На показательных стрельбах мой взвод занял первое место по дивизии, а меня за отличную подготовку снайперов командир дивизии наградил хромовыми сапогами.

Вскоре я получил кубик в петлицу и звание младшего лейтенанта. Как раз в это время в Красной Армии были введены новые воинские звания.

В полковом клубе собрались бойцы и командиры. В торжественной обстановке командир полка зачитал приказ о присвоении мне и еще нескольким сверхсрочникам звания младший лейтенант. Я очень волновался и потому смутно помню, как поздравлял нас командир дивизии Владислав Константинович Васенцович.

В фойе клуба меня обнял старший лейтенант Борисенков, а я, счастливый, лишь бормотал:

— Батька, батька, ведь это все вы… ваше…

А он смеялся, кажется еще более счастливый, чем я.

Все это было уже несколько позже, когда 40-я стрелковая дивизия передислоцировалась в новый район. Мы стояли в десяти — пятнадцати километрах от границы, неподалеку от озера Хасан. Такое перемещение было вызвано обострением советско-японских отношений, которое возникло вследствие ряда нарушений границы подразделениями Квантунской армии.

Отменили отпуска. До этого я дважды побывал в отпуске в своем родном селе. Жизнь там круто переменилась. Крестьяне объединились в колхоз. Кулаков, в том числе и Бескоровайного, раскулачили и сослали. В бывшем доме Бескоровайного помещалось теперь правление колхоза. В нашу семью пришел наконец-то достаток. Отец, братья, сестра стали колхозниками. Из ребят, моих товарищей по школе, в селе почти никого не осталось — кто служил в армии, кто работал в Барнауле, Славгороде, других городах страны. Подросло новое поколение. Вечерами на улицах плясали под гармошку незнакомые парни и девчата — те, кто в год моего ухода в армию еще гонял по улицам верхом на прутиках.

Как ни радостно меня встречали дома, как ни славно мне Жилось в отпуске, истинным своим домом я уже считал родной 118-й стрелковый полк. И каждый раз, подъезжая к расположению своей части, я испытывал волнение, какое бывает у человека, который после долгого отсутствия возвращается к своей семье. Как идут дела в полку? Что нового в моем взводе? Справляется ли с обязанностями командира мой заместитель? Что происходит на границе? Эти вопросы не давали мне покоя, и я слонялся по вагону, не находя себе места.

…Полки дивизии занимались усиленной боевой и политической подготовкой. Подразделения обменивались опытом учебы, проводились методические занятия, командиры и политработники разъясняли бойцам линию партии в вопросах внутренней и международной политики.

Большое внимание уделялось физической подготовке бойцов. Почти каждый день, а иногда и ночью мы совершали марши на двадцать пять километров с полной выкладкой, а выкладка весила два пуда. Особенно тяжелы такие походы были зимой, в морозы. К концу похода бойцы едва передвигали лыжи, некоторые отставали. Но мы не падали духом. Нашим девизом стало известное суворовское изречение: «Тяжело в учебе — легко в бою».

В 1937 году было проведено двустороннее учение в составе двух полков. В это время я уже имел звание лейтенанта и командовал стрелковой ротой. Незадолго до того покинул полк друг и наставник мой Николай Павлович Борисенков. Он был переведен, командиром батальона в Тулу. С грустью расставались мы с ним: доведется ли свидеться? Дальневосточный театр в то время считался самой «горячей точкой» — всякое могло случиться.

Учения должны были показать степень тактической грамотности войск в наступлении и в обороне.

Нашему 118-му стрелковому полку предстояло играть роль обороняющейся стороны. Командовал полком Павел Григорьевич Соленов, сменивший на этом посту Тимофея Васильевича Лебедева, который стал командиром 40-й дивизии. Полк усилили противотанковой артиллерией и другими оборонительными средствами.

Наступать на нас должен был 119-й стрелковый полк, которым командовал майор Смирнов.

На рассвете мы заняли оборону. Моя рота находилась в центре участка обороны батальона. Я выдвинул вперед боевое охранение, сам же в который уж раз обошел боевые порядки, проверил маскировку окопов, пулеметных точек. Не было тогда ничего страшнее и губительнее для пехоты, чем неожиданный, с близкой дистанции, кинжальный пулеметный огонь.

Солнце клонилось к горизонту. Со своего КП я рассматривал в бинокль расстилавшуюся передо мною, отрезанную от окопов рядами колючей проволоки, всхолмленную равнину. Никакого движения впереди, все спокойно. Вдруг захлопали винтовочные выстрелы. Стрельба то усиливалась, то ослабевала. По полевому телефону старший боевого охранения доложил, что появился «противник» численностью до отделения, открыл огонь, боевое охранение отвечает огнем. Стрельба слышалась также справа и слева. Значит, «противник» прощупывает наши позиции, пытается определить уязвимое место, куда можно будет ударить главными силами. Стрельба вскоре стихла. На закате солнца меня вызвал командир полка. Когда я пришел на КП полка, там было людно. Собрались почти все командиры батальонов и рот.

Поднялся Павел Григорьевич Соленов, грузноватый, плотный человек:

— Положение такое, товарищи, — сказал он. — «Противник» произвел разведку боем, нащупал нашу оборону и теперь совершает перегруппировку. Утром он обрушит на наши позиции свой кулак. Но мы поступим так, как принято у хороших боксеров, — уклонимся от удара, займем новые позиции. Кулак «противника» попадет в пустоту. Это заставит его замешкаться. Смирновцы потеряют темп, а мы тем временем нанесем ответный удар и разобьем их. Сейчас усиленные разведывательные дозоры «противника» залегли перед нашим передним краем и ведут наблюдение. Мы так же оставим заслон для наблюдения. Приказываю! — Голос Соленова окреп, и все присутствующие встали по стойке «смирно». — Приказываю! Ровно в час ротам бесшумно, со строжайшим соблюдением всех правил маскировки, отойти к северной окраине поселка Н. Там развернуть оборону фронтом на запад. — Командир полка обернулся к начальнику штаба. — Товарищ капитан, раздайте приказ.

Я вернулся на КП роты, вызвал командиров взводов, передал приказ.

Рота уже покидала позиции, когда в траншее появился командир полка в сопровождении ординарца.

— Товарищ лейтенант, не найдется ли у вас тут какого-нибудь прутика или палки?

Я выскочил из траншеи, срезал ножом длинный прут, острогал сучья, подал Соленову. Он достал блокнот, что-то быстро написал на странице, вырвал ее и надел на тонкий конец прута, а толстый конец воткнул в рыхлую стенку траншеи.

— Ну, двинулись, товарищи.

В голосе командира полка я уловил сдержанный смех.

Все произошло так, как предсказал майор Соленов. На рассвете, после артиллерийской подготовки, произведенной по оставленным нами окопам, командир 119-го стрелкового полка ракетой дал сигнал к началу атаки. Вперед ринулись танки. На большой скорости они проскочили нашу первую траншею, затем вторую и… замедлили ход, а вскоре совсем остановились. Громить было некого, «противника» перед ними не оказалось.

Командиру 119-го полка посредник передал страничку из блокнота, найденную им в траншее. Вот что там было написано: «Привет смирновцам, ищите нас, как ищут ветра в поле».

Победа была полностью отдана 118-му стрелковому полку.

На разборе учений командиру 119-го полка майору Смирнову было указано, что главная его ошибка, в результате которой полк потерпел поражение, — недооценка роли разведки. Действия же командира 118-го полка все единогласно признали образцовыми. Его обманный маневр принес полку победу. Павел Григорьевич Соленов был награжден… конечно же сапогами.

После учений я засел за книги по тактике, по военной истории. Разбирал маневры войск в великих битвах прошлого, в первой мировой и гражданской войнах. Мне стало ясно, что в моих военных знаниях есть пробелы. Прежде я уповал в основном на силу пулеметного огня в упор, уделял большое внимание маскировке. Безусловно, это все очень важные моменты. Но после учений я понял, что нельзя забывать и о маневре. Иной раз он бывает эффективнее самого плотного огня.