— Слышал новость? — спросил тот. — Рена выходит замуж.

Эльдар изменился в лице:

— Врешь.

— Не знаю. Мне так сказали. Будто бы сегодня придут сватать ее.

Эльдар промолчал. Расставшись с Айдыном, поднялся на второй этаж, вошел в одну из пустых комнат, запер дверь на ключ. Прежде всего достал сигарету, дрожащими пальцами зажег спичку, закурил, сделал несколько жадных затяжек, затем поднял телефонную трубку, набрал номер. Услышав частые гудки, положил трубку. Тут же снова поднял ее, снова позвонил. Опять положил, опять поднял, опять набрал номер. После четвертого или пятого раза ему ответили:

— Алло!

— Здравствуй, это я, — сказал он.

— Узнаю.

— Рена, я кое-что слышал…

Она ответила спокойно, даже равнодушно:

— То, что ты слышал, верно. Вечером к нам придут сваты.

Эльдар будто впервые увидел перекосившийся шпингалет оконной рамы, эту трещину в стекле, панораму города за окном: дома, дым, корабли…

Во дворе шофер никак не мог завести «Москвич», мотор выл, словно бормашина, затем умолкал.

Телефонная трубка молчала. В руке Эльдара был карандаш, он писал на листе бумаги, которая лежала на столе: «Эльдар, Эльдар, Эльдар Алескеров. Алескеров. Эльдар, Эльдар, Эльдар».

Рена сказала:

— Почему ты обижаешься на меня, Эльдар? Ты должен помнить наш разговор. Ты же сам заявил, что не собираешься жениться в течение пяти-шести лет. У тебя свои планы — поехать в Москву, учиться, снимать кино. Кто знает, что тебе еще захочется после этого? За это время ты, конечно, забудешь меня. Кто может сказать, что произойдет за шесть долгих лет? А меня сватают из хорошего дома. 1 Парня я знаю. Неплохой человек. И мать говорит: не будь дурой. Вчера я…

Эльдар не стал слушать дальше, положил трубку, вышел из комнаты.

Сиявуша и Джавада пригласили на радио для участия в передаче о новом спектакле.

Записывать их на пленку должен был Эльдар. Он находился в аппаратной, отделенной от студии, в которой уже сидели Джавад и Сиявуш, толстой стеной с большим звуконепроницаемым окном.

Сквозь это окно было хорошо видно все, что происходит в аппаратной, но если бы там выстрелили из пушки, в студию не проникло бы ни звука.

Сиявуш и Джавад тихо разговаривали. Они часто бывали в этой комнате, однако сейчас забыли про один ее секрет. Дело в том, что, если студийный микрофон был включен, каждое слово, произнесенное здесь даже шепотом, передавалось в аппаратную через мощный динамик. Человек в студии думает, что говорит тихо, он не может знать, что в соседней комнате его голос превращается в подобие грома.

Сиявуш и Джавад говорили о театре, постановке, предстоящей премьере. Эльдар, не обращая внимания на их болтовню, занимался своими лентами, бобинами, аппаратом — словом, готовился к записи… — Но вот он невольно стал прислушиваться к разговору, происходящему в студии.

Сиявуш сказал:

— Не может быть! Ты правду говоришь? Неужели он сын Кябирлинского?

— Ах, ты не знал? — ответил Джавад.

— Нет, откуда?.. Ведь это мой студент — Алескеров.

— Теперь будешь знать. Недавно ты в его присутствии обругал Кябирлинского. Старик сильно обиделся на тебя. Они рассмеялись. Сиявуш заметил:

— Кябирлинский — это уникум.

— На днях он поймал меня и начал просить: «Скажи, — говорит, — Сиявушу, пусть не обижает меня». Да, хорошо, что я вспомнил… Я ведь собирался поговорить с тобой. Все забываю. Кябирлинский мечтает о звании. В тот день он поймал меня и говорит: «Скоро мне исполняется шестьдесят лет, скажи Сиявушу, пусть похлопочет о звании для меня».

— А ты бы сказал ему: знал бы лысый средство от плеши — он бы прежде испытал его на себе. Они расхохотались.

— Я так и сказал. Говорю, послушай: «У нас есть такие киты, такие титаны, и те ничего не имеют, а ты о звании мечтаешь!..» Однако шутки в сторону, Сиявуш, жалко его. Пожилой человек, старик… Может, мы так сделаем: соберемся узким кругом и отметим его дату? Вручим грамоту, соберем деньги, купим ему какую-нибудь вазу, вот и все.

— Что ж, это можно, — согласился Сиявуш. — Но ведь ты знаешь, аппетит приходит во время еды. Дашь ему грамоту — придет будет просить: прибавьте зарплату. Прибавишь зарплату — потребует: дайте мне главную роль.

— Нет, он не из таких, — сказал Джавад, — безобидный старикан, не задается, знает свое место. Но ты понял, о чем он грезит?.. Хочет, чтобы мы устроили для него в театре небольшой юбилей. Мечтает созвать родичей и упиться славой.

— Неплохо! Предлагаю образец афиши: «Юбилейный вечер Фейзуллы Кябирлинского! Отрывки из „Гамлета“, „Отелло“, „Невесты огня“. Третий солдат Фортинбраса — Кябирлинский! Четвертый стражник Отелло — Кябирлинский! Второй скелет — Кябирлинский!»

— Вот ты смеешься, Сиявуш, шутишь, а, честное слово, если повесить такую афишу, народ соберется. Кто знает Кябирлинского? Но у негодника громкое имя Фейзулла Кябирлинский! Люди подумают, приехал какой-нибудь знаменитый артист.

— Да, ты прав, Джавад. Кябирлинский, Араблинский… Звучит. — Он обернулся к окну. — Однако почему этот сын Кябирлинского так тянет? Пусть поскорее записывает нас! Ведь нам надо торопиться в театр.

Эльдар стоял, прислонившись к стене, бледный как полотно. Увидев, что Джавад за окном делает ему знаки рукой, резко повернулся и вышел из комнаты. В коридоре столкнулся с Меджидом. Тот, увидев его, ухмыльнулся: вздернулась верхняя губа, сверкнули золотые зубы. Из большой родинки на подбородке Меджида торчали рыжие волоски.

— Привет, Кябирлинский! — сказал он.

В тот же момент Эльдар залепил ему пощечину. Айдын бросился к ним из другого конца коридора, оттащил друга в сторону.

Вечером Эльдар и Айдын сидели за маленьким столиком в ресторане «Дружба». Ели осетрину, жаренную на вертеле, зелень. Перед ними стояла бутылка из-под водки и графинчик; они дополнительно заказали триста граммов, которые пока еще находились в нем.

Музыканты играли ритмические танцы. Были и танцующие. Особенно выделялась одна пара — парень с девушкой. Они не знали усталости. Танцевали по-современному, не в обнимку, а раздельно, каждый двигался самостоятельно. Они были связаны только взглядом.

Эльдар, выпив, повеселел. Казалось, это совсем другой человек. Куда делся угрюмый, замкнутый юноша?.. Он говорил и говорил:

— Айдын, думаешь, я не мог бы отделать как следует этого подлеца Меджида? Честное слово, я могу переломать ему ноги и ребра, превратить его в котлету. Но… Это невозможно. Почему? Потому что он побежит жаловаться и меня уволят. А я не могу уходить с этой работы. Понимаешь, Айдын? Я должен работать еще два года. А через два года…

Айдын поинтересовался:

— Что же будет через два года?

Эльдар поднял голову, задумался, устремив глаза куда-то вдаль, на лице его появилось мечтательное выражение; он затянулся сигаретой, выпустил вереницу колец.

— О-о, через два года я получу диплом и уеду в Москву — на высшие режиссерские курсы.

— Поступишь ли?

— Почему не поступлю? В кармане у меня будет диплом… Понял? Диплом! А кроме диплома — деньги… Понял? Деньги!

— Там деньги не помогут. Это у нас поступают в институт за деньги.

— Спокойно, не надо спешить с прогнозами. Я спрашивал и все узнал. Деньги отлично помогают и там. Короче говоря, у нас нужны наличные, там — подарки и прочее. Там ты должен угостить нужных людей. Там в приемной комиссии работают молоденькие девушки, женщины, заморочу голову одной, другой, и дело мое пойдет как по маслу.

Айдын расхохотался:

— Ай, хитрец!.. Так и скажи: мол, еду котовать.

— Нет!

Эльдар крикнул это так громко, что сидящие за соседними столиками обернулись в их сторону.

Юноша продолжал твердить с пьяным упорством:

— Нет, клянусь тебе, нет! Клянусь тобой, Айдын, нет! Клянусь матерью, нет! Вот только для того, чтобы поступить на курсы. А поступлю — конец!.. Тогда уже не будет ни девушек, ни ресторанов, ни ухаживаний, ничего постороннего!.. Буду день и ночь заниматься, Айдын! Не буду спать, не буду есть, не буду пить! Буду только учиться! Все постигну! А потом приеду сюда… — Он налил в стакан водки из графина, сделал большой глоток. — Ух, отрава! — Сморщился, закусил кусочком рыбы. — Да, приеду сюда… И тогда мы посмотрим… Вот тогда будет отличный спектакль! — Он пристально посмотрел в глаза другу. — Если бы ты знал, Айдын, что я сделаю с Сиявушем!..