Показалось, что будет правильным, если я после того, как освоила азы охоты и собирательства, сделаю следующий шаг на пути к цивилизации — освою гончарное дело. Нам не хватало посуды, отчего ели мы, в основном, жареное и печёное. А я очень уважаю тушёное. Да и чай хорошо бы заваривать в глиняном горшке, а не в полиэтиленовом пакете.

Выход розоватой глины на откосе берега рядом с парковкой катамарана был виден издалека. Устроилась прямо на бережку, выбрав себе в качестве стола большой плоский камень. Про то, что в неё полагается подмешивать песок, помнила с детства — толи из книжки про Ходжу Насреддина, толи из чьих-то рассказов.

Глина была сухая и пришлось ее наскребать, получилась внушительная горка розового порошка. Месила, как тесто, добавляя понемногу воды. Тяжелая, вязкая, с розовым отливом, глина потребовала поистине титанических усилий для того, чтобы превратиться в массу, поддающуюся формовке. Вовремя вспомнила про песок, и то потому, что мое тесто показалось слишком жирным. И снова месила. Хорошо вода подходила прямо к моему плоскому камню-столику, так что удобно было отмывать руки.

Что интересно, Кроха, обычно принимавший участие в любых затеях, наблюдал за моими потугами с видом недоверчивым и, мне казалось, насмешливым.

Что неприятно, приняв форму чашки, первое изделие стремились расплыться и осесть кляксой, едва я отнимала от нее руки. Нет, не сразу. В течение примерно четверти часа.

Переделывала раз пять, то добавляя в маленький комок глины то песка, то воды, но результат лучше не становился. Либо по-прежнему все оплывало, либо смотрелось настолько грубо с толстенными стенками, что назвать это безобразие чашкой язык не поворачивался.

Глядя на Кроху, который оторвав от моего «теста» небольшой комочек, лепил из него какую-то змейку, обрадовалась. Решила так и делать. Вылепив дно будущей чашки, то есть, просто положив на камень блинчик из глины, стала лепить тоненькие колбаски и прилеплять их к донышку. Первый круг получился хорошо. Места стыков донышка и первой колбаски тщательно замазала. Немного подождав и убедившись, что колбаска не оплыла и смотрится очень мило, намяла вторую и с помощью нее нарастила еще один слой стенок будущей чашки. Снова тщательно замазала места стыков, стараясь действовать очень нежно. Тоненькие колбаски продолжали держать форму, и вскоре первая кружка была готова. Из толстенькой колбаски изготовила ручку, с которой пришлось повозиться едва ли не дольше, чем с самой чашкой, и отставила результат труда в сторону сушиться. Смотрелась чашка не то чтобы очень красиво, но, по крайней мере, сносно. И вышла она достаточно большой, так что при желании, из нее и бульон можно хлебать, а не только чай.

Вторую чашку, чуть поменьше размером, делала почему-то дольше, но получилась она еще лучше, а рядом с первым монстриком смотрелась даже изящно. Решив, что чашек вполне достаточно для нашей маленькой компании, занялась мисками. Хотелось иметь два вида — миски-тарелки, из которых есть, и миски-кастрюльки, в которых готовить.

И опять в ход пошли колбаски, которые очень хорошо наловчилась крутить. Скоро на камнях сушились помимо двух чашек — три миски-тарелки и четыре миски-кастрюльки. Сколько их сушить я не очень помнила, но точно не один день. И вроде как нельзя под палящим солнцем. Решила накрыть свои труды своей рубашкой, все равно на мне еще была жилетка, а погода стояла достаточно жаркая.

За своей лепкой из глины не заметила, как пролетел день. И была приятно удивлена, что Кроха умудрился раздобыть гуся, который подрумянивался над углями, насаженный на вертел. Стало чуток обидно, что пропустила охоту.

Гусь оказался изрядного размера, жарился, истекая жирком, немалую часть которого мой спутник успевал «подхватывать» в свёрнутый из плотного листа «фунтик». Зачем уж ему понадобился жир, не очень представляла, но явно для каких-то важных целей. Давно поняла, что кадавр ничего не делает просто так.

Наутро убедилась, что горшочки еще не высохли, зато порадовала извлеченная из пепла лошадка. Выглядела она замечательно. Опять завернула в тряпицу и убрала в сумку. Ветер пока не думал дуть в нужную сторону, так что еще день мы провели на острове. Не желая упускать время, налепила еще пару чашек, и несколько горшочков. Рубашки на них не хватило, и решила рискнуть, оставить на открытом солнце — так и высохнут быстрее, надо же им догнать первые изделия.

В остальном на острове мы сибаритствовали, купались, много спали, доедали гуся, да жареные грибы, которых где-то насобирал Кроха. С солью и гусиным жиром грибочки, а это опять были лисички, получились гораздо вкуснее, чем те, первые.

Утром следующего дня — ветер задул в нужную сторону, а у меня посуда все еще не просохла. Ту, которая оставалась на солнце, пришлось выбросить почти всю. Потрескалась. Правда и под рубашкой целыми остались всего три миски-кастрюльки и две тарелки. Вот обе чашки порадовали. Разве что от маленькой и изящной отвалилась ручка. А вот самой первой ничего не сделалось.

Аккуратно, словно хрустальные, я поместила все целые изделия на помост катамарана, накрыла опять рубашкой и строгим взглядом посмотрела на нашего капитана. Кажется, он проникся. То есть будет стараться не поломать и не позволит воде захлестнуть это сокровище. В общем, было нам тесно, неудобно, но к вечеру, как не берегли посуду, всё равно погибли две миски — тарелка и кастрюлька. Итого сохранилось семь предметов, каждого вида по паре и большая миска-кастрюлька с толстыми стенками, единственная оставшаяся из трудов второго дня лепки — и то неплохо.

Двигались мы медленно, и прошли километров пятнадцать.

На другой день плыть было нельзя, и глиняные изделия просохли, наконец, хотя при этом снова были понесены потери — изящная чашка, одна из мисок-тарелок и низкий горшок дали выразительные трещины и повод оплакать их неудавшуюся судьбу.

Решив обжигать по тому же принципу, что и лошадку, врыла глубокую ямку, положила на дно плоский камень, а бока ямки, облепила всё той же глиной, которой и на этой стоянке оказалось достаточно. Выставив на камень оставшуюся целой посуду, вокруг обложила дровами, которые помог нарубить Кроха. Большой костёр всю ночь лизал бока нашей будущей посуды. Звуки, заставившие меня заподозрить неладное, начали доноситься из пламени уже ближе к полуночи, хотя бока своих изделий я ещё видела, и мне казалось, что всё цело. Из остывших к утру головешек я извлекла самое первое свое творение — большую чашку, даже с целой и невредимой ручкой. И большая несуразная кастрюля, слепленная во второй день, тоже оказалась стойкой, остальное раскалывалось от первого же прикосновения.

Впрочем, горевала я не долго. Поднимался ветер, и надо было плыть дальше, а даже такое прибавление к посуде, как кастрюлька и чашка — уже казалось большой удачей. Причем чашку опробовали сразу. Воды хватило обоим. Оказалось, что вмещает она чуть ли не литр. И все равно я предпочла пить из колпачка от лопатки, а вот Кроха с большим удовольствием допивал оставшийся «кофе» из новой чашки.

Конечно, я еще пыталась лепить, но, так как три следующих дня постоянно плыли под хорошим ветром, удачными из моих новых восьми изделий оказались лишь две крышки для кастрюли — просто плоские блины, проще говоря. Однако они вполне заменяли нам тарелки.

Следующие четыре дня плыли даже ночью, не хотели упускать ветер. Я-то хоть спала периодически во время плавания, а Кроха отсыпался на коротких стоянках, пока я готовила еду.

Но все хорошее когда-нибудь кончается, закончилась и прогулка на катамаране. Дальше русло сворачивало в одну сторону, а нам предстояло, как я поняла, двигать в совершенно противоположную. Последние несколько часов на реке мы плыли на веслах, чуть-чуть не хватило ветра довезти нас до цели. В результате так умаялись, что еле добрели до приемлемой стоянки. На этот раз вокруг расстилался густой лес и немного грустно было без реки. Маленькое озерцо, у которого остановились, напоминало скорее лужу. Даже купаться в ней не тянуло.