвечает Поночевский.

Комиссар считает, что следует немедленно критически разобрать ход боя. Ведь это только начало, первый бой. Очевидно, враг прощупывает возможности.

Через полчаса дымовая завеса, все время поддерживаемая катерами, рассеялась: на море ни катеров, ни транспорта.

Поночевский вызвал на командный пункт всех командиров. Прибывающие на совещание подавлены.

Краснофлотцы слышат, как лейтенант Годиев, сверкая черными глазами, шумно здоровается и темпераментно кричит:

- Влепили гаду! Жаль, что сбежал. Надо было ввести в дело моих стрелков!

- Ну конечно. Только потому и не добились победы, - иронически замечает кто-то из офицеров.

- Почему не добились? - горячится Годиев. - Будет победа. И сегодня победа! Транспорт не прошел.

- Не велика победа, - вмешивается врач, капитан медицинской службы Попов.