Меня захлестнули смешанные чувства. Там было и облегчение, что выход нашёлся, и злость, что Хен вообще решил искать этот выход. Отчаяние: вот я размечталась- то, а ему вовсе и не хочется спать со мной вместе.

Хотя это понятно, с чего бы ему хотеть, если он продолжает делать вид, что признания не было.

А с другой стороны, знать, что он спит на полу, когда я буду в позе морской звезды валяться на этой огромной кровати — это тоже вызывает сильный моральный дискомфорт.

И я предложила, стараясь думать, что передо мной Лас или Вейс:

— Мы вполне можем спать вместе на кровати, она вон какая громадная.

Хагос, только бы он не подумал ничего лишнего! Только бы не отвесил какую-нибудь дурацкую шуточку…

— Не боишься за свою невинность? — спросил Хен с ехидной широченной улыбкой.

А потом поймал мой взгляд, и всё вдруг неуловимо переменилось. Повисла странная напряжённость, Хен отвёл взгляд, улыбка пропала с его лица.

Он отошёл к балконной двери. Оттуда оглядел спальню ещё раз. Сказал с вопросительным оттенком:

— Как тебе будет удобнее?

— Ну кровать огромная, — пробурчала я снова. — Не думаю, что будем мешать друг ДРУГУ-

— Ну хорошо, — с сомнением отозвался Хен. — Сегодня можно и так. А так надо в здешних лавках или в городских присмотреть какой-нибудь топчан, поставим его в гостиной.

Я кивнула. Вот и договорились, а всё равно неловко и немного обидно.

Ужинать решили «дома». Хен сам предложил что-нибудь приготовить. У меня с готовкой было худо, я как-то всю жизнь налегала больше на упражнения с мечом, чем на всякие женские занятия, и даже мама, сама не очень любившая готовить, смотрела на это сквозь пальцы. А теперь вот я об этом пожалела.

Знай я, как всё это делается, сейчас бы так же ловко стучала бы ножом по доске, шинкуя капусту, или одной непрерывной стружкой бы снимала с картошки кожуру. А так оставалось лишь наблюдать, как это делает Хен.

Впрочем, это тоже было здорово. Я загляделась на его ловкие быстрые движения и длинные сильные пальцы… когда они брали овощи, почему-то так и представлялось, как эти же пальцы ласкают женское тело. Такими же нежными и уверенными движениями.

— О чём задумалась? — вопрос застал меня врасплох.

Я поспешно отвернулась и только после этого сообразила, что попытка скрыть выдала меня с головой. Боязливо глянула на Хена — так и есть, он смеялся. Одними губами и глазами — но искорки смеха читались безошибочно.

— Учусь, — пробурчала в ответ. Показала учебник по животноводству, как будто в качестве оправдания.

— Может, чем-нибудь помочь? — Хен накрыл крышкой закипавший суп.

Сполоснул доску, поставил на сушилку. Потом неторопливо подошёл и остановился прямо за моей спиной. Позвоночник тут же осыпало мурашками.

Я покачала головой. Потом вспомнила ласку.

— Как ты думаешь, кто следит за мной?

— Следит? Зачем?

— Вот это я и хочу выяснить.

Хен, кажется, пожал плечами или развёл руками: я почувствовала движение воздуха и поймала краем глаза отражение в стоявшем наискосок большом зеркале. Уставилась туда уже с осознанным интересом.

Хен стоял, как я думала, совсем рядом, при этом сохраняя небольшое расстояние. Меня поразило его выражение лица: удивительно серьёзное и даже как будто с долей душевной борьбы, от которой делались чётче скулы и сильнее становилась складочка между бровей. Он смотрел не на меня, а скорее в пространство, но стоял при этом так, словно вот-вот был готов сделать шаг вперёд и заключить меня в объятия.

Я поспешно отвернулась от зеркала.

Ну вот, начинается: безудержное воображение, дурацкие желания, всякая придуманная чушь. Если дать мне волю, я снова себя накручу. Опять как наброшусь на Хена с признаниями или, упаси Нигос, поцелуями.

Чтобы избавиться от наваждения, продолжила рассуждать вслух:

— Интересно, может ли быть такое, чтобы маг не был внутри?

— Почему ты думаешь, что не был?

— Не знаю… может, мне просто хочется так думать. А то неудобно думать, что со мной спал… кто-то.

Хен издал короткий смешок.

— Зайди завтра к животноводам, — посоветовал он. — Не повредит узнать побольше об их магии. Может, и подозреваемого найдёшь.

Почему-то меня эта мысль не вдохновила. Даже наоборот — как будто стоило Хену её озвучить, как у меня появилась внутренняя уверенность, что полезной информации на кафедре животноводства я не получу. Это, конечно, не повод не идти туда, но всё же…

И на протяжении ужина, и вообще на протяжении всего вечера меня не покидало ощущение странности. Может, тому виной были натянутые нервы, может, то, что после признания прошла всего пара дней, и ничего ещё не успело забыться.

А может, просто во всём виновато было присутствие Хена так рядом — постоянно, как будто так и должно было быть. То и дело накатывали разные мысли: а что если бы мы на самом деле были женаты. А что если бы на самом деле… вот едим-едим, а потом… Хен бы подошёл, обнял меня, поднял бы со стула… и его губы накрыли бы мои, я бы обвила руками его шею, он бы схватил меня на руки — а там уже шёлковое покрывало и тёмно-зелёный балдахин над нашими головами, и жадные прикосновения, и шелест сбрасываемой одежды.

Ужасно.

Но когда настала пора ложиться (перед этим я вызвалась помыть посуду, раз уж в готовке не участвовала), Хен вдруг объявил:

— Я пойду проветрюсь, а ты ложись.

Я поначалу хотела было возмутиться: какое проветрюсь на ночь глядя?! Потом сообразила: он же даёт мне возможность спокойно помыться и лечь. Кивнула, без возражений проводила, закрыла за ним дверь и действительно спокойно, хоть и быстро, расправилась с вечерними процедурами.

Потушила свет везде, кроме гостиной, нырнула в прохладную постель, затаилась, собиралась ждать, когда он вернётся, и притвориться спящей, чтобы потихоньку понаблюдать. И сама не заметила, как заснула.

А наутро я поняла, что Хен вообще не приходил ночью.

Не вернулся он и на следующий день.

Глава 33

К вечеру второго дня я извела себя настолько, что решила с утра ждать у кабинета ректора и бить тревогу. От того, чтобы не сделать это прямо сегодня, меня удержало только то, что день был выходной, а их ректор, по слухам, проводил в своём городском жилье.

На кафедре целителей никто ничего не знал, а симпатичная целительница средних лет только махнула рукой, когда я спросила, не появлялся ли Хен сегодня на лекциях:

— Он заглядывает-то пару раз в неделю. Может статься, ты его увидишь раньше, чем я. Скоро буду жаловаться. Я, конечно, всё понимаю, он всё это уже знает, но это не основание, чтобы так беззастенчиво прогуливать. Раз уж перевёлся на третий курс, будь добр слушать лекции третьего курса.

— Он всё уже знает? — повторила я, нахмурившись. Странно, мне почему-то казалось, Хен отучился только первые два года в городской школе Вендая. В школах обычно не преподают больше.

— Ну, насколько я понимаю, он уже учился где-то. Он, правда, не признаётся, но я вижу, когда ученик уже обладает какой-то базой. Если бы он был клановым, я бы решила, это домашнее обучение, но раз он теран… — целительница пожала плечами. — Думаю, он учился в какой-то другой академии.

Я покивала, но ушла в смятённых чувствах. Хен ни разу не упоминал какую-то другую академию. Зато вспомнилось, как он вешал лапшу на уши моей маме. Не сказал ни слова неправды, но увязывал правдивые сами по себе элементы в такую сложную вязь небылиц, что…

Конечно, нет ничего такого в том, что он учился в какой-нибудь другой академии, всё-таки Академия Трёх Сил очень далеко от Вендая. А перевёлся потому, что она считается в Морвенне лучшей. Но всё равно мысль о том, что, может, Хен и меня кормит такими же небылицами, была непривычной и очень неуютной.

В тот день я умаялась на тренировках до последнего: не хотела возвращаться в пустое общежитие и прислушиваться к каждому шороху. Впрочем, с нашего курса я такая была не одна: все пятеро клановых парней тоже решили участвовать. Это одновременно и мотивировало, и сильно выматывало: среди них я была далеко не самой лучшей.